Всеволод Некрасов.
Дойче БухМ.: Век ХХ и мир, 1998. - 172 с.; тираж 500 экз.
Вот, скажем, абзац случайной церковно-приходской книги: "Едва ли можно преуспеть в духовной жизни, не прибегая к святоотеческому наследию; однако не все в книгах, как правило, адресованных монахам, годится для современного христианина, живущего в миру". Но ведь верно и обратное. То есть мирское: в миру ведь тоже должны быть такие книжки, которые положены для чтения не кому попало. Ну, все их обычно и не читают, но тут речь о другом - о том, что такие книги быть должны.
Не будет некорректным считать, что авангард составляют поиски тайного слова, некоторого кода. Который - определяет все. Если его найти, то потом куда его ни впихнешь, так эта любая штука начнет жужжать, крутиться. Вращаться и создавать движение духа вокруг себя. Такое волшебное слово, которое напишешь на лбу глиняного истукана, и тот оживает, ходит и куда-то летает. У Некрасова это птичье слово найдено, все, что ему надо, крутится, а о другом он не пишет. Необходимость таких попыток очевидна, этот результат - конкретен.
Что после того, как некий человек вдруг понимает, что знает такое слово? Во-первых, он радуется и говорит его направо-налево. Во вторых, выйдя на улицу, он уже совершенно забывает о временах, когда этого слова не знал, и искренне не понимает, что 99% окружающих ни о чем подобном не догадываются, да и вообще этим не озабочены. И он может начать их сдуру в чем-то убеждать. Но, кажется, он обязан это делать.
Учитывая, что 100% - 99% = 1%, человек становится маргиналом, но, в зависимости от темперамента и местожительства, - либо тихим, либо трибуном. По сути дела и "Пакет", и "Дойче Бух" вполне напоминают жизнеописания протопопа А.Петрова, при этом - "Пакету" присуща добросовестность Книг Царств и Судей, а немецкой книге - уже эллинизированная легкость пропусков и умолчаний.
Если продолжить столь некорректные сравнения с душеспасительными аналогами, то можно сказать, что в идеале авангардный ход мысли должен образовывать прихожан катакомбной церкви. На деле получается иначе, но тут, верно, все зависит от социализации автора - в Санкт-Петербурге у Некрасова бы катакомбная церковь получилась, в Москве же его вариант авангарда с неизбежностью потребовал быть социальным.
Что не удивительно, поскольку уж у него-то в любом случае авангардизм чуть ли не принципиально социален, так что дальше и полагается охранять свою территорию и сволочиться со всеми, кто неправильно к этой территории отнесется. Не говоря уже о внутренних опасностях, состоящих в том, что код норовит стать приемом, а слова, живущие в облаках весьма разряженного смысла, начнут требовать хотя бы каламбурных связей.
Но если взглянуть чуть иначе, то есть же и (чуть ли не полузапретная по близости к детско-юношеским мечтаниям) тема не просто своей территории, но некой идеальной территории. Или - некой запретной. Тут, на самом-то деле, начинают возникать вещи, вполне не детско-юношеские и вовсе не расслабленные: в конце концов, под обустройство личной территории вполне подводим и хармсовский проект. А, скажем, Леон Богданов называл его, это пространство, Внутренней Монголией.
Конечно, если пытаться использовать эту местность для описания собственного места в жизни, то проект немедленно свалится в рефлексию. Надо пытаться извернуться и погрузить этот рай в окрестности, в людей, в тексты, в отношения между ними всеми, и о себе - не говорить. Сообразуясь не столько с правильностью, какой-то общепринятой или чувственной, но - с присущей именно что этому месту. А она - довольно жесткая.
Отчего, собственно, книга "Пакет" не является ни полемикой, ни мемориями. Это просто описание границ своей волшебной поляны, на которую не смеет пригулять никто плохой. Разумеется, плохим будет всяк, чье отношение к данной стране не разделяется ее автором. То есть, чтобы иметь что-то свое, необходимо постоянно воевать. Хотя бы просто для того, чтобы не забыть свои границы.
Здесь-то у Некрасова и совмещаются эта самая штуковинка, которая вдыхает жизни в нужные тексты, и почти романтическая охрана своих земель. Казалось бы, такое совмещение сообщает о недостаточности волшебных махинаций с прозрачным кодом, но в этом-то и некрасовская лирика, а он-то, прежде всего, лирик.
И вот, только после столь затянувшегося предисловия, становится возможным перейти непосредственно к "Дойче Буху". Книга серьезная, потому что издана хорошо, с пониманием дела, то есть в ней есть все, что там должно было оказаться.
Вообще, весьма незаметная и вполне эстетская грань, отделяющая Некрасова от позднейшего московского концепта, состоит хотя бы в том, что он не предъявляет читателю необработанных фактов жизни - билетов хотя бы на поезд в Германию не предъявляет. Имена германских приятелей (немецких - конечно - для него, поскольку он языка не знает, то есть в Германии немцем был как раз Некрасов), да, это есть. Цитаты из них - тоже. Но это же не рецепты врача и не анамнез в толстой папке.
Да, есть некоторая хронология - охранительно-разъяснительного вида, дневниковая. Стихотворения, конечно. Стихотворения конкретно привязаны к германским делам, отчего имеют возможность (и ею пользуются) убежать на максимально удаленное расстояние от ритмического аллитерирования - что всегда грозило автору.
На самом деле, "Бух" - самый, пожалуй, удачный вариант Некрасова - хронология и представление обид не довлеют в книге, а стихотворения вполне обнаруживают свой постоянный код, причем в сумме его, кода, уже достаточно и для воздействия на хронологические массивы текста. Как следствие, проза не опускается до полемики, но в нее входит конкретный авторский взгляд: заполз как бы автор внутрь дней и событий приборчиком для гастроэнтероскопии.
Двадцать лет назад любая изданная книга Некрасова стала бы на десятилетие культовой.
Вы можете лично определиться в пространстве Некрасова, проголосовав:
Поиск книги в магазине "о3он":
| © Русский Журнал, 1998 | |
russ@russ.ru |