13.03.98

Главная изюминка в пироге любви к Астрид Линдгрен - это то, что в Швеции наш любименький Карлсон вовсе не любименький. Если про всех своих героев, вроде Пеппи или Эмиля, Линдгрен писала длиннющие сериалы, то про Карлсона четыре повестушки - и хватит детей пугать. "Это человек с пропеллером", - говорят в Швеции про нахала и осуждающе качают протестантскими головами. Суть первой повести про Карлсона: вот что может случиться с хорошим мальчиком у нечутких родителей, если ему не дарят собаку; ребенок одинок и попадает под дурное влияние, а вы не поймете как и чье. Карлсон - фантом одиночества, так в Швеции его и понимают. Это те тайники дурного, что благовоспитанные шведы прячут на чердаках подсознания: у англичан скелет в шкафу, у шведов - Карлсон на крыше. Так получилось, что Карлсон - самое заметное вмешательство Швеции в дела России после варягов, Рюриковичей, нашей государственности и даже названия Русь: Русью, как известно, называется область в центральной Швеции, а еще "рус" - это "пьяный" по-шведски: видно, с Рюриковичами мы получили нечто большее, чем государственность (забавно, что сидящие между нами финны "Русланд" называют Швецию, а мы для них - страна венетов: тех, что построили когда-то Венецию. Видно, финны все помнят, у них на селедках, как в "Снежной королеве", все записано).

Выпущенный из плена родственного шведского подсознания, Карлсон нашел свою настоящую родину. Не зря же викинги шли на Восток. Знакомство целого поколения России с реалиями современной жизни начиналось с Карлсона, ведь он жил не в густом лесу, как Кристофер Робин, а в современном городе. Это Карлсон пробил своим пропеллером в 61-м году железный занавес. Из повести мы узнали кроме всего прочего, что у детей там бывает своя комната, своя домомучительница, а живут люди в отдельных квартирах, и вообще там у них всё есть. Он заложил в программу мечту однажды взлететь и улететь - многие при первой возможности и улетели. Другие стали взрослыми здесь, но Карлсон по-прежнему, как серый кардинал, руководит ими. Глянешь на наших шалунов-депутатов, врунишек-политиков - ну кто из них не самый умный мужчина в полном расцвете сил, от Гайдара до Жириновского. Но умиляться можно скорее нашему любовному к ним снисхождению. Да, мы - твое осуществленное подсознание, Астрид Линдгрен, любимица Швеции. Ты, респектабельная, дала нам знамя нашего разнузданного артистизма, нашей исторической маргинальности. Карлсон не просто нахальный, безответственный врунишка, он убедительно воплощает обаяние зла, как кот Бегемот у Булгакова; конечно, не демонизм Зла с большой буквы, а якобы необходимость бытового зла, мелкого хамства и вранья. Проще говоря - непорядочность. В Швеции так прямо и говорят: "Карлсон - это не швед, а русский повеса, это ваш национальный характер". Так что три источника, три составные части Карлсона: куращение, низведение и дуракаваляние - зеркало русской действительности. Мы в него смотримся - не Лев Толстой там с "Войной и миром", а толстенький неопрятный мужчина в полном расцвете сил, у которого все самое лучшее, но где-то там: не то в славном прошлом - лучшая в мире бабушка, не то в светлом будущем - тысячи паровых машинок. А здесь, сейчас - дайте скорее варенья, плюшки, гуманитарную помощь и особые тарифные ставки, а то я расшалюсь и вам же хуже будет. Карлсон сформулировал все тонкости русской геополитики. Любимые шведскими детьми Эмиль и Пеппи, хоть и тоже переведенные на русский язык, стремятся к торжеству добра и справедливости даже с некоторой святостью, но катастрофически у нас непопулярны: их жертвенность - тащить санки с больным почтальоном через пургу и прочее - похожа на подвиги тимуровцев и пионеров-героев, что только доказывает идеологическую близость коммунистического воспитания с пуританским и, увы, невозможность ненасильственного осуществления последнего в России, где воля заменяет свободу, широта души - нравственность, а хитрость - ум. У нас ведь смотрят на западных малышей свысока: от них-то всегда ждут правды, а сами гордятся умением их перехитрить. Как маргинальные черти, живем мы на чердаке карты мира - летаем с оторванной пуговицей на своем пропеллере в космос, нет у нас возраста, нет нам спасения от цикличности нашей истории, но как неотразимо мила нам наша ухмылка, как тяжело им, нормальным, без нас, лучших Карлсонов мира.

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru