Выше уже шла речь о том, что нарциссизм - вернее, возврат, регрессия к нему - есть во многом форма защитной реакции на нестабильность внешней среды и соответственно той формы собственной идентичности, которая традиционно увязывалась с этой средой. Концепция мужчины-как-профессионала, развиваемая в "Медведе", может служить хорошим примером такой регрессии.

В своей лекции "Теория либидо и нарциссизм" Фрейд интерпретирует многочисленные случаи мании величия, мании преследования, эротомании и тому подобных маний (в которых субъект/пациент выступает главным - или единственным - действующим лицом) как вторичный нарциссизм [24, c. 424]. Термин этот означает попытку повторения той стадии младенчества, когда ребенок еще не испытал своей отдельности и отделенности от источника тепла и пищи, той стадии, на которой, как замечает британский психолог Стефен Фрош, границы между субъектом и объектом еще не существовало [31, c. 106]. Причина подобной регрессии, как уже отмечалось, кроется в стремлении избежать очередной травмы "разрыва", в желании "упредить" этот разрыв путем создания среды - собственного мира, - который неотделим от своего "творца".

В "Медведе" подобные фантазии-воспоминания о собственной самодостаточности наглядно проявляются в многочисленных рассуждениях о "профессиональном" окружении, о профессиональной, так сказать, "берлоге", вход в которую для посторонних если не запрещен, то крайне ограничен. Сквозная тема само-стоятельности, само-деятельности, само-достаточности, сопровождающая концепцию "профессионального мужчины", постоянный акцент на личной способности достигать поставленных целей довольно четко указывают не только на стремление к определению внешних границ идентичности конкретного профессионала, но и на его попытки не выходить за пределы этой, относительно безопасной, зоны личного спокойствия.

Эта концепция нарциссического аутоэротизма, в рамках которого индивид является (единственным) источником своего же собственного удовольствия и своего развития, находит в "Медведе" различные воплощения. Рассуждения известного телевизионного продюсера о понятии "стиль" выражают доминирующую концепцию "самосделанности" достаточно откровенно. "Стиль, - объясняет продюсер, - это когда ты никуда не заглядываешь, кроме как в себя, и пытаешься что-то сделать" ("Медведь", # 14, с. 41). Вопрос, естественно, в том, для кого делать это что-то. Вернее, в том, не является ли этот "креативный" человек стиля не только единственным творцом, но и единственным зрителем данного стилистического произведения. Или, говоря языком психоанализа, насколько осознание зависимости от внешних факторов становится определяющим для понимания (сущности) собственной идентичности [32, c. 166-168] профессионала.

"...у тебя программирование будет хорошо получаться, если ты отдаешь этому всего себя. Если программист отвлечется на полгода и займется чем-то другим, то как программист он себя через полгода не найдет" ("Медведь", # 14, с. 35).

Примечательным в этой цепи рассуждений является своего рода страх не обнаружить для себя "пустующую нишу", раствориться в "социальной жизни", не найти "себя" через полгода. Иначе говоря, экзистенциальный страх потери собственных границ, страх слияния с фоном и, таким образом, страх потери себя как индивида. Авторы многочисленных исследований на Западе уже давно окрестили данную ситуацию кризисом мужественности ²¹, видя причины этого кризиса в неспособности конкретных индивидов соответствовать культурным нормативам мужественности, доставшимся от прошлой эпохи [34]. Cитуация эта, разумеется, далеко не уникальна. В дискуссиях по поводу конструирования мужественности в средневековье [35] и репрезентации мужских образов в викторианской живописи [36] прослеживаются сходные тенденции. Переход от концепции мужского героизма к более повседневной и - соответственно - менее воинственной концепции мужественности никогда не был легким, поскольку, как справедливо замечает Даниэл Мелия:

"Одной из важнейших проблем, с которой сталкиваются общества с развитой кастой воинов... является вопрос о том, что делать с этими сверхмужественными типами, когда они не заняты на поле боя" [35].

С этой точки зрения и "рыцарский кодекс" средневековья, и концепция "отца семейства", возникшая позже, были своего рода попыткой "доместицировать" нормативный героизм.

Аналогичная динамика свойственна и постсоветскому периоду. Исчезновение культа героев гражданской, Отечественной и афганской войн, утрата актуальности самой концепции жертвенности во имя социальных идеалов - с одной стороны, и неспособность представить рутинность капиталистической трансформации в символически привлекательных формах - с другой, привели к актуализации концепции профессионализма ²². Профессионализма, идеалом которого является способность сформировать новый, герметичный, рационально выстроенный или по крайней мере управляемый мир, где хозяином и творцом является герой-одиночка. "Медведь" под рубрикой "Победитель" описывает причины и характер успеха одного из таких творцов следующим образом:

"Творческая фантазия (итальянского модельера) Ферре подстегивается многими чертами его характера. Он очень ревнив. Ревнует ко всему: он должен чувствовать, что друг - это его друг, что диван - его диван, платье - его, сорочка - его. А чтобы одежда была его, она должна стать его - от ткани до последнего шва. Это значит, что и ткань должна быть придумана им, должна стать частью его собственного мира... Он не умеет отдыхать. Мода - его страсть, а работа - смысл жизни" ("Медведь", # 14, с. 96).

Данная цитата хорошо демонстрирует типичную черту "медведей"-победителей нового типа - нарциссическую манию величия, мегаломанию, в рамках которой существование независимого внешнего мира возможно лишь постольку, поскольку он рано или поздно станет частью мира внутреннего. В итоге триумф подобного всепоглощающего профессионализма "означает не только видимое освобождение от... конфликтов" с внешней реальностью, но и освобождение от самой реальности [37, с. 155]. О метонимических функциях многочисленных деталей, маркирующих границы "собственного мира" профессионала, а также об агрессии как неотъемлемой части нарциссизма речь пойдет чуть ниже. Пока же хотелось бы обратить внимание на то, как подобный профессиональный солипсизм трактуется самими героями "Медведя".

Профессиональный нарциссизм как реакция на кризис господствующих нормативов мужественности естественно и закономерно выливается в проблему одиночества: будь то одиночество профессиональное или одиночество личностное. Осознают ли это герои "Медведя"? Вполне. Осознают ли они это как проблему? Вряд ли. На вопрос о том, чувствует ли он прессинг, диск-жокей радиостанции отвечает: "Никоим образом. Просто я ощущаю свое одиночество в эфире. Раньше я чувствовал плечо сверстника... Было легче работать. Сейчас их нет..." ("Медведь", # 15, с. 39). Герой-полярник делает более понятным экзистенциальный смысл одиночества. На вопрос: "Чем вы занимались на Севере?" - следует ответ: "Искал свое место в жизни. Свое место в Арктике" ("Медведь", # 16, с. 34). Любопытным является тот факт, что поиск себя и своего места с неизбежностью совпадает с "уходом от других", с поиском иного фона, на котором границы силуэта были бы лучше видны. Иными словами, одиночество "белого паруса" становится очевидным лишь в силу голубизны долины моря. "Профессиональная" мужественность пытается избавиться от этой "относительности" белизны и воспринимать ее как "абсолютное", состоявшееся и законченное явление.

Если метафора "медведь" вполне успешно осуществляет метафорическую функцию "сгущения", добавляя понятию "мужественность" дополнительные и не всегда очевидные краски и оттенки, то многочисленные детали одежды, предметы быта и досуга, которые живописует "Медведь", позволяют эфемерной мужественности профессионала метонимически материализоваться и - относительно - увековечить свое присутствие.

Французский социолог Пьер Бурдье, анализируя вкусы среднего класса Франции, отметил его чрезвычайную озабоченность своим внешним видом, озабоченность, не свойственную ни рабочему классу, стоящему ниже на социальной лестнице, ни традиционным привилегированным группам, чье положение представители среднего класса надеются со временем занять. Вот что пишет Бурдье:

Борис Михайлов ч/б фото из серии "Я - не я". © 1993.

"Их озабоченность внешним видом, проявляющаяся иногда как чувство неудовлетворенности (unhappy consciousness) или как высокомерие, является также источником их претензий и постоянной склонности к блефу, к присвоению той формы социальной идентичности, которая состоит в стремлении уравнять "бытие" (being) и "видимость" (seeming), в желании владеть видимым (appearances) для того, чтобы иметь подлинное (reality)... Разрываясь между объективно доминирующими условиями и отдаленной возможностью приобщения к господствующим ценностям, представитель среднего класса поглощен проблемой своего внешнего вида, обреченного на суд публики..." [12, с. 253].

Механизм опережающего статусного потребления, о котором говорит Бурдье, демонстрирует лакановскую зеркальную стадию в действии. На этой стадии отражение формирует объект, а не наоборот. Иными словами, при переходе от одной формы символической само-репрезентации к другой не может не возникать "стремление уравнять бытие и видимость" бытия. Интересно проследить, какие формы подобного уравнивания используются в "Медведе".

Будучи привлекательной как идея, концепция профессионализма достаточна бедна как образ. Это с неизбежностью ведет к необходимости поиска соответствующего элемента, способного заполнить символические пустоты идентичности, приобретенной на вырост. В "Медведе" таким элементом стала идея агрессивного и в то же время профессионального потребительства. "Медведь", разумеется, здесь далеко не оригинален. Волна рекламных кампаний, стремящихся увлечь так называемого "нового мужчину"- яппи - в пучину нарциссического и гедонистического потребительства, поднялась на Западе в первой половине 50-х годов ²³ и превратилась в настоящий шквал к середине 80-х [39]. Как свидетельствуют многочисленные исследования, "маскулинизация" потребительства на Западе шла именно по пути мимикрии (т.е. традиционно "женского") желания наслаждаться предметом под агрессивное желание овладеть им [11]. Подобная риторическая стратегия, судя по всему, носит универсальный характер. "Медведь", например, описывает такой, казалось бы, заурядный компонент домашней аудиосистемы, как усилитель, следующим образом:

Сходная метафора "рыцарские доспехи" используется и при описании портативных компьютеров-ноутбуков. Стремясь избавиться от любых нежелательных ассоциаций, "Медведь" видит в этих компьютерах не что иное, как "электронных оруженосцев", верно служащих нынешним странствующим воинам, "к которым можно отнести бизнесменов, писателей, журналистов" ("Медведь", # 8, с. 122). Вполне закономерно, что в рамках этой риторики ближайшим родственником ноутбука становится вовсе не ординарная пишмашинка, а вполне респектабельный "черный президентский чемодан" ("Медведь", # 8, с. 122).

Еще одним примером неустанной риторической войны этих "странствующих" бойцов невидимого фронта является описание музыкальных колонок. "Медведь" очерчивает метафорические границы сразу и резко: "У солдата и меломана нет общих интересов. У них есть общий враг - тишина" ("Медведь", # 8, с. 126). Неудивительно, что музыкальный досуг обладателя колонок становится формой борьбы с покоем соседей. В интерпретации "Медведя" это выглядит так:

"Конечно, для борьбы с тишиной обычной музыки маловато. Ничто так не разорвет сон ночного квартала, как пулеметные очереди и ракетные залпы средней дальности. И напрасно соседи стучатся головой о стену и просят успокоить вашего динозавра: "домашний театр" слезам не верит. Особенно тогда, когда он вооружен акустикой Kef..." ("Медведь", # 8, с. 127).

Для чего нужна эта "милитаризация" обыденности? С какой целью окружающая среда вдруг превращается в крепость - с усилителями в роли истребителей, музыкальными колонками - в роли пулеметов и компьютером с единственной заветной "пусковой" кнопкой - в роли командного пункта? C одной стороны, ситуация понятна и вполне соответствует выводу Бурдье: в условиях, когда претензии на обладание тем или иным статусом могут вызвать законные сомнения, решающую роль начинает играть видимость принадлежности. Иначе говоря, когда возможности практического - то есть процессуального - проявления мужественности ограниченны или сомнительны, присутствие мужественности начинает выражаться в предметах, символически заполняющих существующий деятельностный вакуум. Мужественность, таким образом, становится опосредованной. И ее "правильный" вариант соответственно заключается в правильном наборе тех или иных товаров, чья судьба - быть увиденными. Хорошо понимая цель этой опредмеченной мужественности, "Медведь" так описывает слегка военизированную коллекцию одежды марки Chevignon:

"Ореол героического, созданный вокруг вымышленного персонажа Шарля Шевиньона, оказывается просто необходим в будничной и скучной жизни. "Крутизна", но не в американском, несколько грубом и стандартном варианте, а во французском, смягченном присущими этой нации изысканностью и элегантностью, поднимает настроение, окрыляет, заставляет идти с гордо поднятой головой, чувствуя каждой клеточкой тела свою непосредственную связь с романтикой военного времени" ("Медведь", # 15, с. 114).

Скука будней, однако, вряд ли является единственной причиной подобной тяги к романтике военного времени. Психоаналитическая практика Мелани Кляйн во многом позволяет понять, какие механизмы скрываются за этими попытками "цивилизовать" и "эстетизировать" агрессию. Наблюдая за тем, как дети сначала выбирают, а затем и используют игрушки, Кляйн пришла к следующему выводу:

"В ходе игры дети в символической форме реализуют свои фантазии, желания и накопленный опыт. Для этого они используют тот же самый язык, тот же самый архаичный, филогенетически усвоенный способ выражения, который столь хорошо знаком нам по снам" [40, с. 64].

Игрушки, таким образом, выполняют связующую, соединительную роль, позволяют преодолеть пропасть между "внешними" объектами и "внутренним" миром ребенка [41, с. 23]. Выбор и описание "игрушек" в "Медведе" ²⁴ выполняют аналогичную функцию - функцию "снятия" напряжения, функцию "выхода" беспокойства в наименее опасной и вместе с тем достаточно эффективной форме [42, с. 52]. Иными словами, подобные игрушки и игры позволяют в фантазматической форме воспроизвести действительный "опыт и реальные детали повседневной жизни" [42, с. 43]. То, что данный опыт и детали, как правило, выражаются в форме агрессии, лишь еще раз подтверждает правильность нарциссического диагноза нынешней профессиональной мужественности. Ведь само существование (якобы) самодостаточного мира профессионалов возможно лишь посредством неустанной борьбы за поддержание его границ, за поддержание видимой целостности, готовой распасться при малейшем вторжении непрофессионалов и непосвященных. Агрессия нарцисса, таким образом, всегда есть ответ на удар, которого еще не было, всегда скрытое признание угрозы потенциальной демаркации идентичности [43, с. 41] - будь то идентичность половая или идентичность профессиональная. Признание того, что ее видимость рано или поздно станет явной, что фрак окажется с чужого плеча и что даже самая последняя модель "истребителя" устареет раньше, чем этот "истребитель" нанесет первый удар...

Будапешт, июнь 1997

1. Grosz, E. Jacques Lacan: A Feminist Introduction. London: Routledge, 1990.

2. Goffman, E. The Presentation of Self in Everyday Life. London: Penguin Books, 1990.

3. Jones, E. The Life and Work of Sigmund Freud, 3 vols. (1953-1957). Vol. 2. London: The Hogarth Press.

4. Freud, S. "Femininity" // Freud on Women: a Reader. Ed. by E. Young-Bruchil. New York: W. W. Norton & Company, 1990.

5. Freud, S. "The Neuroses of Defence"; "The Aetiology of Hysteria". // The Freud Reader. Ed. by P. Gay. Vintage: London, 1995.

6. Платон. "Тимей" // Платон. Собрание сочинений в 4-х т. Т. 3. Общ. ред. А.Ф.Лосева, В.Ф.Асмуса, А.А.Тахо-Годи. М.: Мысль, 1994.

7. Althusser, L. "Ideology and Ideological State Apparatuses (notes towards an investigation)" // L. Althusser. Lenin and Philosophy and Other Essays. New York and London: Monthly Review Press, 1971.

8. Peirce, K. "A Feminist Theoretical Perspective on the Socialization of Teenage Girls through 'Seventeen' Magazine. // Sex Roles, 1990, vol. 23, # 9/1.

9. Hermes, J. Reading Women's Magazines: An Analysis of Everyday Media Use. Cambridge: Polity Press, 1995.

10. Seneca, T. The History of Women's Magazines: Magazines as Virtual Communities.

11. Barthel, D. "A Gentleman and a Consumer" // Signs of Life in the USA: Readings in Popular Culture for Writers. Ed. by S. Maasick, J. Solomon. Boston: Bedford Books, 1994.

12. Bourdieu, P. Distinction: A Social Critique of the Judgement of Taste. London: Routledge, 1992.

13. Klein, M. "The Importance of Symbol Formation in the Development of the Ego" // Klein, M. The Selected. Ed. by J. Mitchell. London: Penguin Books, 1991.

14. Britannika-Online.

15. Weber, S. Return to Freud: Jacques Lacan's Dislocation of Psychoanalysis. Cambridge: Cambridge University Press, 1992.

16. Dyer, R. The Matter of Images: Essays on Representations. London and New York: Routledge, 1993.

17. de Lauretis, T. Technologies of Gender: Theories of Representation and Difference. Bloomington: Indiana University Press, 1987.

18. Althusser, L. "Freud and Lacan" //Althusser, L. Lenin and Philosophy and Other Essays. New York and London: Monthly Review Press, 1971.

19. Freud, S. "On Dreams" // The Freud Reader. Ed. by P. Gay. London: Vintage, 1995.

20. Encyclopedia of Contemporary Literary Theory: Approaches, Scholars, Terms. Ed. by I. Makaryk. Toronto: University of Toronto, 1995.

21. Lacan, J. "The Subversion of the Subject and the Dialectic of Desire in the Freudian Unconscious" // Lacan, J. Ecrit. A Selection. New York: W.W. Norton & Company. 1977.

22. Bordo, S. "Reading the Male Body" // The Male Body, special issue of the Michigan Quarterly Review, 1993, vol. 32, # 4.

23. Connell, R. Masculinities. Berkeley: University California Press, 1995.

24. Freud, S. "The Libido Theory and Narcissism" // Freud, S. Introductory Lectures on Psychoanalysis. New York - London: W.W. Norton & Company, 1966.

25. Klein, M. "Notes on Some Schizoid Mechanisms" // Klein, M. The Selected. Ed. by J. Mitchell, London: Penguin Books, 1991.

26. Овидий. Метаморфозы. М.: Художественная литература, 1977.

27. Freud, S. "On Narcissism: An Introduction" //The Freud Reader. Ed. by P. Gay. Vintage: London, 1995.

28. Lacan, J. The Mirror Stage as Formative of the Function of the I as Revealed in Psychoanalytic Experience. // Lacan, J. Йcrits. A Selection. New York, London: W. W. Norton & Company, 1977.

29. Kuhler, W. The Mentality of Apes. London: Routledge, 1951.

30. Steiner, R. Egon Schiele. 1890-1918. The Midnight Soul of the Artist. Kцln: Benedict Taschen, 1993.

31. Frosh, S. Sexual Difference: Masculinity and Psychoanalysis. London: Routledge, 1994.

32. Richards, B. "Masculinity, Identification, and Political Culture" // Men, Masculinities, and Social Theory. Ed. by J. Hearn, D. Morgan. London: Unwin Hyman. 1990.

33. Horrocks, R. Masculinity in Crisis: Myths, Fantasies and Realities. London: St. Martin Press, 1994.

34. Silverman, K. "Ideology and Masculinity" // K. Silverman Male Subjectivity at the Margins. London: Routledge, 1992.

35. Cohen, J. J. Medieval Maculinities: Heroism, Sanctity, and Gender.

36. Kestner, J. Masculinities in Victorian Paintings. London: Scholar Press, 1995.

37. Grunberg, B. New Essays on Narcissism. London: Free Association Book, 1989.

38. Chow, R. "Male Narcissism and National Culture: Subjectivity in Chen Kaige's King of the Children" // Male Trouble. Ed. by C. Penley, S. Willis. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1993.

39. Chapman, R. "The Great Pretender: Variations on the New Man Theme" // Male Order: Unwrapping Masculinity. Ed. by R. Chapman, J. Rutherford. London: Lawrence & Wishart, 1988.

40. Klein, M. "The Psychological Principles of Infant Analysis" //Klein, M. The Selected. Ed. by J. Mitchell, London: Penguin Books, 1991.

41. Mitchell, J. "Introduction" // Klein, M. The Selected. Ed. by J. Mitchell, London: Penguin Books, 1991.

42. Klein, M. "The Psycho-analytic Play Technique: its History and Significance" // Klein, M. The Selected. Ed. by J. Mitchell, London: Penguin Books, 1991.

43. Easthope, A. What a Man's Gotta Do: The Masculine Myth in Popular Culture. London: Palladin, 1986.

Serguei A. Oushakine