Есть такой детский анекдот. Заходит мальчик в магазин канцтоваров.

- Дайте, пожалуйста, тетрадку в кружочек.
- Таких не бывает.
- Тогда в треугольничек.
- Таких тоже.
- Тетенька, дайте тогда контурные карты и глобус Украины.

Иллюзии

Шутки в сторону - мы можем сколько угодно смеяться над братьями-малороссами, но наше общество тоже свято верит, что живет на глобусе - на глобусе России.

Какие-то невежды решили, будто события в мире не интересуют ни их самих, ни их соотечественников, что якобы именно так и происходит на Западе, в царстве цивилизации. Им поверили. Ведь люди, попавшие после падения железного занавеса за границу (что пару раз в Анталию, что каждое Рождество на розовые пески Островов Зеленого Мыса), после этого не сомневаются, будто весь мир, затаив дыхание, следит только за Россией и цирком, заменяющим ей политику. Наконец, широкие российские массы - снизу доверху - считают, что именно наша страна находится в центре мироздания, что ее кто-то хочет купить (продать) и все такое прочее.

Расставим все по местам. На Западе для низов действительно бытие планеты подается в облегченном варианте - пара войн, землетрясение на задворках мира или у соседа, вселенская скорбь по принцессе Диане. Элита - образованная часть общества, люди, принимающие решения, - напротив, внимательнейшим образом следят за деталями заграничных событий. Посмотрите хотя бы на газеты, предназначенные для этих людей, на всякие "Вашингтон пост", "Монд", "Таймс", "Паис", "Нойе цюрихер цайтунг" и множество других. Сколько там подробной, обильной и часто глубокой международной информации. Еще бы! Надо за всем следить. Как утверждал один мой очень импортный знакомый, иной раз помашет крыльями бабочка в Японии - и Эйфелева башня, глядишь, рухнет. Не дай Бог, конечно, пусть себе стоит.

Вот и получается, что только у нас даже элита часто не знает, в чем разница между Советом Европы и Европейским Союзом, не говоря уже о том, что там происходит. Можно, конечно, вспомнить времена, когда всякий советский пенсионер знал, например, фамилию британского премьера и какие козни тот строит против угнетенных им британских же трудящихся. Но пустое это: тогда от подобного знания не было практической пользы, если отбросить контроль за умами собственного населения через этот элемент пропаганды. Сейчас польза была бы, да нет знания. Это про первую иллюзию.

Пойдем дальше. О России за границей думают мало, ее внутренними перипетиями интересуется только очень узкий круг специалистов, представление о нас и наших проблемах там весьма поверхностное и, похоже, нет большого желания этот пробел восполнить. Проверено лично.

Неплохо было бы расстаться еще с одной иллюзией - нас никто не хочет купить. Конечно, прихватить, что плохо лежит, можно, но не это главная стратегическая цель остального мира. В других местах есть то же самое, а хлопот куда меньше... Для остального мира применительно к нам главное, чтобы на своем виртуальном глобусе Россия хотя бы сидела тихо, не очень мешала жить, развиваться и решать настоящие проблемы.

Новое слово - глобализация

Предположим, с иллюзиями мы расстались. А что есть на самом деле? На самом деле мир сейчас вступил в крупнейшую за всю историю человечества эру, масштабы которой нам, живущим в начале этого процесса, не дано постичь. Если говорить о России, то неизбежна констатация: что бы мы ни делали и как бы ни сопротивлялись, водоворот мировых событий тащит нас за собой.

Попробуем выделить главное. Одновременно идет несколько противоречивых процессов, состоящих, в свою очередь, из, казалось бы, взаимоисключающих элементов; эти процессы наслаиваются, пересекаются, порождают, говоря языком школьного учебника физики, интерференции и дифракции.

Основной процесс именуется некрасивым словом "глобализация". Мир стал глобальным, одной большой деревней, живущей по все более общим правилам. В основе этого - экономика и торговля, соединение рынков во все более унифицированную систему. Такое сближение шло уже давно, но окончание холодной войны ускорило ход событий.

Символом этого глобального мира (простите за тавтологию) стало создание Всемирной торговой организации. Она как раз и призвана устанавливать общие правила поведения рыночных игроков на глобальном рынке. Пожалуй, по своему значению и влиянию ВТО имеет все шансы стать куда более важным и действенным органом, чем бессильная ООН. Кстати, в Москве еще далеко не всем это понятно, многие по наивности продолжают рассуждать, стоит ли России вступать в ВТО или обойдутся? В псевдокоммунистическом Китае почему-то такие вопросы не задают. Там с самого начала вопрос был поставлен совершенно иначе: на каких условиях вступать в ВТО, как выторговывать наиболее благоприятные для себя условия.

Примеры глобализации можно приводить бесконечно, но достаточно сказать, что начавшийся летом обвал малазийского ринггита привел в середине осени, например, к кратковременному падению московской биржи, где и название-то этой денежной единицы мало кто знал.

Теперь можно ожидать лишь еще большей глобализации и, следовательно, все большего выравнивания правил игры.

Это - первое и наиболее заметное явление, которое для разных стран имеет свои негативные последствия, но в целом для всех - благо, ибо означает рост торговли, производства и повышение уровня жизни все большего числа людей на планете.

Обратная сторона медали

Но у растущей униформизации есть и свои противоположности. В противном случае оказался бы прав американский исследователь Фрэнсис Фукуяма, который в начале 90-х годов выдвинул ставшую на время модной теорию о конце истории. Советский блок рухнул, везде устанавливаются рынок и демократия, следовательно, считал ученый, не будет источников для конфликтов и история в классическом понимании остановится. Эта теория оказалась утопичной даже в глобальной деревне. Чувствуя потерю своего лица, индивидуальности, отдельные люди, народы и целые регионы начинают искать себя, а также ориентиры, знамена, под которыми собираются, чтобы подраться с непохожими. Те, у кого все хорошо, думают об этом меньше, им ближе перспектива обзавестись новым автомобилем или хотя бы феном. Поэтому вспышки этнической, национальной, религиозной или - теперь меньше - идеологической розни сопровождают экономические кризисы в обездоленных краях - хотя и не только. Разве так уж плохо жилось до войны на Балканах?

Под это подводится и теоретическая база. Вот схема рассуждений американца Сэмюэла Хантингтона. Он констатировал, что ушли в прошлое схватки по политическим и идеологическим вопросам. Противостояние на этой почве сменяется противостоянием цивилизаций - традиций, религий, языков, истории, привычек и образа жизни, институтов. Эта схема при всей внешней привлекательности во многом опровергается практикой, а геостратегические и геоэкономические соображения на поверку оказываются куда более значимыми, чем религиозные или иные. Сошлемся для наглядности на Боснию: американцы поддерживали там вместе с иранцами боснийских мусульман, тогда как в целом Иран для США - один из демонизируемых врагов.

Но тем не менее приходится признать: безысходная бедность, социальный кошмар порождают современные конфликты и подпитывающие их движения. Во что превратился веротерпимый Алжир в условиях социального провала режима? В улей исламских фундаменталистов худшего пошиба, истолковавших ислам в фанатическом и кровавом духе! А вот обратный пример. Все претензии Венгрии к Словакии и Румынии, где на правах меньшинств проживают венгры, утихли после того, как Запад поставил перед Будапештом одним из условий допуска в клуб процветающих: никаких ссор с соседями, все проблемы снять политическими методами. Когда-то давно, в начале карабахских событий, приходилось слышать такое суждение: "Им бы всем - по "Панасонику". Живо бы воевать перестали". В этих словах была доля истины...

У глобализации есть и другие антиподы. Например, при превращении мира в единый рынок, при общей униформизации более четко оформляются группы стран, создающих локальные системы, живущие по общим для конкретного объединения правилам. Самый яркий пример - ЕС, работающий над интеграцией со времен Римского договора (1957) и сегодня подошедший к качественно новому рубежу интеграции - созданию единой валюты, получившей название "евро". Более того, успехи ЕС превратили его в полюс притяжения, в модель практически для всего континента, частично даже для России.

Но не только в Западной Европе идет такая работа. Она проходит (по-разному и с разным успехом) и в Северной Америке (НАФТА), и в Южной ("Меркорсур"), и в Юго-Восточной Азии (АСЕАН), и даже на территории бывшего СССР (СНГ).

Эти и другие группы имеют специфические интересы, способные вступать в противоречие с интересами других. Так, оставаясь близкими союзниками, США и страны ЕС нередко конфликтуют из-за тех или иных торгово-экономических проблем, пользуются жесткими методами в конкурентной борьбе.

Таким образом, глобализация сопровождается и порой более ярким, чем прежде, проявлением соперничества региональных группировок и отдельных стран. Здесь снова надо вспомнить об окончании "холодной войны". Исчезновение противоборства между блоками в военно-политической области сняло важнейший фактор, сдерживавший проявление внутренних противоречий торгово-экономического плана некогда противостоявшего Москве рыночного лагеря.

Геополитический водораздел виден еще ярче и при взгляде на мир через другую призму: через отношения между "Севером" и "Югом" - между богатыми и бедными, между развитыми и развивающимися регионами. Еще недавно можно было для простоты сказать о пропасти между территориями, населенными белыми и японцами, и всеми остальными. Сохранение такого положения было чревато тем, что "Север" мог со временем превратиться в подобие ЮАР времен апартеида: образованное, богатое, работящее и хорошо вооруженное меньшинство, окруженное морем готовых на все людей. Но теперь многое меняется. Сейчас эта классификация теряет точность. Ведь к развитому миру следует с некоторыми оговорками причислить и страны, населенные китайцами, и Юго-Восточную Азию (одна Индонезия чего стоит), и Индию, и значительную часть Южной Америки - прежде всего Бразилию. В зону богатых, несомненно, входит и Россия, несмотря на продолжающиеся конвульсии переходного периода. Но они не вечны, а лагерь богатых тоже не однороден.

Тем не менее сохранение водораздела между условными "Севером" и "Югом" (часто он проходит внутри отдельных стран, взять ту же Индию или Китай) способно, если его упустить из-под контроля, вызвать множество трудностей, стать важным дестабилизирующим фактором, источником сложных конфликтов. Их прообразом можно считать войну против Ирака в 1991 году.

Экономика выходит на первое место

Последствия для "Севера" углубляющейся бедности "Юга" нельзя недооценивать. Далеко не всегда удается погасить конфликты. Вспомним жалкое бегство американских войск, которые под эгидой ООН надеялись навести порядок в Сомали, раздираемой борьбой кланов. Посмотрите, как сведение этнических счетов в районе африканских Великих озер незаметно оборачивается сменой ориентации целых стран с традиционной пропарижской на еще подспудную провашингтонскую. А уж конфликты на постсоветском пространстве даже не будем вспоминать. Они - тоже элементы сложной игры, зачастую ведущейся между богатыми.

Если вы заметили, только сейчас мы впервые упомянули о военно-политической составляющей того, что сто лет назад мудрый Киплинг называл Большой игрой. До сих пор речь шла о торгово-экономической сфере. Это тоже знамение времени. Экономика, а не мощь вооруженных сил стала решающим фактором в глобальной игре в глобальной деревне.

Впрочем, так дело обстояло и раньше, просто это не было столь очевидно. Если задуматься, СССР проиграл "холодную войну" экономически, технологически, социально, поскольку его хозяйственная машина оказалась куда менее эффективной, чем у Запада. При этом в военном отношении у нас был паритет, если не сказать некоторое превосходство. Не помогло.

Но до сих пор на весах истории перевешивал советско-американский диалог в военно-стратегической сфере (соглашения в области разоружения и т. д.). Теперь главным становится диалог в сфере экономической - наверное, китайско-американский. Военно-политические проблемы оказываются ныне производными от результатов, достигнутых (или не достигнутых) в экономике.

Следует ли из этого, что военно-политическая составляющая потеряла значение? Нет. Но в изменившихся условиях нужно иметь и иную военную структуру, и другие политические приоритеты. Наличие стратегических ядерных сил является гарантией от столкновения между великими, а потому ответственными державами. А вот как быть с конфликтом типа "Север" - "Юг"? Американцы, например, считают, что должны быть готовы к конфликту с Ираном. Их сомалийский провал показал, как много им придется здесь работать. Россия, не справившись с Чечней, сталкивается со сходными проблемами. Как, скажем, прикрывать границу с Китаем против возможного самозахвата китайцами пустующих сибирских земель? Неужели танковыми дивизиями? Или пример из другого региона. Сейчас главная угроза внутренней безопасности Франции - терроризм исламских фундаменталистов алжирского происхождения. Что может противопоставить ему полумиллионная армия и ядерная триада - баллистические ракеты, подводный атомный флот и стратегические бомбардировщики?

Место России на празднике жизни

Россия до сих пор ищет свое место в Большой игре. То, что поиск затянулся, - не вина недалеких, продажных или растерявшихся. Россия объективно в сложном положении. С одной стороны, она унаследовала имперские замашки и рефлексы несколько устаревшего образца. С другой - отстаивание внешнеполитических интересов предполагает осознание, оформление этих интересов. Это во-первых. А во-вторых - материальную возможность интересы отстоять.

Прежде всего следует понять, что Россия - это не отдельный глобус, а часть, пусть даже очень важная, той самой глобальной деревни. США, кстати, тоже часть и тоже - не глобус. Далее вспомним, что почти весь XX век остальной мир жил без нас, отгородившись железным занавесом, причем жил неплохо. И дальше сможет жить. Поэтому включение в глобальные процессы должно интересовать прежде всего саму Россию. Остальной мир нас принимает (условия - предмет торга), затем нам предстоит драться за каждый квадратный сантиметр рынка. Что это такое? Достаточно посмотреть на опыт российских экспортеров оружия, на российскую аэрокосмическую промышленность и т. п.

Если Россия самоизолируется, остальной мир горевать не будет. Его устроит хотя бы отсутствие России как источника дестабилизации, для чего достаточно оставить ее за железным, денежным или другим занавесом.

Когда мы смиримся с тем, что Россия - не глобус, придется сделать следующий шаг и понять не очень благородную и не слишком вдохновляющую высокие умы данность: интересы России в мире относятся преимущественно к торгово-экономической сфере. Главное во внешней политике - обеспечение этих интересов, их защита, продвижение российских компаний, капиталов, товаров. Так, Москва должна возвращаться к активному участию в ближневосточном урегулировании только затем, чтобы отечественный бизнес получил от этого выгоды, а вовсе не ради пустого престижа. Дипломатия, как ни грустно это признавать, должна во все большей степени превращаться в коммивояжера, как это не стесняются делать американцы во главе с первым из них - президентом.

Но внешнеполитические приоритеты будут диктоваться экономическими интересами, ибо их обеспечение на глобальном рынке - это рабочие места, изобилие, богатство. Для собственного народа прежде всего. Между прочим, и при царях, и при советской власти внешняя политика никогда не учитывала этого, прошлые внешнеполитические успехи никак не сказывались на процветании ни подданных Его Императорского Величества, ни советских граждан, ни нынешних россиян.

Три уровня, три составные части внешней политики

На практике Россия могла бы участвовать в Большой игре на трех уровнях.

Первый уровень - региональный. Никто не станет отрицать, что интересы выздоравливающей российской экономики лежат прежде всего в постсоветском пространстве. Значит, следует создавать ей все условия для работы - например, через реанимацию полумертвого СНГ. Между прочим, именно там (точнее, в зоне Прикаспия) оформляется чуть ли не главное средоточие интересов XXI века - энергетические богатства Каспийского моря (прежде всего Азербайджан), Казахстана, Туркмении и в меньшей степени Узбекистана. Эта богатейшая зона потенциально сравнима с Ближним Востоком, районом Персидского залива и по привлекательности природных запасов, и по взрывоопасности. Обеспечить интересы российских компаний в Прикаспии - вот громадная внешнеполитическая задача!

Но ее выполнение предполагает отказ от имперского поведения, от систем, понятий, закрепленных на Венском конгрессе 1815 года под диктовку австрийского канцлера Меттерниха: система уравновешивающих союзов, противовесов, учет военной силы, занятие территорий и т. д. Запад давно отказался от меттерниховского видения мира, от колониализма и оказался прав: так выгоднее. Выгоднее неоколониализм, причем в позитивном для обеих стороны смысле, а не такой, каким его подавала советская пропаганда.

Как действовать в этой сфере - вопрос уже прикладной политики. Но не будем, например, забывать, что происходящее в последние годы в Афганистане напрямую связано с каспийскими богатствами. Многие решили (чаще всего в этом контексте упоминаются США, Саудовская Аравия и Пакистан), что газ и нефть из Туркмении лучше доставлять на рынки через Афганистан по трубопроводу к пакистанскому побережью Индийского океана. Для этого в Афганистане должна быть обеспечена безопасность трубы, контроль над обстановкой. Решили, что с этим лучше всего справятся талибы. Последствия всем известны...

Второй уровень - поиск стратегических партнеров и даже союзников. При всех своих тешащих самолюбие соотечественника гигантских размерах и потенциале в одиночку архаичная, запущенная и нуждающаяся в срочной модернизации Россия в глобальной экономической деревне больших шансов на успех не имеет. Ей нужны равноправные партнеры, одинаково с ней заинтересованные в решении имеющихся проблем. До сих пор таким единственным, но все еще потенциальным партнером может считаться ЕС, возглавляемый Германией и в меньшей степени Францией. География обрекает нас на партнерство, но субъективные факторы, прежде всего страх Запада перед непонятной, пугающей, дезорганизованной Россией и наша подозрительность к Европе, сочетающаяся с завистью к ней, еще долго будут тормозить необходимое встречное движение.

Отдельного разговора в таком контексте заслуживает забытая российской дипломатией Индия. А в самое последнее время на российском дипломатическом горизонте появился еще один, несколько неожиданный, трудный потенциальный стратегический партнер: Япония. Ничто, казалось бы, не толкало Москву и Токио в объятия друг друга, да Китай всех стал сплачивать. Российско-японское сближение еще лепечет в колыбели, и насколько успешно этот ребенок будет расти, преодолевать детские болезни, зависит от того, насколько велик окажется страх перед Китаем.

Наконец, третий уровень - отношения в треугольнике Вашингтон-Москва-Пекин. Конечно, наш угол стал менее важным, чем раньше, а значение китайского возросло. Это происходило по мере того, как торгово-экономические факторы оттесняли на второй план военно-стратегические. Но все же именно США, Россия и Китай и в XXI веке будут составлять основу, скелет глобальной деревни. К счастью, здесь игра ведется теперь без угроз вооруженных конфликтов, но от этого вольная борьба не превращается в балет. Конечно, вести Большую игру с улыбками и вежливо лучше, чем с мордобоем, но от этого интересы сторон не перестают быть интересами.

У России есть шансы, и она просто обязана в будущем столетии их использовать, сделать выигрышные ставки. Залогом беспроигрышности может стать как раз глобализация - никто не заинтересован в полном уничтожении соперника. Ведь даже обанкротившимся, разорившимся и проворовавшимся странам к югу от Сахары прощают долги: так дешевле!

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru