|
|
Когда-нибудь мы перестанем оперировать понятиями "лучше", "хуже" и введем в обиход понятие "другое".
Я уехал в страну снов,
где чужой мне язык слов,
где чужой мне язык рук,
чайки крик груб,
но, наверное, добр Бог...
Запад - это рай на Земле. По крайней мере так считалось раньше. Но первое, что делает любая революция, она отменяет все предыдущие конфессии. 17-й год отменил храмы, 91-й - библиотеки. Но также мы отменили и рай на Земле.
Теперь Запад - это просто место. И мы - место. К ним приезжаешь - везде "Fast food" и к вам обращаются "Good day!", даже если "к ним" - это Китай. Возвращаешься к себе - то же самое. Одинаковая обувь, одинаковые куртки и одинаковая... тоска. Наверное, это тоска потери самоидентичности.
Мы говорили: поляки - это спекулянты. Теперь поляки говорят: русские - это бандиты. И они правы.
Раньше мы смотрели на Запад из окон туристического автобуса, оплаченного принимающей стороной. А Запад метал в нас первое, второе, третье, четвертое и десерт, любил нас, как первых ласточек из-за загадочного железного занавеса. Теперь мы ассоциируемся с первыми... крысами. Потом нас будет больше - Запад это прекрасно понимает.
В английском посольстве в Москве придумали интересную новацию. Дверь для отъезжающих "туда" открывается на себя, но не имеет дверной ручки. Таким образом, вы можете лишь скрестись, рискуя вызвать "неподдельный" гнев чиновника. А потом местный КГБ устраивает вам допрос с пристрастием, цель которого - постараться каким-нибудь образом вас не пустить на острова, если представится хоть малейшая такая возможность.
В третий раз с неудовольствием выслушав, что я не стеснен в средствах на дорогу, не имею желания бросать свою московскую семью, что в Лондоне могу остановиться у друга, который имеет собственный дом, вид на жительство (тут чиновник встрепенулся, поскольку знал, что получить вид на жительство в Англии практически невозможно) и является почетным членом английского общества - я показываю копии его контрактов с лондонской Оперой, которые, собственно, и объясняют "исключение из правил", - он придумывает очередной неожиданный вопрос: "А чего ж вы в таком случае раньше к нам не приехали?". На миг на его лице промелькнуло злорадство - он понял, что наконец меня подловил.
Не в пример английским, французские чиновники, о которых мои французские друзья говорили, что они представляют типичное полицейское государство, все же оказались любезнее. Даже слишком - их тоже заботили, в прямом смысле этого слова, достаточно смешные для иностранного по отношению к вам департамента вопросы: не возникнут ли у вас трудности с вашим работодателем в России и когда у вас очередной отпуск, отпустят ли вас родители (если вы несовершеннолетний), договорились ли вы с деканом, если вы учащийся, и т.д. Ответы нужно подкрепить соответствующими справками. Женаты? Это приветствуется, значит, вы не собираетесь окрутить француженку. По крайней мере, последнее будет затруднительно, и хотя кто-кто, а французы совершенно не обольщаются относительно безгрешности, безмятежности и отсутствия изворотливости у российской мужской личности, они понимают, что на некоторое время получили дополнительную фору вставлять вам палки в колеса.
Но чтобы умаслить французского чиновника и продемонстрировать свою финансовую независимость, нужно принести справку о годовом доходе, превышающем сорок миллионов рублей в год. Вообще-то, изготовить любые справки в России достаточно просто, и, согласно различным отчетам, доход россиянина имеет склонность то неограниченно сужаться, то неограниченно расширяться в зависимости от того, в какое место этот отчет представляется, но тут вам опять начинает казаться, что вас загнали в какую-то ловушку. И дело даже не в том, что достаточно отечественному налоговому инспектору проанализировать представляемую липу (вещь отнюдь не невозможная, поскольку бюрократии всех стран соединяются), чтобы произошло весьма неприятное короткое замыкание, но в другом - после всего, что произошло, столкнуться с Западом как с частью всепланетарного Совдепа - это уже совершеннейший сюрреализм.
И поэтому, чтобы понять Запад, лучше всего все-таки ехать туда целиком на собственные деньги и целиком по своим собственным делам, какое-то время жить в меблированных комнатах и испытать ни с чем не сравнимое ощущение, когда сначала тебе кажется, что на тебя смотрят тысячи глаз, следящих за тем, что ты одеваешь, что заказываешь в ресторане, как держишь вилку, а потом оказывается, что на самом деле Запад слеп, и люди проходят сквозь, и тебя в очередной раз обманули - Рая нет, как нет больше ни "империи зла", ни бастионов демократии, а есть одна гигантская волна под названием XXI век, выносящая людишек, наших и ихних, к новой проблематике.
И если меня спросят, какое мое главное впечатление от Запада, я отвечу: я там... замерзал.
Хотя, казалось бы, Север - это у нас, это у нас ходят медведи по улицам, у нас "как порох, сгорает короткое лето", у нас в результате вымерзли все оккупанты, но однако ж на более теплом Западе, начиная от Польши, температура в тонких почти фанерных домах зимой на 2-3 градуса стабильно ниже московской. Что убивает: на улице можно "погреться", но дома - не хочется просыпаться, не хочется шевелиться, тем более что западные люди одержимы манией проветривания.
Но когда-нибудь мы перестанем оперировать понятиями "лучше", "хуже" и введем в обиход понятие "другое". Конечно, не с целью обличить или подражать, а с целью понять все аспекты этого другого. Стать такими же, как они, значит просто стать другими. Готовы ли мы к этому и что это в действительности означает?
Они поражаются нашей неустроенностью, но постепенно, как наркоманы, начинают привыкать и к нашей расточительности. Мы завидуем их цивилизованности, но, вникая в тонкости, начинаем задыхаться от их экономии. Мы еще не отвыкли, и даже представить себе не можем - что придется, от ежеутренней процедуры: полностью открытый кран с горячей водой и долгий-долгий взгляд на струю. На Западе же в большинстве случаев такое невозможно - бойлер в вашей конуре за 600 долларов в месяц подогревает 50 литров, и мало того, что это тоже стоит ощутимых денег, но должно хватить на все и на всех.
На Западе вас повсюду преследуют самовыключающиеся электрические реле, но главное, что люди и без их помощи работают как такие реле. Я специально следил за своей французской знакомой: движения, доведенные до автоматизма, на пять секунд вышла с кухни - обязательно выключила за собой свет. А сам думал: что если конвергенция произойдет по непредусмотренному направлению? В нашем случае вместо построения новых фабрик и заводов понизят температуру в квартирах и введут дополнительные счетчики... К сожалению, это не юмор.
Раньше, приезжая на Запад, мы смотрели, что продают, сегодня я все чаще обращаю внимание на то, как покупают. В более широком смысле: как и чем живут люди одного с тобой социального уровня, что происходит с театрами, кто ремонтирует улицы, какие перспективы на старость и т.д.
В известном отечественном фильме "Прошу слова" Николай Губенко с ноткой вожделения говорит: "А вот в Париже десять тысяч одних ресторанов". Это действительно так, но как человек больной на почве постоянного страха недоедания, помнящий и пустыню полок 91-го года и мешочки для муки с вышитой на них фамилией 60-х, свидетельствую: в большинстве парижских ресторанов очень мало едят, больше, и даже не больше, а дольше, пьют, а вообще - сидят. И не потому, что западный организм не может или не хочет получить удовольствие от сжигания килокалорий, напротив, он доведен до такого состояния расчетом и самодисциплиной. Кстати, в этом, возможно, и секрет, почему у французских женщин тонкие талии и ноги, а французские мужчины так деликатны и меланхоличны.
Сам я первые три дня в Париже питался пюре, кажется, из вареных артишоков, потому что это было "национально и полезно". На четвертый день я понял, что перестаю функционировать, тоже становлюсь деликатным и меланхоличным. Тогда я наотрез отказался и для начала переключился на классические сэндвичи из знаменитого французского хлеба с ветчиной, яйцом и помидорами, которые стал покупать везде и сразу же как только видел. Французы на меня смотрели с недоверием, но потом брешь была пробита: мы все - и русские, и французы, и француженки - отправились в китайский - квартал и там действительно стали есть много и разнообразно, и все повеселели.
Кстати, в Москве мне рассказали жуткую историю, которую поначалу я воспринял как преувеличение. Встречаются родственники - западные и московские. "Вам чаю?" - спрашивают западные. "Да", - оживляются московские, потому что "чаю?" в Москве воспринимается как пароль, после которого следуют в том числе и пирожки. А между тем действительно приносят стакан с водой, в которой плавает пакетик, бессильно окрашивающий чуть подогретую поверхность.
У этой истории очень большие основания. Мне пришлось нанести несколько визитов в официальные французские учреждения, в том числе и в парижскую "Русскую мысль", на дверях которой написано, что здесь ведется ежедневный прием соотечественников, - так вот, никто нигде ничего никогда не предлагал. Даже кипяток.
Между тем сам западный человек довольно быстро привыкает к русским хлебосольным традициям на фоне всеобщего российского убожества. Я делаю такой вывод на основании так называемого Итогового отчета по интервью представителей бизнеса разных национальностей "Doing Business in Russia: summary report", специально подготовленного американцами в прошлом году. Мне этот отчет подарил американский миллионер Пол Тейтум из "Редиссон-Славянской" за неделю до того, как ему в спину разрядили автомат Калашникова в переходе у Киевского вокзала. Но это так, к слову.
Так вот американцы пишут об отношении русских к переговорам: в России можно "договориться" совершенно обо всем. Переговоры для русских почти религиозное действо. Но они должны контролировать ситуацию, ни в коем случае не иностранец. Русские будут переговариваться до тех пор, пока вторая договаривающаяся сторона не погибнет от усталости или от голода. Поэтому нормальный иностранец должен уметь создавать впечатление, что он проиграл, а русские выиграли. В этом суть всех переговоров. Русские интересуются, кто ты такой и легко ли тебя разозлить. Они лихо меняют тематику переговоров, меняют условия, ссылаются на то, что "мне мой коллега этого не сказал". Любят возвращаться к тем моментам, которые уже обговорены, и начинать обговаривать их снова. Особенно любят русские срывать обед, то есть не ходить обедать до тех пор, пока иностранец не начнет подергиваться от голода. Кто-то рассказывал, что они нас довели до такого состояния, что мы стали приходить на переговоры со своими пайками.
Надо сказать, что, с одной стороны, американцы, вернее, иностранцы не все адекватно оценивают, с другой стороны - лукавят. Действительно "подергиваться" они начинают от постоянного неутоленного выделения желудочного сока, которого в Англии, например, принципиально не происходит до ужина в восемь часов. В России же ожидание обеда начинается прямо с завтрака и все постоянно что-то перекусывают и перехватывают, понятно, что фиксированного обеда при этом просто нет - он может быть и в час дня, и в двенадцать ночи, плавно переходя в ужин. Американцы сами себе противоречат в последующих абзацах "summary report": "На Западе всегда есть повестка переговоров - в России никогда. Очень любят поговорить за жизнь. Отвлекают всякими "чай-кофе", пирожными, которые приносят-уносят постоянно..."
Последнее мне все-таки нравится куда больше, чем западная рациональность, о которой знающие люди пишут, что Запад - это машина, институирующая человеческую конкуренцию. Это опять же не плохо и не хорошо, так есть. Действительно, люди на Западе распределяются не столько по своим природным наклонностям, сколько по вакантным социальным нишам. Должно быть вполне определенное n-количество добропорядочных граждан, n-количество бандитов, n-количество безработных, вверху - успех, внизу - падение, дарвинизм в чистом виде. Только тогда Запад в состоянии производить, продавать и расширяться на Восток.
Раньше эту сущность Запада нам заслоняли витрины магазинов и пропаганда, сегодня - она предстает как наше собственное будущее. В Париже меня везде преследовало традиционное обращение: "Мадам, месье, я только что потерял работу, у меня молодая жена, нам нечем платить за квартиру". И в этом обращении не было наигрыша, как в московском речитативе "нас тридцать человек по вокзалам". С кинематографической четкостью у меня в голове отпечаталась сцена: мсье готовился спать на улице. А был тогда уже начинающийся хороший и сырой минус. Мсье постелил аккуратную чистую картонку, надвинул на глаза капюшон теплого аккуратного пальто и улегся посреди проезжей части на островке безопасности. Мимо ехала мусороуборочная машина муниципальной службы, работающей с четкостью часового механизма...
Но у московского бомжа еще есть надежда, что мы станем как Запад и все будет хорошо, а о чем должен думать бездомный парижанин? Тем более что после десятилетнего, по мнению демократов из "Русской мысли" - неудачного, правления социалистов общество, как и у нас, делает резкий крен к либерализму (или все-таки к пофигизму?).
Однако ж от социализма осталось правило: в наиболее морозные дни открывать на ночь центральные теплые станции метро, до чего пока что не додумались гуманисты в более холодной Москве. "Мы добрые",- смешно морщит носик моя французская подруга Женевьева.
Она и ее друзья - поколения, как они сами себя определили, "мы не волки", - окончили в конце 80-х гуманитарные курсы престижных высших учебных заведений. Чем занимаются? Жюль - безработный, хотя ироничен, хорохорится и готов отстаивать принципы западной цивилизации. Который год Жюль одержим маниакальной идеей открыть магазин некоммерческой литературы. Свое предыдущее место он уступил Женевьеве, которая теперь работает консультантом-социологом в старейшем международном брачном агентстве. В свободное время от укрепления международных брачных связей Женевьева пишет диссертацию на тему, несколько лет назад начинавшуюся как "сайнс", а теперь ставшую вполне "фикшн": о траектории демократического движения в СССР. Диссертация еще не подошла к середине, но - я этого, конечно, не говорю, - траектория эта начала бледнеть, к тому же в новой уточненной концепции демократизации первоначальные демократы как реальные величины больше не участвуют. Виктор тоже работает - цензором на телефонной линии сексуальных услуг. Преодолевая пропасти языка, я выясняю: нет, речь ни в коем случае не идет об ограничении прав западного человека на обмен "информацией", просто Виктор следит, чтобы к линии не подключались левые абоненты...
...Когда я был в последний раз на Западе, он встретил меня ненастной погодой, а проводил солнцем. Но я уезжал из Москвы, когда там что-то взорвали в метро, а уезжал из Парижа, когда взорвали что-то там. Бред. У каждого свой чеченец в шкафу? В России сейчас очень много людей теперь не имеют нормальной работы, а если имеют, им оскорбительно мало платят и, самое главное, некуда обращаться за помощью. Первой новостю, которую я случайно услышал на Западе, было объявление о том, что муниципалитет сократил 3000 рабочих мест. Мои друзья, и здесь и там, из тех, кто получает удовольствие от чтения Пруста, занимаются черт-те чем. Из тех, кто считал деньги, - продолжают считать деньги.
Рай на Земле катастрофически отодвигается. Он уходит даже из мифа. Он уже переместился из пространство где в пространство когда, а в общем-то, и в пространство как. Но лично я знаю как: надо начинать с уважения других и надо заставить уважать себя.
...Когда я возвращался, возникла непредусмотренная задержка рейса Париж-Москва. В середине салона одна миниатюрная француженка закопалась с багажом. Русские вообще отказались входить в самолет - они очень не любили толкаться...
Париж-Москва
|
