Russian Journal winkoimacdos
23.09.98
Содержание
www.russ.ru www.russ.ru
Книга на завтра архивпоискотзыв

Русская стихотворная эпитафия

СПб.; 1998. - 716 с.; тираж 2000 экз.

Прохожий, остановись!.. Прочти...

Мог ли этот объемистый том в зеленой обложке "Новой библиотеки поэта" выйти раньше, - в то время, когда, скажем, поэзия Бродского только начинала свое шествие в устном бытовании? С грустной уверенностью понимаешь, - нет, не мог. В геронтократическом государстве любое напоминание о смерти считалось неприличным. В советских словарях латинское крылатое выражение "memento mori" (приветствие средневековых монахов) должно было бы толковаться как "непереводимая игра слов".

Пятнадцать лет назад эта книга только задумывалась, а составители ее - Т. С. Царькова и С. И. Николаева - начинали свою кропотливую и несуетную работу. Пересекаясь с пушкинодомским филологом Татьяной Сергеевной Царьковой на научных конференциях в провинции и за границей, я всегда поражалась ее маршрутам: оказавшись в новом городе, она вместо осмотра дежурных достопримечательностей использовала несколько часов свободного времени, чтобы посетить кладбище. Не для элегических мечтаний - а для того, чтобы переписать полустертые надписи с еще сохранившихся надгробий.

Эти "реальные", скопированные с крестов и памятников стихотворения - самая важная и, на мой взгляд, значительная часть книги. Жаль, что им пришлось потесниться в пользу эпитафий литературных - романтических, сатирических, пародийных и проч. Соседство двустиший и четверостиший Карамзина и Пушкина с наивными, шероховатыми виршами поэтов-дилетантов на камнях перербургских кладбищ у нормального человека не может вызвать насмешек или недоуменных вопросов (смерть и горе всех уравнивают), но уместность публикации столь разнородного литературного материала на страницах антологии - вопрос совершенно иного порядка. Восхищаюсь тактом составителей, сумевших достойно и сочувственно преподнести творчество "самодеятельных авторов". В предисловии они пишут: "Момент смерти близкого человека - всегда потрясение, которое обостряет ощущение хрупкости и недолговечности человеческого существования. Появляется потребность осмысления жизни, подчиняясь которой не философ и не поэт начинают философствовать и мыслить стихами".

...А как с могилы домой вернулся
Я долго, долго тосковал
На грудь свою взглянуть нагнулся
тебя как сердце потерял...

Нет, такой сборник мог появиться только теперь, когда вновь на русских погостах вместо пятиконечных звезд стали ставить шести- и восьмиконечные православные кресты.

Но если читатель испугается мрачного названия книги и решит, что ему предлагают чтение скучное, хотя и душеспасительное - что-то вроде светской Псалтири, - он ошибется. История эпитафии - это не только история духовного состояния нашего общества, но прежде всего - история литературы, со своими жанровыми законами, взлетами и кризисами, классиками и подражателями, блестящими именами и никому неведомыми тихими гениями. Самой трогательной (из тысячи представленных в книге за три века существования жанра) мне показалась эпитафия, созданная в 1844 году орловским поэтом И. Сусловым:

Под этим малым бугорком,
Цветущим в низкой огородке,
Кривой мой кот с хромым сурком
Погребены в худой коробке.

Не стоит бояться чтения этой - действительно богоугодной - книги; равно как нельзя человеку бежать размышлений о смерти. Повторим лучше вслед за Иосифом Бродским его любимую (по свидетельству С. Довлатова) сентенцию: "Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще кончается?"

Ольга Кушлина

книга на вчера Отзыв книжные обзоры

© Русский Журнал, 1998 russ@russ.ru
www.russ.ru www.russ.ru