14.04.98

Пусть пока всего четыре копии
(Самиздат без политики)

Сергей Кузнецов

kuznet@russ.ru

В феномене самиздата 60-80-х, как в магическом кристалле, отразились основные принципы бытования Сети.

До работы на компьютере я печатал на обычной пишущей машинке. Это была простая, даже не электрическая машинка, и называлась она в полном соответствии с хрестоматийной строчкой Галича "Эрикой". Брала, кстати, куда больше четырех копий, но это так, между прочим.

Разумеется, я печатал различный самиздат, преимущественно не слишком политически-крамольного содержания - Бродский, Цветаева, Хармс. Короче, все то, что теперь в изобилии можно найти у Фарбера или Мошкова. Последнее вовсе не удивительно, ибо именно из самиздатовских источников и формировалась большая часть виртуальных русских библиотек (конечно же, в массе своей это были тексты, набитые не на машинке, а на какой-нибудь БЭСМ-6, - мои поздравления тем молодым читателям, которые не знают, что это за зверь). Впрочем, связь самиздата с русской литературой в Сети отмечалась еще Цокотухиным в его классической работе. Меня же интересует совсем другое: не столько тексты, сколько способ их бытования, который - анонсирую идею статьи - является одним из бесчисленного числа существующих в real world аналогов Сети.

Итак, первый принцип, заявленный в самом названии - сам-издат, - равноправное участие читателя в процессе создания книги. Точно так же как среди драг-диллеров трудно найти неупотребляющего, так и среди читателей самиздата почти не было не принимавших участия в создании "продукта" - то бишь в изготовлении, распространении или хранении (напомню, что три последних слова пришли из соответствующей статьи старого УК). Это участие - или, точнее, соучастие, - например, в появлении на бумаге очередного стихотворения Бродского носило, конечно, полумагический характер. Перепечатывая "Шествие" (от которого его автор к тому моменту почти отрекся), я в некотором роде присваивал себе авторские права - не только в юридическом, но и в духовном смысле. Напомню классическую новеллу Бредбери, рассказывающую историю школьной учительницы, которая при переписывании Диккенса как бы отождествляется с ним. Подобными персонажами были все создатели самиздата - до сих пор львиную долю стихов, которые помню наизусть, я выучил "с кончиков пальцев". Если угодно, этот способ общения с материалом можно назвать интерактивностью или вовлеченностью, а может быть, еще каким-нибудь словом.

И все-таки важнее второй принцип: прочел - передай товарищу. При позитивном отношении он ассоциируется с распространением христианства, при негативном - вы вспоминаете схему распространения "Гербалайфа" или финансовую пирамиду.

В те годы меня волновал - гипотетически, разумеется, - вопрос учета тиража самиздатовских книг. Помнится, я даже продумал систему маркировки экземпляров, чтобы можно было отследить, сколько раз книга копировалась тем или иным способом. Резонно подозревая, что мои идеи заинтересовали бы людей, исследующих этот вопрос по долгу службы, я удержал оные при себе. Однако уже тогда образ множества (сотен? тысяч?) неизвестных, принимающих участие в тиражировании и распространении самиздата, не давал мне покоя. Они представлялись мне огромной сетью, нити которой объединяют всех нас.

Представьте себе только - по всей огромной стране ночью сидят незнакомые друг другу люди и делают одно общее дело. Они связаны между собой только за счет информационного обмена - книжек, переходящих от одного к другому. Многих из тех, кто перепечатывал романы или стихи, перевернувшие мою жизнь, я никогда не увидел и не узнал ни их имени, ни пола. Иногда я представлял себе такую картину: прекрасная девушка при свете лампы перепечатывает "1984" или, напротив, читает "Остановку в пустыне", увидевшую свет не без моего участия (некую сусальность этой картинки можно списать на подростковый возраст). Подобные мысли были, вне сомнения, эротическими - и сегодня я склонен предполагать, что это не случайно.

Само видение огромной сети, связывающей между собой различных людей, есть - помимо всего прочего - идеальная эротическая карта общества. Как и в случае самиздата, составлением подобных карт занимаются в основном специалисты. И в этом смысле можно сказать, что гипотетических кагэбэшников, отслеживающих наши ночные перестукивания, заменили венерологи (боюсь, столь же гипотетические), отслеживающие пути распространения ВИЧ-инфекции.

Точно так же как в свое время случайный попутчик в метро мог нести в портфеле копию той книжки, которую я распечатал полгода назад, так сегодня случайный знакомый в гостях или на тусовке может быть включен в ту же цепь обмена body fluids, что и я. Учитывая нравы моих знакомых, вероятность последнего даже выше.

Когда нечто - информация, вирус, сексуальная энергия - передается другому человеку, оставаясь одновременно и у дающего, возникает цепная реакция передачи, объединяющая всех ее участников в сеть. То есть, иными словами, возникает структура, большая чем сумма ее составляющих, - структура, в которой люди превращаются в узлы сети.

В "Алмазном веке" - романе киберпанка # 2 Нейла Стефенсона - рассказывается о подпольной мировой сети CryptNet, связывающей людей посредством микроскопических кибернетических устройств, живущих в их мозге и передающихся при половых контактах. Все люди, вовлеченные в эту сеть, сами того не зная, одновременно занимаются решением общих для всех задач, в том числе хакерского характера. Сеть эта не имеет центрального органа управления - решения, полученные в результате работы, так и остаются невостребованными, будучи замурованными в глубинах коллективного разума всех участников, к которому никто по отдельности не имеет доступа. Возможно, такой симбиоз подпольного самиздата, всеобщей сексуальной повязанности и информационных сетей и явится итогом второго тысячелетия Интернета, выведя человечество на новый эволюционный виток.

Пока же остается ограничиваться тем, что у нас есть, - компьютерами и модемами, подругами и друзьями. Впрочем, это не так уж и мало: мы помним продолжение вынесенной в заголовок цитаты - "Этого достаточно".

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru