| |
 |
И нет у нас иного достоянья!
И. Бунин
Прежде чем перейти к делу, приходится решаться на слово. Невозможно выразить нечто дельное, пока в самом слове нет ясности, нет договоренности со словом, а между собеседниками - и о распознавании слов, секретными шифровками посланных во вражеский эфир ненужного разговора.
Между крайностями цветаевского "Мне безразлично, на каком непонимаемой быть встречным" и ахматовского "Свободным и чистым тебя пронесем, и внукам дадим, и от плена спасем" - лежит наша обыденная языковая ситуация. Кто-то владеет исключительно русским устным, где в словарном запасе "слов немного, быть может, пяток", тогда как иной златоуст щедро и рачительно раскрывает перед публикой богатые словарные запасы, причем оба в равной степени оказываются и понятыми, и непонятыми, ибо правда видится и слышится зачастую помимо слов, где-то в промежутках, а толку - как в бессловесной экспрессии ненормативной лексики, так и в изысканной вязи полузабытых или свежеиспеченных словес - по тонкому замечанию царя Берендея, "мало-малехонько".
Мы твердо знаем, что язык существует для мысли: либо чтобы ее выразить, либо чтобы ее скрыть. Принято считать, что при умелом использовании язык позволяет даже прикрывать отсутствие мысли, но это заблуждение. Quale vinum - tale latinum, речь всегда изобличает говорящего, выдает его с головой.
"Воронье вранья" беспросветно кружится над нами. В одном из самодельных переводов Оруэлла английское "newspeak" воспроизводилось точнее, учитывая не только new-speak, но еще и традиционную английскую игру с восприятием слова на слух: news-peak. Переводчик слушал шум своего времени, оттого и поставил - "новречь". Мы пишем так, как и живем, сокращая чувства и мысли, скрывая их нехватку, но не молча, как следовало бы, а во всеуслышанье, заставляя слова врать, чтобы выручить нас, заштриховывая пустоты красивостью расширенного лексикона, ничем не спровоцированными метафорами и хлесткими сравнениями при умалчивании о самом предмете.
Не бывает правдивых или лживых слов, бывают истинные и ложные цели. У вранья - цель ложная, поэтому вранье всегда залог неуспеха, близкого или отдаленного, но неизбежного. Слово не лжет, а вот говорящий, случается, провирается, если цель его не в том, чтобы высказать наболевшее, а в том, чтобы ошарашить, пустить пыль в глаза, покрасоваться сомнительной ученостью, мнимой велеречивостью.
И вот идет-гудет словесный шум, основной ценностью которого считается неизбитость замысловатых выражений; и в отсутствие смысла, что всегда выражается ясно и просто, пытливые умы ищут значительности и верных решений в бесконечном лабиринте фраз, заходя в итоге в бесплодный умственный тупик. И возвращаются оттуда со своим нетрадиционным толкованием, которое не более чем размотанные в обратную сторону чужие формулировки.
Наборы слов иссякают, разрушаются при многократном употреблении, и каждый новый инфляционный виток требует расширения задействованных лексических единиц, оттого все чаще авторам приходится использовать слова, значение которых они представляют себе сугубо приблизительно. Опасность применения чуждого лексикона в том, что вырванные из контекстов слова теряют свои традиционные значения, уместность употребления неведомых слов начинают определять на основании их этимологизирования. Оттого "проистекает" ставят вместо "протекает", оттого в серьезный по замыслу текст внедряется постмодернистского толка комическая галиматья "тарабарской фенечки" (ведь "фенечка" - это уменьшительное вовсе не от "феня" - блатная речь, а от "фенька" - словцо из хиппового сленга, образованное на базе английского "thing"- некая вещь, вещица - так называют хиппи свои бисерные украшения). На первый взгляд ничего не значащее сочетание "момент истины" уже ни у кого не вызывает и тени сомнения, хотя является настоящим подпоручиком Киже русского языка, потому что используется в основном по переносу - не "точное движение" из описанной Хемингуэем корриды понадобилось нам, а ловля случайной секунды, когда можно говорить правду. В одной из телепрограмм журналист хотел сказать, что в России "любить умеют только мертвых", но, уходя от прямого цитирования, решил перефразировать классика пожестче и выдал в эфир: "Страна некрофилов". И что же, оказывается, он не одинок, и нелепая подмена терминологического значения неверно истолкованной этимологией - уже общее место. И разве объяснишь господам журналистам, что Пушкин вкладывал в слово "любить" совсем не тот смысл, какой они привыкли в нем подозревать, и не тот, который эвфемистически прикрывается понятием "филии", равно как за корнем "некро" стоит не память об умершем, но труп.
Одни, не заглянувши в святцы, ударили в колокола, другие услыхали звон и разнесли, расшумели дальше, а если текст не всегда с законами русского языка в согласии - так уровень своих потребителей нынешние борзописцы знают прекрасно, уличить их все равно никто из читателей не сможет, и отнюдь не от корректности выражений зависят рейтинги нынешних изданий.
Когда-то на комсомольском собрании филфака МГУ выступила перед студентами многоуважаемая Галкина-Федорук и, сетуя на недостаток прилежания и скромность успехов своих подопечных, напутствовала их крылатыми словами: "И пойдете вы, неграмотные, сеять темноту и невежество". Как в воду глядела. Сеем невежество, причем не только филологическое, и пожинаем плоды его.
Можно - в который уже раз - объяснить нашим авторам, что нельзя в погоне за новым выражением соединять, как недоученные иностранцы, хвосты от разных идиом, мешая "подвергать остракизму" и "предавать анафеме" в новехонький изящный коктейль "подвергать анафеме"; негоже спускать Дон Гуана с командорского пьедестала или заставлять бриться Парашу там, где брилась Мавруша (правда ведь, разница в конечном счете невелика, а с отцом всех этих персонажей мы всегда были на дружеской ноге). Ну выставим чью-то безграмотность на всеобщее обозрение, как будто она и так не выпирает из самого текста - пользы от этого получится не больше, чем от издания бесчисленных справочников и всеобщей учебы в университетах - горбатую нашу публицистику не исправит и цензура. Не переведется бессмыслица пока каждый сам не возьмет за правило думать над тем, что творит, хотя - кто же сейчас "творит" - сейчас все больше план выдают, нагоняют в цейтноте страницы, объемы знаков. Мы можем украшать наши невыдержанные высказывания архаизмами, выуженными из словаря Даля, или броскими фразами из "Словаря современных цитат", можем покрывать золотом для пущей сверху заметности отдельные детали построенных нами чудовищ, можем давать им гордые названия памятников - смысла и культурного значения у них от этого не прибавится.
Образовательного ценза демократичнейшая из демократичнейших систем не знает. Помните? - когда-то были экзамены для претендентов на государственные должности. Читали? - некто Хиггинс, профессор с мировым именем, давал уроки фонетики тем, кто собирается занять общественное положение, связанное с необходимостью публичных выступлений. С нашей политической элитой работают визажисты, имиджмейкеры, кутюрье, но если в этом штатном расписании заняты свои Хиггинсы - всех немедленно на смену! В нашей стране выступление в защиту орфоэпии неминуемо попадает в разряд антиправительственных выступлений.
Что толку проливать слезы над утраченной культурой русского языка! Нам стоит только объявить всеобщую варваризицию, провозгласить, что многострадальное наше государство еще и языка лишилось после очередного щелчка - исполнительная губерния тут же пойдет писать вкривь и вкось, не сообразуясь ни с какими правилами орфографии, стилистики и совести.
А русский язык жив и никуда не делся, лежит себе где-то под спудом, как сказочный меч-кладенец, как Одисеев царский лук и ждет хозяйской руки, того, кто не поленится, не побоится поднять заповедное оружие, кому оно по плечу, кому не в тягость наследство, обремененное долгами. А женихи, пирующие на халяву в Одиссеевом дому? Так ведь про таких и сказано, что званых много...
Русский язык будет у нас таким, каким мы сами выскажем и напишем его. Сделайте хороший русский условием sine qua non для государственного служащего любого ранга, как сейчас хороший английский является обязательным для мало-мальски приличного клерка. И все вернется - и русский язык в школе, и российская словесность, изящная российская словесность по всем каналам СМИ. С базара понесут Грибоедова и Островского, Лескова и Чехова, а не Солженицынский "Словарь языкового расширения", который предлагает слова без контекстов, что равносильно прейскуранту при отсутствии товаров. Высокопарный и голодный, подобный словарь пополняет все ту же копилку побрякушек для недоучек. "Слов много затвердить не есть еще ученье,//Нам нужны не слова - нам нужно - просвещенье". У русских классиков не подаяния незатрепанных словечек следует просить, но учиться публицистике честной и гуманной. Тогда, глядишь, вспомнится и послание В.Л.Пушкина к В.А.Жуковскому:
Кто мыслит правильно, кто мыслит благородно,
Тот изъясняется приятно и свободно.
Поставьте цель - воспитывать честных и благородных людей - и русская речь приложится, без нее тут не обойдется.
|
