8.10.98

Дафна дю Морье
Птицы

Пер. с англ. - СПб.: Азбука, 1997. - 288 с.; тираж не указан; ISBN 5-7684-0249-7.

Сразу признаюсь в главном: книжка оказалась в сфере моего внимания исключительно благодаря пристрастию (может быть, несколько нездоровому) к... Альфреду Хичкоку. И произошло это по банальной причине, на которую с полным знанием психологии среднего читателя и полагались, видимо, издатели, назвав сборник "Птицы" - по одноименному рассказу был снят, пожалуй, самый загадочный кинохит Хичкока. Самый загадочный, потому что именно в этом рассказе (и соответственно в фильме) наиболее выразительно поддержана атмосфера напряженного неотвратимого ужаса перед всемирным катаклизмом - не имеющим никаких объективных причин. Не война, не грандиозный каприз природы или ученого-безумца - просто почему-то птицы взбесились. В том-то и дело: массовая гибель происходит просто почему-то. А раз так, то совершенно невозможно предсказать ее пределы или средства спасения. Необъяснимость катастрофы - вот что страшит и сводит с ума остающихся в живых даже больше, чем происходящее само по себе. Полагаю, фильм знаком большинству и вызвал аналогичные выводы из-за беспричинности и безнадежности ситуации. Рассказ же оставляет еще большее впечатление обреченности. Интересно, что главный герой - собственно, никакой не главный и не такой уж герой, а опять же человек из толпы, просто чуть раньше осознавший масштабы угрозы. Это не дало ему никаких преимуществ - ну немного больше еды, топлива да времени - для бегства то ли от смерти, то ли навстречу ей. И для размышлений - таких же бесплодных и бесконечных, как вмиг опустевшие дороги и поля, по которым катят куда-то "туда" эти, возможно, последние представители рода человеческого в наступившей эре господства рода птичьего. А чем второй не замена первому? Вот и "проводится эксперимент" выживания... но кем...

Стоит отметить, что писательница в целом склонна сосредоточиваться на "частных случаях", показывая глобальность явлений в их отражении на судьбе вот этого человечка, как в "Птицах", или, напротив, выводя судьбу и самые мелкие происшествия в его жизни на глобальный уровень Человеческой Судьбы. С этой точки зрения рассказ "Красавцы" организован совершенно уникально. Все окружающее предстает перед вами с позиции умственно отсталого мальчика, чья отсталость, впрочем, не так уж убога по сравнению с заботами и духовной ограниченностью "нормальных" людей. Повествование вроде бы "от автора", но опосредованное органами чувств и зачаточными мыслительными процессами в душе немого неполноценного ребенка. Ведется оно в третьем лице - но и это подсказано наблюдениями за подобными детьми, видящими и себя, и близких как бы со стороны, говорящими о себе как о "нем", некоем объективно главнейшем персонаже собственного мирка. Что в данном случае физической немоты писательнице удалось нетривиально изобразить таким вот особым методом передачи внутренней речи через авторскую. Не стану утверждать, что прием ею изобретен, но, во всяком случае, развит с блеском. Зачаровывают и искаженное, по особенному преломленное, какое-то полусказочное (ребенок все-таки!) видение самых незначительных событий, какое-то полусказочное и выводы из них, по-своему логичные и действительно помогающие мальчику выживать в рано усвоенной жестокой роли нелюбимого и ненужного существа. Подан весь быт этих людей "однобоко", в том смысле, что акцентируются только эпизоды, прямо сказавшиеся на личности "маленького человека", сказавшиеся очень сильно - и вовсе не замеченные остальными. Пронзительно осознаешь бездушность - не этих "плохих родителей", а нашу - по отношению к так или иначе "отверженным", когда общение с ними либо вынужденно, либо просто противно. Понимаешь, что неполноценность мальчика должна восприниматься как один из видов "непохожести на других", явления, от которого страдают и всегда будут страдать и гибнуть все белые, "не такие" вороны человеческой стаи. Да, ребенок гибнет как-то по-животному, от животного ужаса, одинаково чужой среди своих и среди чужих. Кто знает, не суждено ли подобное тебе, твоему сыну-дебилу или престарелым родителям. Подумай на досуге.

Вернемся к идее страха перед необъяснимостью грянувшей беды. Идее, безусловная важность которой в системе мотивов творчества писательницы подтверждена ею собственноручно, самим названием рассказа "Без видимых причин". Чистейший образчик детективного расследования загадочного самоубийства со всеми положенными приметами жанра вроде простодушных родственников, проницательного и великодушного сыщика, подозрительностью и мелкой подлостью свидетелей, каждому из которых есть что скрывать... Ох, если бы не уже имеющееся задание... Но следователю приходится ограничиться одной линией в лабиринте слухов, событий, "которых не было", полуправдивых полупризнаний. Первоначальная "необъяснимость" в результате оборачивается настолько простой и ужасной в своей простоте историей, что подлежит немедленному уничтожению во всех смыслах. Что мгновенно поняли как жертва, похоронив ее в себе буквально, так чуть позже и сыщик, морально чуждый этой тайны и сознательно остающийся таковым, сохранив ее в молчании "как могила". Разгадка оказывается подчас безжалостно губительна, не менее, чем метания в ее поисках. Сказано же: "не будите спящую собаку". Разбудите - загрызет.

Правильность, возведенная в культ героиней рассказа "Доля секунды", играет с ней такую шуточку, что эпитет "странная" применим к ней лишь из уважения к почтенным летам. Расхождение ее реальности с реальностью большинства стремглав (за "долю" всего одного дня) ведет к повторению катастрофического пункта ее суперорганизованной жизни, на этот раз окончательно. Но не "лучше" ли такой "конец в неведении" того, который уготован Маде Уэст, с полной ясностью принимающей и покорной своей новой и скоротечной роли жертвы в стае "разношерстного", но одинаково хищного зверья, где милейшая няня - гадюка, любимый муж - ястреб, а сама она - лань... И неизбежность ее гибели интерпретируется в рамках чисто биологического (следовательно, оправданно жестокого?) закона естественного отбора. В данном случае отобрана она. На ужин.

А что сегодня на ужин у вас? Или, может быть, кто?

Александра Финогенова

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru