13.01.99

Булгарин - учитель года

Константин Логунов

Алтунян А.Г. "Политические мнения" Фаддея Булгарина. Идейно-стилистический анализ записок Ф.В.Булгарина к Николаю I. - М.: Издательство Университета Российской Академии Образования, 1998. - 208 с.; тираж 1000 экз.; ISBN 5-204-00143-3.

Видок Фиглярин. Письма и агентурные записки Ф.В.Булгарина в III отделение. - М.: НЛО, 1998. - 704 с.; ISBN 5-86793-044-0.

Известно, что в русской культуре популярны две "педагогики": учительство и Учительство. Учительство как преподавание, просвещение, наставничество, воспитание. И Учительство как Пророчество, Назидание, Миссия.

Известно также, что в России Литератор всегда больше, чем литератор: он исполняет две роли сразу: наставник умов, пророк, исправитель нравов. Так было всегда - от Пушкина, Жуковского, Гоголя, Толстого до Солженицына. Почти два с половиной столетия Литература - единственный инструмент в России, формирующий светский нравственный канон, систему идеологических ценностей. Нередко литературная монополия, подменяя и заменяя общественную жизнь, историю, "приватизировав истину", кончалась крахом, личной трагедией, разрывом, сожжением рукописей, отречением, уходом. Беллетризация общественно-политических журналов XIX века сродни катастрофической филологизации изданий нашего времени. Не здесь ли кроется причина крайней искаженности современного гуманитарного образования, изнуренного поиском ответа на единственный вопрос: как правильно преподавать литературу? Не здесь ли гнездится нерв неистовства целой плеяды создателей учебников и программ нового поколения, изобретателей нового литературного алгоритма?

Итак, Журналист, Писатель словно бы обречены в России на учительство, на продуцирование и воспроизводство идеологем, ориентиров. Адресатом их педагогической обработки становятся общество и власть, разделенные, стоящие по разные "стороны барьера". Эта разведенность двух социальных институтов в России и порождает два абсолютно разных способа коммуникаций, два языка, невозможных ни в какой другой стране. Власть нуждается в пишущих, просвещенных, владеющих словом. Именно власть превращает их в советников, домашних учителей. Жанр записок, рекомендаций, разъяснений - вот та продукция, которая составляет тайный, скрытый учебник политической жизни, учебник политологии.

У истоков его формирования стоит безусловный автор такого рода пособий, Фаддей Булгарин, фигура чрезвычайно актуальная в конце XX века.

В 1998 году впервые в полном объеме опубликованы письма и агентурные записки Булгарина (за 1826-1856 гг.). Сейчас они воспринимаются, как своеобразный репортаж "скрытой камерой" о закулисных сторонах жизни того времени, фактах и слухах, обычно неизвестных современникам и потомкам. Впервые предложена техника анализа подаваемой и интерпретируемой Булгариным информации о министрах и рядовых чиновниках, армии и секретной полиции, литературе и журналистике, театре, цензуре, общественном мнении.

Читателям Булгарин был известен, как профессиональный журналист, издатель популярных газет и журнала, наделенный немалым литературным талантом и трудолюбием. Он стал пионером в освоении русской литературой ряда жанров: нравоописательного очерка, фельетона, военного рассказа. Принадлежат Булгарину и один из первых в русской литературе опытов в жанре утопии (Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в XIX веке, 1824), и антиутопии (Невероятные небылицы, или Путешествие к средоточию земли, 1825). Кульминацией литературной карьеры Булгарина, конечно же, стало издание романа Иван Выжигин (ч.1-4, СПб., 1829), за три года переведенного на итальянский, французский, немецкий, английский, польский языки. Случай по тем временам беспрецедентный. На книгу откликнулись почти все без исключения периодические издания. Тираж был распродан необычайно быстро. И за два года вышло три допечатки.

Иван Выжигин - это первая в русской словесности модель достижения успеха, осуществления карьеры, стратегия превращения героя из нищего "сиротки" в наследника огромного состояния и княжеского титула, это первый учебник жизни, параграфы и разделы в котором - цепь головокружительных приключений и плутовства. В центре романа сентенция: "Все дурное - от недостатков нравственного воспитания". Препятствие оказывается легко преодолимым. Интересно, что с успешной версией "истории российской авантюры" яростно полемизирует Гоголь, в "Мертвых душах" предлагая свою трактовку: героя разоблачают, и он снова оказывается "на стартовых позициях", вынужденный покинуть город. Как бы то ни было тема, "открытая" Булгариным, поразительно актуальна для русского общества.

Но, пожалуй, самое важное то, благодаря чему он останется в истории русской культуры, - это издание им совместно с Н.И.Гречем первой русской частной ежедневной газеты. Северная пчела в 1830-х годах была самым популярным и одновременно доходным изданием. Обычное объяснение последнего факта: Северная пчела была единственной частной общероссийской газетой, обладавшей правом печатать политические новости, и эту монополию ее издатели защищали, используя III отделение, избавляясь от конкурентов с помощью доносов. Но необходимо отметить и другое. Чтобы в России издавать ежедневную политическую газету, которую читает сам Государь император и которая поэтому пользуется особым внимание со стороны III отделения, когда изо дня в день необходимо было вести изнурительную борьбу с цензором за каждую статью, когда уровень запросов российской публики был очень низок, - для этого надо было быть Булгариным и Гречем. Вспомним, что Пушкину после долгих переговоров Николай I разрешил издавать в 1832 году "политическую газету", но из столь желанного для Пушкина проекта ничего не вышло. Для истории русской культуры сам факт возникновения первой частной массовой ежедневной газеты, ставшей при этом доходным предприятием, - чрезвычайно важная веха.

Первый этап сотрудничества Булгарина с новой властью начался после поражения декабрьского восстания. В середине мая 1826 года для императора была написана записка О цензуре в России и о книгопечатании вообще, основная идея которой, во многом новая для России, заключалась в том, что "как общее мнение уничтожить невозможно, то гораздо лучше, чтобы правительство взяло на себя обязанность напутствовать его и управлять им посредством книгопечатания, нежели предоставлять его на волю людей злонамеренных" (Видок Фиглярин, с. 45). Записка была сочувственно встречена царем.

Ободренный Булгарин представил (уже в учрежденное 3 июля 1826 года III отделение) записки о Царскосельском лицее и Арзамасе, где конкретизировал свои наблюдения и выводы, находя у лицеистов и арзамасцев "несносный тон... фрондерство всего святого, доброго и злого, в смеси, без различия, по одним страстям" (с. 142) и предлагая для истребления этого духа действовать на юношество "нравственно", уговорами, а не угрозами и насилием. В разделе записки Откуда и как он [дух] произошел излагается любопытная история возникновения его "зародыша" в религиозном мистицизме секты мартинистов под началом Новикова. Когда Новиков был сослан в Сибирь, рассеянные адепты стали отдельно проповедовать его учение. "Тургенев был попечителем Московского университета, находился в дружбе с Мих. Никитичем Муравьевым и рекомендовал ему многих молодых людей своего образования, который сей последний пускал в ход по своим связям. Другие делали то же. - И вскоре люди, приготовленные неприметно, большая часть сами не зная того, взяли перевес в свете и по службе и по отличному своему положению, стоя, так сказать, на первых местах картины, сделались образцами для подражания. Новикова и мартинистов забыли, но дух их пережил и, глубоко укоренившись, производил беспрестанно горькие плоды. Должно заметить, что план новиковского общества был почти тот же, как и Союза благоденствия, с той разницей, что новиковцы думали основать малую республику в Сибири на границе Китая и по ней преобразовать всю Россию. Французская революция была благотворной росой для сих горьких растений" (с. 326). Отметим, что Булгариным здесь с точностью до мельчайших деталей описан и спроецирован механизм вербовки тайных агентов III отделения.

Но главное - это комплекс записок 1826 года во время следствия по делу декабристов и сразу после исполнения приговора. Основная их тема: что надо делать, как именно управлять, чтобы подобное восстание не повторилось.

Так, сотрудничество с III отделением с небольшими перерывами, спадами и кульминациями, продолжалось без малого 20 лет, вплоть до 1848 года. У каждой стороны были свои "профиты".

У Булгарина - исправление подмоченной политической репутации и издание газеты. Его цель - стать влиятельным, добиться успеха несмотря ни на что. И в этом он, безусловно, преуспел.

Выигрыш тайной полиции тоже был велик.

Во-первых, Булгарин мог консультировать и подготавливать обобщающие аналитические записки по ряду важных тем (Польша и Литва, Прибалтика, литература и цензура, судопроизводство).

Во-вторых, как журналист, Булгарин мог на основе обширной корреспонденции и бесед с широким кругом людей выступать в роли компетентного и хорошо информированного агента, регулярно поставляя сведения текущего характера.

В-третьих, использовался его литературный талант. В 1828 году он, вероятно, редактировал Секретную газету, посылавшуюся в действующую армию, Бенкендорфу и царю.

И, наконец, в-четвертых, Северная пчела выступала в роли официозного органа, пропагандируя нужные взгляды.

Особенность, которая отличает политические, социологические тексты Булгарина, состоит в том, что так или иначе, даже когда выполняются заказы структуры, его адресатом выступает один человек - Николай I. Поэтому на первый план выдвигается функция разъяснения и убеждения через донос.

С определенной точки зрения, вся история русской литературы конца XVIII - первой половины XIX века может быть рассмотрена как история доносов. Многочисленные примеры литературного доносительства в книге А.М.Скабичевский, Очерки по истории русской цензуры, СПб., 1892: "...Шишковисты доносят на карамзинистов, классики на романтиков и реалистов, реакционеры на славянофилов, славянофилы на западников, многие доносители сами падают жертвами доносов..." (М.Ольминский, Свобода печати, СПб., 1906, с. 45).

С.А.Королев точно заметил, что "в течение столетий донос не считался на Руси чем-то зазорным; скорее доносительство можно рассматривать, как норму взаимоотношений индивида и государства, норму не политическую (ибо политики в нормальном смысле слова в России нет), не социальную (поскольку гражданского общества как некоей целостности тоже нет), а как некие общепринятые правила поведения в рамках достаточно жесткой системы технологии власти, существовавшей в авторитарном, и в то же время архаическом, патриархальном обществе средневековой Руси" (С.А.Королев, Донос в России, М., 1996, с. 5; ср. О.Абакумов, Доносит имярек на имярека..., Родина, 1998, #2, с. 53-57).

Высказывания Булгарина - это авторская патентованная антология доносительства. По этим документам можно реконструировать его понимание роли журналиста-учителя. Вот какая схема лежит в основе булгаринской концепции: журналист - это медиатор, посредник между властью и обществом. Он доносит до общества мнения и намерения власти и информирует власть об общественном мнении в виде, например, критических высказываний о "мерах правительства". "Власть" в этой схеме - активное начало в отношениях с обществом: она формирует общественное мнение в то время, как общество лишь излагает свое мнение о власти.

Сегодня опыт Булгарина востребован чрезвычайно. Его практикой продолжают руководствоваться чуть ли не все политические публицисты нынешней России. "Свежие" выступления группы гуманитарных технологов раскрывают, к примеру, "секреты" грандиозного необулгаринского сценария конца 1990-х: "Это была попытка заменить власть инфраструктурой информационного политического проекта, то есть построить его по правилам комплексной PR-кампании, идеологической и политической. Идея основана на том, что между властью и массами не существует никакого политического посредника - партии не смогли им стать, вертикаль власти не выстроена. Остаются медиа, причем именно столичные. Была идея - поддержать население в конструктивном отношении к власти и программам, а саму власть построить в виде субъекта со своей программой, ...выстроить коммуникационную вертикаль власти" (Ельцин успокоился до весны - интервью советника главы президентской администрации Глеба Павловского, Коммерсантъ. Власть, 15 декабря 1998 г., #48, с. 13-15; Т.Гурова, Д.Медовников, Жесткий ценз на рынке демократии, Эксперт, 21 декабря 1998 г., #48, с. 37-40).

У разных проектов, имеющих одного Учителя-Отца, есть сходство: рано или поздно они проваливаются с треском. В таких случаях Николай Павлович, недовольный Булгариным, бывало, приказывал Дубельту сделать "родительское увещание": ""Становись в угол!" - командовал он Фаддею. - "Как, Ваше превосходительство?" - "Как школьники становятся: носом к стене". Булгарин повиновался и полчаса простоял в углу" (П.П.Каратыгин, Бенкендорф и Дубельт, ИВ, 1887, #10, с. 168).

Сегодня неудовлетворенная власть поступает иначе. Разница, пожалуй, только в этом.

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru