Russian Journal winkoimacdos
3.09.98		 Содержание
www.russ.ru www.russ.ru
Кремль архивпоискотзыв

Недоперевыворот
как методологическая основа постсоветской власти

Дмитрий Юрьев

Термин "недоперевыворот" был предложен российскому истеблишменту группой хулиганствующих аналитиков шесть лет назад (публикация материала Центра "РФ-политика" в "Известиях" от 30 октября 1992 г.). Тогда этим термином была обозначена структура политического поведения "демократической власти" в первый год ее активного существования после августа 1991-го.

За истекшие годы термин утратил свое юмористическое, эпатажное звучание, превратившись в унылую констатацию. А после 23 августа 1998-го он может заслуженно считаться формулировкой, наиболее полно описывающей всю без исключения историю так называемого "ельцинского режима". Потому что вся эта история состоит из однотипных участков, на каждом из которых очередной решительный шаг президента оказывался непросчитанным даже на половину своей длины - потому как выяснялось, что не какие-то чрезмерные, неожиданные, а совершенно логичные, более того, единственно возможные последствия такого шага повергают президента в состояние шока и растерянности, вынуждают его отступить и тем самым резко ослабить свои позиции, усиливая позиции противников и ставя на следующем "шаге" перед необходимостью куда более резких, опасных и травматичных для себя и для страны действий.

1. Шаг вперед и два назад: этапы большого пути

В августе 1991-го рухнула система власти КПСС. Казавшаяся еще месяц назад немыслимой "бархатная революция" в СССР произошла: ни танки, ни десантники, ни вялая провинция, ни бесконечные просторы - ничто не помешало в течение трех дней развалить казавшийся нерушимым механизм сплочения республик в еще вчера могучий Советский Союз. В память о коммунизме свободно собравшиеся люди свободно трудились напротив здания КГБ, демонтируя памятник Дзержинскому, управделами ЦК ласточками вылетали из окон, кураторы-чекисты вызывали к себе курируемых антисоветчиков и просили о протекции, а съезды народных депутатов СССР и РСФСР принимали любые решения, которые предлагал им триумфатор Ельцин. В этот момент стало на короткое время возможным все: как в Чехословакии и Польше 1989-го, когда решения по легитимному оформлению передачи власти от компартий недавним диссидентам дружно оформлялись решениями этих самых партий. Любая жесткая политическая воля, озвученная Ельциным, неминуемо была бы в тот момент реализована, причем в масштабах всего СССР. Однако именно в этот момент Ельцин теряется перед грандиозностью вдруг вставших перед ним задач, берет тайм-аут и уезжает в отпуск на юг.

Результат: как Горбачев в августе, так и Ельцин в конце сентября возвращается совсем в другую страну. Возможность принятия системных решений практически без сопротивления в элитах и при массовой народной поддержке утрачена. Еще недавно деморализованные противники-коммунисты частично приходят в себя и принимают негласное решение по воссозданию партийных структур и инфильтрации в новые органы власти. Союзные республики отказываются признавать лидерство России, разбегаются и разваливают Союз.

С необходимостью следует новое решительное наступление, требующее на сей раз гораздо большего времени, сил, ресурсов и встречающее пока что довольно слабое, но уже - сопротивление. В октябре еще управляемый съезд народных депутатов России санкционирует по требованию Ельцина радикальные экономические реформы, в начале ноября следует указ о запрете КПСС, формируется "правительство реформ" под руководством Ельцина (фактический руководитель - госсекретарь Геннадий Бурбулис, основной состав - экономическая команда Егора Гайдара, основной принцип - командность, экономический радикализм, последовательность в проведении "шоковой терапии"). Следует первый, наиболее сокрушительный шаг - отпуск цен. В течение четырех месяцев "команда реформ" действует лихорадочно, но смело, ситуация сдвигается с мертвой точки и - под лозунгом "последнего рывка" и "политико-экономической жесткости" - докатывается до апреля. Тем временем изначально умеренная оппозиция "центристов" из "Гражданского союза", поддержанная руководством Верховного Совета во главе со вчерашним ближайшим соратником Ельцина - Русланом Хасбулатовым, - все более резко и открыто оспаривает "курс реформ". В апреле разражается VI российский съезд, задуманный "реформаторами" как момент перехода к следующей, действительно радикальной стадии реформ - форсированию конституционного процесса, структурной перестройке экономики, введению реальной частной собственности на землю. Однако после нескольких предельно решительных и жестких выступлений Ельцина следуют изгнание из правительства министра топлива и энергетики Владимира Лопухина (считавшегося одной из ключевых фигур команды) с заменой его на бывшего союзного министра Виктора Черномырдина, вывод из правительства Геннадия Бурбулиса (считавшегося "мотором" политической реформы), расширение круга вице-премьеров за счет "крепких хозяйственников" (Г. Хижа и другие). Гайдар становится главой правительства, фактически переставшего быть "командой Гайдара".

Результат: резкая активизация радикальной коммунистической оппозиции, ее переход к открытому воссозданию коммунистических оргструктур, начало политического противостояния исполнительной и законодательной властей, блокирование политической реформы. На уровне элит политическая инициатива Ельциным практически утрачена - единственным ресурсом остается массовая народная поддержка.

Именно к этой поддержке взывает Ельцин 10 декабря 1992-го, когда после беспрецедентного политического давления со стороны большинства VII съезда народных депутатов России, перешедшего на сторону радикальной оппозиции, президент выступает с резким заявлением, в котором объявляет о том, что премьером России останется Гайдар (несмотря на отклонение его кандидатуры съездом) и что будет объявлен общероссийский референдум о доверии президенту и съезду. Результаты референдума в тот момент ни у кого не вызывают сомнений. Съезд в панике. Следует истерика "центристов", впервые проскакивает мысль о возможности импичмента, однако инициатива - опять - в руках у Ельцина. Но оказанное сопротивление пугает президента, и он отступает, теряя даже те позиции, которые были у него перед съездом. Он "сдает" ближайших соратников - Бурбулиса и Полторанина, соглашается на диктат съезда по вопросу о премьер-министре и в итоге назначает главой правительства Виктора Черномырдина.

Результат: теперь политическая инициатива полностью на стороне команды Хасбулатова, вице-президент Руцкой переходит на сторону "победителей", возникает и начинает работать механизм по отстранению Ельцина от власти. Итоговый "компромисс" - соглашение, подписанное Ельциным, Хасбулатовым и председателем Конституционного суда Зорькиным - дезавуируется депутатами уже после выполнения Ельциным "его" части договоренностей. Противостояние в стране принимает характер холодной гражданской войны.

1993 год становится кульминацией "недоперевыворота". Формула "шаг вперед - два назад" воспроизводится на протяжении нескольких месяцев многократно. 20 марта Ельцин повторяет попытку перехвата инициативы по образцу 10 декабря минувшего года - обращается к народу, объявляет о введении "особого порядка управления страной" и о переходе к радикальной конституционной реформе. Два внеочередных съезда опять вынуждают Ельцина отступить, вице-президент Руцкой и секретарь Совета безопасности Скоков открыто принимают сторону Хасбулатова, Ельцин "отыгрывает назад", следует референдум 25 апреля. Референдум завершается фантастической победой Ельцина - последней его безусловной победой такого масштаба, означающей поддержку со стороны большинства населения. Снова следует решительное отступление - ни одного из заранее продекларированных решительных шагов с опорой на результаты референдума нет. Ситуация докатывается до 30 августа 1993-го, когда Руслан Хасбулатов практически в открытую обращается к "советской вертикали" - депутатам советов всех уровней - с призывом к свержению президента. Следует 21 сентября - указ о роспуске съезда - и опять необъяснимая медлительность, нерешительность, отступления и переговоры, в результате которых в центре Москвы накапливаются вооруженные боевики. Дело политической реформы в России, которое в сентябре 1991-го прошло бы под всенародное "ура", в ноябре - под аплодисменты депутатов, в 1992-го - при поддержке половины съезда и большинства населения, а в конце 1992 - начале 1993-го закончилось бы беспрекословным роспуском советов и всенародным одобрением, теперь, в октябре 1993-го, в конце концов обходится большой кровью и окончательной утратой прежнего кредита безусловного народного доверия.

А схема "недоперевыворота" продолжает действовать. Трагическая эпопея с разгоном съезда и референдумом по президентской Конституции заканчивается созданием самого вялого из всех черномырдинских правительств и бессмысленным "договором о национальном согласии". "Блицкриг" по наведению "конституционного порядка" в Чечне превращается в многомесячную мясорубку, в ходе которой яростные "точечные" бомбардировки сменяются необъяснимыми передышками и поисками "компромиссов". Надорвавшие политическую и финансовую систему страны президентские выборы 1996-го оканчиваются недолгим болотом очередного "национального согласия" с "семибанкирщиной", "командой молодых реформаторов", ликвидированной вскоре после очередного заявления президента о том, что он Чубайса и Немцова "не отдаст", и, наконец, "киндер-сюрпризом" - правительством Сергея Кириенко, история которого, по всей видимости, подводит жирную черту под эпохой перманентного недоперевыворота.

2. Борис Ельцин: человеческая трагедия на фоне политического фарса

На фоне разразившегося кризиса, который, по всей видимости, подводит черту также и под историей взаимоотношений Бориса Ельцина с народом России, фигура первого российского президента предстает в совершенно причудливом свете.

С одной стороны, негатив в отношении президента приобретает все более сниженный характер, ненависть перерастает в презрение, гнев сменяется насмешками. Общим местом становятся оценки президента как "бессильного", "управляемого", "неадекватного". Они накладываются на традиционные стереотипы относительно "непредсказуемости" Ельцина и его "патологической жажды власти".

