3.12.98

Пригов Д. А.
Написанное с 1990 по 1994

М.: Новое литературное обозрение, 1998. - 288 с.; тираж не указан; ISBN 5-86793-041-6.

При кризисе авторитетов все существующие системы (так называемые "объясняющие") - наука, психология, искусство, вообще, любое "знание" - служат лишь средством самооправдания. В результате господствующий признак постмодернистской культуры - эклектум. Ироническое сопоставление различных жанровых форм, стилей, течений может восприниматься как редуцированная форма пародии. В художественном сознании это привело к тому, что любая попытка сконструировать "модель мира" бессмысленна. Если и существует какая-либо модель мира, то она основана на максимальной энтропии.

В традиционном варианте прочтения текстов, предполагающем практику их рассмотрения как некой замкнутой в себе ценности, лирический герой Пригова превращается в авторскую маску, персонажи - в марионеток, а мотивы-символы (типа могилы, бритвы, мыши) можно было бы подвергнуть юнгианскому толкованию. Но, увы! - автор иронизирует под собой и пародирует собственные тексты, причем не уже существующие, а пишущиеся сейчас. Если читатель готов прочесть текст постмодернистским способом, предполагается отказ от попыток выстроить в своем представлении связную интерпретацию текста. Можно согласиться и с тем, что в каждой отдельной вещи производится локальный эксперимент, а большая часть задач решается за границами самого текста на уровне отношений между отдельными стихами, между автором и произведением и т. д. Коммуникация с читателем существенно затруднена, и часто при остром дефиците человеческого начала авторская маска может стать единственным героем, способным привлечь читательское внимание. Пригов отлично понимает, что является отчасти собственным персонажем, но при этом находится в режиссерской позиции по отношению к своим вещам. Это вынуждает читателя прийти к особому роду понимания - воспринимать изолированно прием как таковой, воспринимать автора как прием и чуть ли не себя самого как прием. Ясное дело, что не каждый способен на такое самопожертвование.

Однако можно придраться и ко второму варианту прочтения стихов Пригова. Способом создания качественного постмодернистского текста, скрывающим тупиковость направления, может быть только театральность, артистизм, что трудно отыскать у Пригова, несмотря на известную смесь лукавства и искренности: Пригов удивительно предсказуем на уровне приемов письма (эклектичность, цитатность, сочетание поэтической и прозаической речи), лексики. Единственное, что достойно восхищения - выбор сюжетов. Язык сугубо разговорный, простой синтаксис, при том, что Пригов работает в письменном жанре.

Часто возникает вопрос, не симулирует ли автор гениальность? По-моему, это совершенно неважно, ибо текстам может повредить не дурная репутация, а скорее ее отсутствие. Во всяком случае Пригов - самый заметный персонаж соцартовской тусовки. К тому же печататься в России начал лишь с 1986 года (выпущены "Слезы геральдической души, 1990; "Пятьдесят капелек крови", 1993; "Явление стиха после его смерти", 1995), до занятий поэзией пробовал себя в качестве художника, дизайнера. Пусть читатель освежит свои стереотипы восприятия литературы, но горе тому, кто пожелает сделать эту книгу настольной.

Анна Диордиева

Поиск книги в магазине "о3он":

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru