 |
 |
|
 |
|
|
|
|
 |
    |
20.05.98 |
 |
 |
|||
 |
 |
 |
|||||
 |
 |
   |
|||||
|
 |
|
|
|
|
||
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
20.05.98 |
|
|
|||
|
|
|
|||||
|
|
|
|||||
|
|
|
|
|
|
||
О Дэвисе
Олег Хлевнюк
Состояние корректировки стереотипов по мере погружения в фактический материал известно любому историку. Даже в тех случаях, когда общая оценка процесса или явления остается неизменной, знание деталей, как правило, отбивает желание пользоваться многими устоявшимися определениями и схемами. Детальное последовательное рассмотрение всей цепи событий позволяет увидеть факты и явления, которые ускользают от взгляда при одной лишь обобщающей характеристике периода. По мнению известного английского историка Р.У. Дэвиса 1, несмотря на очевидное усиление в 1931 -1933 годах репрессивного курса и централизованного контроля, основные черты складывающейся системы невозможно описать понятиями "административно-командная", "административно-репрессивная" (в современной российской литературе) или посредством западных интерпретаций: тоталитарной модели или ее противоположности -технократических трактовок.
По Дэвису, реальность отличалась от любой из упомянутых схем. Во-первых, наблюдалось существенное воздействие различных советских руководителей (как внутри, так и вне политбюро) и даже директоров крупнейших предприятий на выработку экономического курса. Во-вторых, в повседневной практике хозяйственные руководители и специалисты не были просто "винтиками" системы: до определенного предела им приходилось становиться квазипредпринимателями, выходить за рамки установленных жестких правил. В-третьих, система централизованного контроля, административная и партийная машина находились в постоянном напряжении и их действия подвергались разрушающему влиянию разного рода политических кампаний. По-своему ограничивали возможности всевластного государства и рядовые граждане. Так, постоянный дефицит промышленных кадров обусловил известную независимость рабочих. Наконец, экономическая система подвергалась значительным изменениям как в теории, так и на практике. Острый кризис, порожденный ориентацией на жестко централизованную безденежную экономику, заставил власти проявить некоторую гибкость, признать роль экономических рычагов - в частности, материальной заинтересованности, товарно-денежных отношений, финансового контроля. В экономике, которая сложилась к концу 1933 года, рыночные и квазирыночные элементы, по мнению Дэвиса, уже заняли свое, хотя и подчиненное место. Экономическая система такого типа, считает автор, сохранялась без особых изменений до середины 80-х годов.
Новая книга Дэвиса продолжает цикл его работ по экономической истории СССР. Начав в 50-е годы с изучения советской бюджетной системы, Дэвис в 1969-м издал в соавторстве с Э. Карром книгу, посвященную развитию советской экономики 1926 - 1929 гг. 2 Позднее приоритетным для него, автора многочисленных трудов, стало многотомное исследование истории индустриализации советской России, продолжившее изыскания, начатые совместно с Карром. По замыслу автора предполагается охватить период с 1929 по 1937 год (две первые пятилетки). В 1980-е вышли его книги о коллективизации, советских колхозах и промышленном развитии страны в 1929 - 1930 годах. 3
Основной предмет изучения в очередном, четвертом томе серии - кризис, охвативший сталинскую систему на рубеже первой и второй пятилеток, - точнее, индустриальная, городская составляющая этого кризиса.
Как и другие ученые такого уровня, Дэвис самым детальным образом реконструирует фактографию событий, привлекая максимально широкий круг источников. В рамках трехлетнего периода подробно рассматриваются менее длительные этапы, каждый из которых знаменовал определенный поворот экономической политики. Предмет особого внимания автора - ключевые "блоки" экономического курса начала 30-х годов, прежде всего - попытки экономических реформ (Дэвис называет их "миниреформами") в середине 1931 года (изменение отношений к специалистам, осуждение уравниловки и дифференциация заработной платы, провозглашение хозрасчета одним из важнейших принципов хозяйствования и т.п.). Подробному анализу подвергнуты обстоятельства принятия "реформистских" решений весны 1932 года: провозглашение свободы торговли по складывавшимся на рынке ценам; попытки активизировать производство товаров широкого потребления (в том числе за счет отмены многих ограничений в деятельности кустарей); поиски путей активизации экономических стимулов в крупной промышленности (разработка решений, предоставляющих предприятиям право продавать сверхплановую продукцию на рынке, дискуссии в экономической печати по поводу освобождения цен, чтобы сбалансировать спрос и предложение, изменить порядок инвестирования в пользу самоокупаемости и т. д.). Дэвис показывает, что такие решения были ответом властей на критическую ситуацию в экономике страны, однако уже во второй половине 1932 года эти непоследовательные начинания захлестнула волна жестоких репрессий, ставших основным методом выхода из обострявшегося кризиса. Только с середины 1933-го, по мнению автора, начинают просматриваться возможности более сбалансированного и относительно "умеренного" курса. Об этом новом повороте речь пойдет уже в следующей книге...
Дэвис и его единомышленники разделяют мнение о значительном воздействии на экономику идеологического, политического фактора. 4 Новое исследование мысль эту подтверждает, однако демонстрирует реальное наличие нескольких вариантов экономической политики, способных привести к разным результатам. Иными словами, признание объективной необходимости ускоренной индустриализации страны вовсе не означает, что объективно необходимыми и обусловленными были именно те методы, которыми эта индустриализация проводилась.
Во время работы над четвертым томом "Индустриализация советской России" у автора впервые появилась возможность писать, опираясь на обширные архивные материалы. Рассекречиванием архивов Дэвис сумел воспользоваться реально и плодотворно. Впрочем, в отношении архивов он прагматик: пользуется ими по мере необходимости, отнюдь не отметая опубликованных материалов. "Несколько лет работая в архивах, - отмечает по этому поводу Дэвис, - западные ученые с облегчением обнаружили, что архивные материалы хотя и обогащают работу, но существенно не влияют на нашу оценку изучаемых экономических институтов и социальных групп". 5
Этот вывод, пожалуй, нуждается в некоторых уточнениях. Не фетишизируя архивные источники, стоит напомнить, что многие существенные вопросы неразрешимы без архивных исследований. Справедливость такого утверждения сам Дэвис не раз и демонстрировал. Например, только благодаря архивам ему удалось выяснить, каким образом обострение внешнеполитической обстановки повлияло на внутреннюю политику сталинского руководства в 1931-1932 годах. Вторжение Японии в Маньчжурию, судя по обнаруженным данным, было воспринято в Москве всерьез и привело к весьма значительному увеличению расходов на оборону, что в свою очередь еще больше осложнило экономическую ситуацию (pp. 164 - 176).
О важности архивных изысканий свидетельствуют и другие публикации автора, появившиеся в связи с подготовкой пятого тома серии, посвященного советской деревне 1931 - 1933 годов. В недавней статье (написанной Дэвисом в соавторстве с С. Виткрофтом и М. Таугером) прямо говорится, что именно благодаря архивам удалось прояснить принципиально важный вопрос о размерах государственных зерновых фондов в период голода 1932 - 1933 годов. 6 Подчеркивая ответственность сталинского руководства за разрушение сельского хозяйства в ходе коллективизации и ставший следствием голод, авторы приводят данные, имеющие решающее значение в спорах о непосредственных причинах этой трагедии.
Распространенное мнение об искусственном, преднамеренно организованном голоде исходит из того, что в распоряжении правительства были фонды, достаточные для предотвращения катастрофы, а Сталин якобы не использовал эти запасы по политическим причинам: подавлял голодом сопротивление крестьянства, прежде всего украинского. Теперь сомнения оппонентов, указывавших, что голод охватил все зерновые регионы страны, независимо от национальной принадлежности населения, что ужасная логика развертывания этой трагедии понятна и без ссылок на особые зловещие планы Сталина, получили новые основания. Внимательно проанализировав архивные данные, Дэвис и его соавторы показали, что сталинскому руководству так и не удалось создать значительных зерновых запасов: на 1 июля 1933 года государственные резервы составляли только 1,141 млн. тонн. Как полагают авторы статьи, этого было достаточно, чтобы спасти хоть часть голодающих, советское же руководство ничего для них не сделало. Однако верно и то, что значительных запасов не было: закономерный итог разрушительной политики в деревне.
Значение архивов для исследования таких вопросов очевидно. Публикации Р. Дэвиса и С. Виткрофта по проблемам коллективизации начала 30-х годов свидетельствуют, что готовящийся учеными совместно пятый том "Индустриализации советской России" - "Годы голода. Советское сельское хозяйство. 1931-1933 гг." - будет не менее заметным явлением, чем вышедшее исследование о кризисе и прогрессе в советской экономике.
Примечания:
1 Davies R.W. Crisis and Progress in the Soviet Economy. 1931-1933 (The industrialisation of Soviet Russia). London: Macmillan, 1996. - 612 pp. (Р.У.Дэвис. Кризис и прогресс в советской экономике. 1931-1933 (Индустриализация советской России. Т. 4). Лондон: 1996. - 612 с.)
|
 |
 |
|
|
|
|
|||
|
|
| © Русский Журнал, 1998 |  |
russ@russ.ru |