Но поскольку нельзя в идейном отношении стоять на месте и поскольку существует в России такой феномен, что идея, овладевшая массами, тут же используется с целями прямо противоположными применяемой фразеологии, я вынужден либерализм защитить.

Защитить его вот с какой позиции.
Вряд ли у кого вызывает сомнение, что либеральные реформы, под которыми сегодня понимаются некие противоречивые идейные и практические содержания, расшифровывать которые можно достаточно долго, но которые объединяло несомненно одно - они вели к структурной революции, - решали вполне конкретные политические задачи. На самом деле эти задачи стояли перед страной и до 1985 года, но в 1985 году актуализация их стала нарастать.

У критиков либерализма сегодня как бы отрубило память: они забыли и то всеобщее, а не только будущего президента Ельцина, воодушевление, с которым Россия принялась отделяться от СССР (как фундамент от крыши), и то, как еще раньше академические тусовки посетила бродячая идея регионального хозрасчета, и то, как московские демократические эмиссары отправлялись в Прибалтику - поскольку казалось, что там происходит строительство моста к цивилизованному Западу. Именно в Таллинне, к примеру, была образована социал-демократическая ассоциация (СДА) - прообраз первой альтернативной политической партии.

Критики либерализма как бы забыли, что "реформы" предваряло однонаправленное моральное давление довольно широких слоев интеллигенции на управленческие структуры, которые большей частью из интеллигенции и состоят, и странное, "без единого выстрела" отступление по всему фронту спецслужб и партийных органов. Никакого внятного объяснения этому факту с точки зрения исследования "тектоники" отечественная история не дает до сих пор.

Неудивительно, что сегодня "демократизацию" и внедрение "рыночных механизмов" трактуют как основной, главный итог перестроечных и постперестроечных процессов, а распад СССР, войны на окраинах, депрессию, криминализацию экономики, безработицу и обнищание наемных трудящихся - как побочные результаты, "недоделки" и ошибки реформаторов. А между тем, если поменять приоритеты, картина становится более понятной.

В первом случае нам пришлось бы говорить о том, что "либерализм" как течение политической и экономической мысли не ответил на исторический вызов или наоборот - дал ему неадекватный ответ. Но при этом ничто не объяснит нам феномен тотальной поддержки российским обществом разрушительных дезинтеграционных процессов, по принципу домино поваливших из Москвы все фишки вплоть до Берлинской стены! Зато второй логический посыл, основывающийся на том, что процессы все же программируются глубже уровня московской тусовки - достаточно вялой, трусливой, по большому счету всегда помнящей страх 37-го года, - этот феномен прекрасно объясняет.

На самом деле "либерализм" дал адекватный ответ на запросы если и не всего общества, то по крайней мере его наиболее активной части, интересы которой вдруг совпали с интересами региональных верхушек, в более широком кругу - с интересами администраций - союзников, в еще более широком кругу - со стратегическими интересами традиционных противников.

Известно, впрочем, что в число этих задач действительно не входило вывести страну на конкурентоспособный уровень или повысить оборонную мощь СССР. В противном случае укреплялось бы государство, в котором более пассионарные круги средней номенклатуры созрели до того, чтобы попытаться перераспределить власть и финансы в свою пользу. А сделать это они могли как раз только с разрушением союзных структур: партийных, профсоюзных и государственных - то есть способом, прямо противоположным укреплению обороны и повышению конкурентоспособности.

СССР был могучим государством, но резонанс, как известно, - когда столько желающих по разным поводам внести свою лепту - может разрушить даже сверхпрочную структуру.

Если кто помнит, на первой стадии этого процесса никакого разговора о капиталистических отношениях, например в экономике, речи не шло. В лучшем случае говорили о социализме с человеческим лицом или о новом издании нэпа. Но потом "капиталистическая" фразеология стала преобладать, как стали преобладать и теории, объясняющие прогрессивность капитализма по сравнению с социализмом.

Возможно, капитализм действительно прогрессивней социализма. Возможно - если суметь договориться о том, что они такое собой представляют. Только сдача позиций "социализма" произошла даже быстрее, чем общество попыталось определиться в базисных понятиях. "Перформанс" явно запаздывал по отношению к реальности.

Но опять же ничего удивительного в этом нет, если взглядом окинуть разом и проблемы экономики, и проблемы права, и специфику социальной психологии. Оказалось, что распад союзных структур поставил общество перед императивом легальной трансформации союзной собственности. Неважно уже было как, неважно было уже кому, но бывшая союзная собственность должна была найти адресата. Должны были быть спешно выработаны новые правила игры, иначе под вопросом оказывалась и такая сверхсложная система, какой является государство.

Российский либерализм и те технологии, которые вполне естественно были им имплантированы: ваучеризация, акционирование, договорные и банковские отношения, - дали возможность разрушить старые связи и перекомпоновать их в направлении некоего Х (икса). Очевидно, что в этом его историческая миссия.

Сегодня очень удобно обозвать этот Х неразвитым капитализмом или неразвитой демократией. Потом якобы наступят развитой капитализм и развитая демократия. Однако "странно", что в таком "неразвитом" состоянии при поголовной грамотности населения и весьма изощренной политике элит страна находится уже десятилетие. А ведь это достаточно большой срок, чтобы и у Х определились параметры, и у новых элит возникла потребность законсервировать новые отношения. Собственно, так оно и происходит, и нет ничего чудесного, что в идейном плане в последнее время снова стала преобладать идеология государственничества.

Либерализм и критика либерализма в нашей стране существуют вместе и неотделимы друг от друга, так как обслуживают один и тот же процесс - формирование Х. В их споре почти нет идейного противостояния, поскольку это всего лишь идейный декор конформистов, плавно перетекающих из лагеря в лагерь. И лишь потому, что слова подчас живут отдельной жизнью от произносящих эти слова людей, можно предположить, что в какой-то степени специфический российский либерализм вызвал к жизни критику в свой адрес, что в свою очередь парадоксальным образом явилось чуть ли не единственной его заслугой перед совокупной общественной мыслью: ведь в результате произошла новая актуализация вопросов права, демократии, народовластия, вновь появилась необходимость научного, а не только интуитивного осмысления этих понятий.

Вместе с тем Х требует своей расшифровки.

С одной стороны, он (загадочный новый российский порядок) складывается по объективным принципам коммунальности: миллионы людей, вынужденные вместе жить и сотрудничать в преддверии нарастания объективных угроз XXI века - экологических, демографических, энергетических, - одним фактом существования определяют экономические и управленческие параметры своего общежития.

С другой стороны, на этот Х влияют глобальные процессы: транснационализация экономических связей и международная конкуренция, в которой России отводится вакантное место, а не то, на которое она претендует.

С третьей стороны, внутри российского общества полное отсутствие гражданской инициативы внизу и чрезмерное "развитие" политического театра вверху, неравномерный доступ разных социальных групп к информационным, пропагандистским и в конечном счете избирательным технологиям формируют совершенно ни на что не похожий политический режим. Режим бесконтрольный, но идеологически претендующий на "открытость", развивающийся не в результате грамотных управленческих решений или экономического давления нового класса собственников, а толчками - только в результате кризисов. Это явно не демократия и явно не капитализм, а строй, в котором модернизационный сценарий невозможен не потому, что он отсутствует в природе, в теории или вербально (вербально он, само собой, тоже отсутствует), но, главное, потому, что по факту его никто не собирается поддерживать. Это загадка, но и сухая констатация: почему нет импульсов, которые заставили бы прокрутить его по бюрократическим структурам и добиться его признания исполнителями.

Сегодня я воздержался бы агитировать за какую-нибудь одну сторону идеологического фронта также и потому, что фронты здесь ни при чем. Выкидывая марксизм, мы, по словам Карла Поппера, выкинем и весь социальный гуманистический пафос. Отрицая либерализм, мы отрицаем и все, что произрастает из liberalis: и права человека, и возможность частной инициативы, и уважение к личности. Но понятно, что мы не можем отказаться и от государственного строительства - ведь тут такие большие пространства и такие плохие дороги. И очевидно, что фазы критического и позитивного отношения к либерализму и в дальнейшем будут сменять друг друга отнюдь не по причинам убедительности тех или иных аргументов.

Что касается задач аналитических, то, на мой взгляд, они заключаются в том, чтобы, во-первых, определить Х, в направлении которого развиваются процессы. Иными словами, меня, как и многих, сегодня, как и вчера, интересует, что будет со мной, с моей семьей, с моей страной. Во-вторых, определить степень нашего участия в этих процессах и, если признать, что события развиваются в негативном направлении, предложить образ будущего и контрпроект, как в это будущее попасть.

И самое главное, самое трудное: найти принципиальную возможность навязать, продать этот контрпроект элитам, осуществить его своеобразный "public relation". Однажды это удалось евангелистам, в XX веке удалось Ленину и большевикам. Кто на очереди?