Все это усугубляется общей информационной атмосферой в стране. В ситуации размывания практически всех систем координат, когда отсутствуют не только реальная власть, но и реальная оппозиция, когда ни один сюжет, ни одна политическая фигура не определяют ни общественной поддержки, ни общественного отторжения, - в общем, в ситуации контекстного кризиса информационно-политический словарь радикально деполяризуется. Оценки ситуации в терминах "правильно-неправильно", "хорошо-плохо" перестают восприниматься. Политическая пресса начинает говорить исключительно языком театра абсурда, драма повсеместно вытесняется скетчем, трагедия - фарсом.

Но, с другой стороны, на фоне информационно-политического бурлеска образ Бориса Ельцина приобретает - в недолгой исторической перспективе - иные контуры.

Дело в том, что становится очевидным: ничто не отстоит так далеко от истины, как миф о ельцинской "непредсказуемости" - на протяжении семи лет пребывания во главе России президент действует практически по одной и той же простой логической схеме. Одновременно оказывается красивой выдумкой и пресловутый "животный инстинкт власти" - потому что, если бы такой инстинкт был, он еще семь лет назад вынудил бы Ельцина не упустить эту власть из рук, укрепить и консолидировать ее и при желании превратить в реальную диктатуру.

Проблема "инстинкта" в другом - в инстинктивном характере ельцинской политики в целом. И проблема эта вносит в оценку личности президента трагическую ноту.

Мы отчетливо осознаем сегодня, что все действия, высказывания президента и этапы его пути наиболее точно описываются в терминах "инстинктивных действий". Вырвавшись за пределы вырастившей его номенклатурной системы и тем самым сломав эту систему, бывший прораб - парторг - секретарь обкома - секретарь ЦК - перестроечный фрондер оказался начисто лишенным навыков ориентирования на принципиально новой политической местности. Если до 1990-го его личные устремления и смутные политические порывы накладывались на безошибочное владение совокупностью навыков поведения в партийно-государственной реальности, позволявшее ему инстинктивно находить самые слабые места режима, самые болевые точки его, то по просторам "свободной России" ее первый президент двинулся на ощупь, совершенно утратив ощущение ландшафта и понимание общей топографии.

Импульсы и инстинкты остались - и, думается, через какое-то время мы с изумлением осознаем наконец, что "диктатор" Ельцин за восемь лет своего правления, например, ни разу не перешагнул через наивно-перестроечное табу на нарушение свободы слова: за все это время "Правда", "СовРоссия", "Завтра" и в последнее время "независимые" газеты своим неистовством превратили Ельцина в мирового рекордсмена по удельному числу оскорблений на главу государства. Но в остальном - в остальном демократическая Россия осталась для Ельцина terra incognita. Разрушив внутри себя самого единственно верную иерархию ценностей, бывший коммунист Ельцин перестал видеть принципиальную разницу между Гайдаром и Скоковым, Сосковцом и Чубайсом. В поисках новой политической идентичности он менял одного за другим все новых и новых гуру - сначала не мог обойтись без Бурбулиса, потом гордился "находкой" Гайдаром, в какой-то момент перекладывал груз выбора пути на Чубайса и в конечном счете поставил на Кириенко.

Но, по всей видимости, ни возраст, ни склад характера не позволили президенту вступить с новой реальностью в адекватные личные взаимоотношения. Слова академика Сахарова о "фантастической обучаемости" его коллеги по Межрегиональной группе оказались следствием иллюзии. Ничему научиться Ельцин попросту не смог. А тем временем страна "училась".

В первые годы ельцинского правления недоперевывороты не прекращали поступательного в целом политического развития, поскольку накладывались они на мощный фон общенациональной поддержки, на то общественное настроение, которое позволило в момент пиковой инфляции и экономической неразберихи апреля 1993 г. получить более 50 процентов голосов на референдуме в поддержку "экономического курса правительства России".

К 1998 г. инерция раскрученного в конце 80-х общероссийского маховика массовой поддержки реформ оказалась растраченной на броуновские рывки власти, лишенной стратегического видения ситуации, политической определенности. Перевернуть общественные настроения, раскачать маховик коммунистической реставрации пока что не удалось - слишком убогими и необучаемыми оказались коммунисты. Однако ни о какой массовой опоре ельцинских шараханий речь более не идет.

Трагедия президента России, оказавшегося совершенно неподходящим, по существу недееспособным и при этом единственным источником реформаторской воли в государстве, ярко и мрачно высветила фарсовый, балаганный характер окружающей его политической элиты. Потому что основной проблемой многочисленных соратников Ельцина - бывших гуру и нынешних ниспровергателей - было то, что каждый из них оказывался "Ельциным в миниатюре": отсутствие у них системных представлений об окружающей реальности и желания эти представления как-то выстраивать (при отсутствии ельцинского масштаба личности и исторического веса) привело к тому, что поводырем огромной страны на ее торном пути в непонятное будущее оказался гигант-слепец, ведомый множеством слепцов ничтожных и никчемных.

Ссылки:


© Русский Журнал, 1998 russ@russ.ru
www.russ.ru www.russ.ru