6.11.98

Восьмой и последний

Елена Мулярова

Людям свойственны приемы, приемы вообще и приемы в частности. Один мой знакомый в юности, когда еще не был лысым занудой, знакомился с девушками так. Он подходил к сидящей на лавочке девушке и говорил только одно слово: "Оргазм." Девушка вздрагивала и отодвигалась. Тогда мой приятель невинно заявлял: "Оргазм - это мое имя. Нас три брата - Оргазм, Эразм и Маразм." В этот момент из-за его спины появлялись два его сокурсника. Девушка улыбалась, прием действовал.

Действует и мой прием. Вернее, каждый из двух моих приемов. Первый - это жалоба на то, что в моем организме не хватает алкоголя дегидрогеназы и поэтому я, как житель крайнего Севера, плохо переношу спиртное. В ответ я выслушиваю лекцию, длина которой зависит от степени образованности собеседника. Суть лекции сводится к перечислению превентивных мер, к которым я должна прибегнуть во избежание похмелья. Второй мой прием звучит как краткая история, которую я позволю себе пересказать: "Я самурай духа, и моя цель - развить в себе дух бусидо. Для этого я регулярно отправляюсь в музей Востока, сажусь на банкетку напротив витрины с самурайским оружием, смотрю на мечи и чувствую, как дух бусидо медленно закипает во мне." Как правило, в этот момент чувствительный собеседник спешит отодвинуться. Тогда я успокаиваю его словами, что сейчас я в плохой форме. Самое смешное, что все это правда чистой воды. Я действительно в неважной форме и я действительно хочу стать самураем духа, для чего время от времени хожу в музей Востока, что и вам советую. Я думаю, число моих единомышленников растет. Этот вывод я сделала, посмотрев на тираж купленной мною на днях книги с простым названием "Книга самурая" ¹. Тираж ее пять тысяч экземпляров, в то время как тираж выпущенной пару лет назад книги "Хагакурэ" равнялся всего лишь двум тысячам. От "Хагакурэ" "Книга самурая" отличается тем, что в нее включено краткое пособие для желающих развить в себе дух бусидо. Оно так и называется - "Будосесинсю", что означает "Напутствие, вступающему на путь воина". "Хагакурэ" же переводится как "Сокрытое в листве".

Еще существует кино, которое, как нам известно с детства, есть самое важное из искусств. Для развития духа бусидо полезно раз в полгода просматривать фильм покойного Акиры Куросавы "Семь самураев". Однажды, когда я еще не подозревала, что число моих единомышленников растет (возможно, к ним относится и А.Гостева, автор повести "Дочь самурая", которой я, к сожалению, не читала, я решила стать самураем. Восьмым и последним. Исходя из существующих возможностей, я бы стала ренином ², бродячим или уволенным самураем. Кстати, в этом нет ничего страшного, недаром же говорят: если ты не был ренином, как минимум, семь раз, ты не можешь считаться хорошим слугой. У меня бы не было ни клана, ни господина, ни меча. Но я бы твердо блюла самурайский кодекс чести, и дух бусидо реял бы над моей головой, как туго натянутое полотнище, уж не знаю чего, хорошо бы не знамени, может быть, паруса. А теперь я попытаюсь объяснить, почему.

Открываешь книгу и читаешь: "Я постиг, что Путь Самурая - это смерть". И сразу же возникает ощущение, сходное с пробежкой под холодным дождем. Примерно то же самое чувствовал Юкио Мисима, японский писатель послевоенного поколения. Мисима считал, что только прекрасный исконный мир этой книги может преобразить хаос мира литературы. Что "Хагакурэ" вдохновляет, наставляет и оценивает своего читателя. В этой книге он находил великую красоту - красоту льда.

Мисима оказался последователен и закончил жизнь по-самурайски. Он вспорол себе живот или, точнее, сделал сэппуку ³. Не знаю только, был ли рядом с ним верный друг, который стал бы его кайсяку ⁴, то есть снес ударом милосердия самоубийце голову. Готова ли я последовать примеру этой, мягко говоря, странной личности, человека, который с детства тешил себя кровавыми фантазиями об ужасных способах умерщвления прекрасных юношей? Нет, я не готова ни вспороть себе живота, ни отправиться на тот свет каким-нибудь менее болезненным способом. Но, предположим, смерть - это последний пункт нашей программы, а я стою лишь в самом начале пути. Можно открыть книгу и прочитать: "Оставь дверь открытой - и враг уже тут как тут. Стань под карнизом - и тебя уже нет. Не нужно быть все время настороже. Нужно считать, что ты уже мертв." Отлично, значит можно обойтись без кровопролития, можно просто решить, что самое страшное уже произошло каким-нибудь незаметным образом, и, наконец, расслабиться. Что же дальше?

Дальше ты твердой походкой самурая идешь к своей цели, какой бы она ни была. Добиваться цели нужно даже в том случае, если ты знаешь, что обречен на поражение. Для этого не нужны ни мудрость, ни техника. Подлинный самурай не думает о победе и поражении. Вот и я точно также: стоит мне задуматься о победе или поражении, и мои руки начинают предательски дрожать, а в голове заваривается каша, полностью парализующая мыслительные способности. Поэтому лучше не думать, ведь, если размышление длится долго, результат будет плачевным. А если всегда думать о том, чтобы поступить правильно, в минуту решительных действий можно прийти в замешательство. И если не сделать чего-то сразу же, не сходя с этого места, оно останется несделанным до конца жизни.

Надо действовать, а уже потом, как герой известного ролика, воскликнуть: "Е-мое, что же я сделал?". Очень хорошо, ведь человек не может считаться самураем, если принимает решения медленно и не стремится без промедления завершить начатое дело. А для этого ему нужна смелость, которая суть умение скрежетать зубами, решимость добиваться своего любой ценой, вопреки неблагоприятным обстоятельствам. Это не сложно, если сначала победить, а уже потом сражаться.

Кроме того, нехорошо ходить, засунув руки в разрезы хакама. Именно поэтому люди, медленно бредущие по улицам нашего города безвольной походкой ипохондриков, с руками, засунутыми в разрезы хакама, внушают мне отвращение. Что бы с ними такое сделать? Вот оно. Говорят, что, если рассечь лицо вдоль, помочиться на него и потоптаться по нему соломенными сандалиями, с лица слезет кожа... Подобными сведениями, кстати, нужно дорожить.

В общем, если бы самураем была я, то страх и рефлексия покинули бы меня навсегда. Мои враги расступались бы при моем приближении, как мягкая трава от легкого дуновения ветра, ветра с востока. У меня не было бы меча, его заменил бы холодный взгляд моих еврейских зеленых глаз, и мне даже не пришлось бы щуриться, ну разве что самую малость, глядя на самых непробиваемых, ну да, с руками, засунутыми в разрезы хакама с Черкизовского вещевого рынка. А слово мое... Но, о слове отдельно.

Слово самурая тверже металла. Слово - цветок сердца, а не просто звук, слетевший с уст. Я устилала бы свои пути цветами сердца, нет не устилала бы, а изредка позволяла бы с моих губ слетать то благоухающей хризантеме, то ирису, то, в редчайших случаях, цветам сливы, которые адресат моих текстов непременно бы поставил в золотую вазу. Впрочем, это уже совсем другая история, поведать которую я не имею права, потому что высшая любовь - это тайная любовь. Так вот, мое слово стало Словом С Большой Буквы, то есть мое "да" означало бы "Да", а мое "нет" означало бы "Нет". Я перестала бы раздавать заведомо невыполнимые обещания с единственной целью - понравиться своим собеседникам. Я перестала бы бояться произносить слова отказа с единственной целью - не разонравиться им же. Я научилась бы "хвалу и клевету..." ну и дальше по тексту. А еще я бы отказалась от слов, выражающих страх, тревогу, боль и неуверенность в завтрашнем дне, потому что даже в случайном разговоре самурай не должен жаловаться. И я никогда ни у кого не стала бы просить помощи, потому что самурай полагается только на себя. К важным делам я относилась бы легко, а к несущественным - серьезно. И тогда бы я, наконец, поняла, что нет ничего, кроме подлинной цели настоящего мгновения. Ведь, если человек понимает, что означает жить в настоящем мгновении, у него почти не остается забот. Но грош ему цена, если его достоинства ограничиваются только мудростью и талантами. Должно быть что-то еще. Может быть, понимание того, что никогда не ошибавшийся опасен. Или, что если вы прошли с человеком сто метров, и он не солгал вам семь раз, этот человек ни к чему не пригоден. Именно это знание, насчет ста метров и семи раз, окончательно примирит меня с действительностью, и уж тогда-то я точно стану настоящим самураем.

Я выйду из дому поздно вечером подышать свежим, смешанным с парами низкооктанового бензина воздухом. Пройдусь по центру своего города, мимо лавочек на Гоголевском бульваре; мимо памятника, чьим именем бульвар назван; мимо "Арбатской" Филевской линии; мимо Дома журналиста, где, несмотря ни на что, не такой уж дорогой буфет; мимо музея Востока, старший научный сотрудник которого, Сережа, в свободное от изучения духа бусидо время зарабатывает на жизнь торговлей "Гербалайфом" и носит значок с надписью "Хочешь сделать харакири, спроси меня, как". Я спрошу его, как, и узнаю, что: что женщина, решившая сделать харакири, сперва должна связать себе ноги под коленями бечевкой, чтобы после смерти не принять неподобающей позы. И что кинжал, которым она будет вспарывать себе живот, нужно обернуть рисовой бумагой, чтобы кровь не забрызгала ее парадное кимоно. Ну а дальше дело техники. При желании можно почитать у В. Пелевина.

И тогда, выслушав эту лекцию, я, возможно, постигну, наконец, что путь самурая - это смерть. Выхвачу кинжал из ножен, вспорю себе живот, а мой друг и учитель, вместо того, чтобы тщетно впаривать мне свой Гербалайф, сделает мне кайсяку. И моя худшая половина, та что не выполняет обещаний и половину своих фраз начинает со слов "я боюсь, что", и не знает радости настоящего мгновения, и использует спекулятивные приемы для завязывания знакомств, она останется лежать на полу японского зала музея Востока. А я отправлюсь дальше.

По Тверскому бульвару, мимо нового памятника Есенину и старого дуба, если он еще там стоит; мимо "Пушкинской", где под землей играет музыка для релаксации, а над землей гуляют девушки легкого поведения; по Рождественскому бульвару; к Трубной площади и дальше; мимо дымных столбов, мимо траурных труб. "Мы еще поглядим, кто скорее умрет, - подумаю я. "А чего там глядеть, если ты уже труп", - ответит мне мой внутренний голос, к которому, вероятно, не рекомендуется прислушиваться самураю. И я остановлюсь. А может быть, меня остановит какой-нибудь праздношатающийся мужчина с руками, засунутыми в разрезы хакама. Тот самый, который за сто метров прогулки обманет собеседника раз семь или восемь. И он спросит меня: "Жива ли ты еще?". И я опомнюсь и вновь стану самой собой, женщиной, тратящей свои редкие выходные на посещение японского зала музея Востока и на чтение разных книжек, авторы которых и не скрывают того, что все книги и свитки лучше сжечь. Ну что же, тогда я останусь верной пути самурая хотя бы в одном. Буду всегда носить с собой румяна и пудру. А может быть я, не замедляя шага, брошу в адрес этого типа грязное ругательство и пойду дальше. Потому что предпочтительнее показаться грубым, чем опорочить великое бусидо.

Елена Мулярова, самурай духа

Примечания:

¹ Книга Самурая: Юдзан Дайдодзи Будосёсинсю. Ямамото Цунэтомо Хагакурэ. Юкио Мисима Хагакурэ Нюмон. Перевод на русский: Котенко Р.В., Мищенко А.А. - "Евразия", Спб., 1998. - 320 стр. ISBN 5-8071-0005-0.

² Рёнин - самурай, уволенный со службы или потерявший хозяина.

³ Сэппуку - самоубийство путем вскрытия себе живота. Церемония сэппуку имела несколько разновидностей и время от времени менялась.

⁴ Кайсяку - помощник при сэппуку, который наносит "удар милости", отрубая голову приговоренному человеку.

© Русский Журнал, 1998

russ@russ.ru