Русский Журнал
Win Mac
Содержание Unix
Dos
25.08.1997
Отзывы
Архивист
Барбара Геддес фото UCLA Вызов здравому смыслу


Перевод из Journal of Democracy, 1994, vol. 5, № 4, p. 104-118.

Барбара Геддес - доцент факультета политологии Калифорнийского университета. Специалист по политическим институтам и структурным преобразованиям, автор книги "Politician’s Dilemma: Building State Capacity in Latin America" (1994).

К настоящему времени многие развивающиеся и посткоммунистические страны уже сделали первые шаги по перестройке своих экономик на рыночных началах. Некоторые провели либерализацию быстро и решительно, в то время как другие двигались неспешно, цепляясь за старую экономическую стратегию. Третьи смело бросились в ледяные воды преобразований, однако их отнесло обратно к берегу подводным течением, которое составляют силы, прочно связанные своими интересами со старой политикой. Недавние споры о политике экономической либерализации сводились к выяснению того, какие политические характеристики увеличивают вероятность проведения правительством экономических реформ - решительных, но при этом не являющихся невыносимо болезненными для граждан.
До недавнего времени считалось, что демократии - в особенности хрупкие, молодые, не имеющие достаточно развитых институтов - сталкиваются с трудностями при экономической либерализации, поскольку она обходится слишком дорого и с политической точки зрения оказывается самоубийственной для выборных официальных лиц; авторитарные же правительства могут гораздо более эффективно инициировать и осуществлять коренные экономические преобразования. Это утверждение надо понимать так, что "наилучшая", то есть наиболее радикальная, стратегия экономических реформ рекомендует проводить экономическую либерализацию до политической - по чилийской модели.
С точки зрения "здравого смысла" подобные доводы, несмотря на их бездоказательность, кажутся достаточно убедительными. Однако в данной работе я попытаюсь взглянуть на проблему несколько иначе, выявив зависимость размаха и успехов экономической либерализации от политических обстоятельств.
До долгового кризиса, начавшегося в 1982 году, доступность внешних ресурсов (преимущественно в форме иностранных займов) позволяла развивающимся странам следовать политическому курсу, часто называемому импортзаменяющей индустриализацией. Последствия подобной политики были весьма неблагоприятными. Большие государственные расходы при неадекватной налоговой базе порождали огромные бюджетные дефициты. Завышенные обменные курсы, поощрявшие импорт и сдерживавшие экспорт, вызывали нарушение торгового баланса. И если до начала долгового кризиса бюджетные и торговые дисбалансы компенсировались за счет иностранных займов, то после 1982 года идти по этому пути дальше стало невозможно.
Но экономическая либерализация, т. е. изменение обменного курса, сокращение государственных расходов и ограничение государственного вмешательства в экономику, несет с собой на первых порах немалые трудности. Реформа обменного курса ведет к повышению цен на импортные товары, включая топливо и основные предметы потребления, а также к увеличению затрат на национальное производство. Сокращение государственных расходов сказывается на работе органов здравоохранения и социальной защиты, влечет снижение дотаций на продовольственные товары и топливо, падение уровня занятости и зарплаты в государственном секторе (что, в свою очередь, отражается на зарплате в частном секторе), уменьшение инвестиций в производство и инфраструктуру. Ограничение государственного вмешательства в экономику вызывает банкротства и рост безработицы. Экономическая теория и опыт говорят, что многие из этих трудностей преходящи. Однако тяжелый период может быть и часто бывает достаточно долгим, чтобы вызвать политические последствия - порой катастрофические.

В связи с тем что начало экономической либерализации, как правило, проходит весьма болезненно, не раз высказывались предположения, что авторитарным государствам легче добиться успеха на этом пути, ибо они могут попросту игнорировать недовольство групп, страдающих от реформ.
Однако при непредвзятом анализе связь между типом режима и возможностью экономической либерализации прослеживается слабо. В таблице 1 представлены попытки экономической либерализации при разных типах режима, предпринятые правительствами стран Латинской Америки и новых демократических государств Южной Европы в 1976 году (вскоре после того, как режим Пиночета начал радикальные экономические реформы в Чили). Кое-кто, вероятно, сочтет эту выборку недостаточно показательной, поскольку вряд ли можно было ожидать либерализации в небольших и менее развитых латиноамериканских странах. Однако даже ограничившись рассмотрением бюрократически-авторитарных режимов, которые объявили о своем намерении коренным образом преобразовать экономику, мы увидим, что успех был достигнут только в одном случае из четырех - в Чили. Элиты Аргентины, Бразилии и Уругвая либо не захотели, либо не смогли провести реформы.
Таблица 2 показывает, какие из стран к концу 1982 года взяли курс на экономическую либерализацию. Таблица 3 отражает ситуацию 1992 года, когда первые шаги были уже сделаны. Как мы видим, здесь едва ли можно говорить о четкой связи между типом режима и успешностью реформ.
Нечто подобное происходит и в других частях света. В Африке множество авторитарных и однопартийных режимов, но лишь один из них (Гана) может похвастаться заметными достижениями. В Восточной Европе экономическая либерализация дальше всего продвинулась в двух наиболее демократических странах - Польше и Чешской Республике. А в тех частях Восточной Европы и бывшего Советского Союза, где политическая система изменилась меньше всего и старый коммунистический аппарат сохранил свои позиции в центральном правительстве, реформы вызывают самое жесткое противодействие.
Только в Азии авторитаризм, кажется, способствует экономической либерализации. Первыми стали проводить (хотя все еще не закончили) экономические реформы Южная Корея и Тайвань, тогда как в наиболее стабильной демократической стране региона - Индии - преобразования начались поздно и необходимость их до сих пор оспаривается. Поразительно высокие темпы роста экономики, достигнутые за последние годы в Китае, явились результатом частичной экономической либерализации, осуществленной авторитарным режимом. Но и в Азии можно найти обратные примеры: скажем, относительно демократический Таиланд добился большего на пути либерализации, чем авторитарная Индонезия.
Итак, хотя ряд авторитарных правительств добился успеха при переходе к рыночно ориентированной экономике, доказательств того, что авторитаризм как таковой увеличивает возможность такого перехода, все же явно недостает.
Еще более необоснованным кажется мне утверждение, что при проведении экономической либерализации до политической страна меньше рискует скатиться к хаосу или вернуться к прошлому. Из всех государств, начинавших перестройку с экономики, только Чили и Южная Корея стали более или менее демократическими. Тайвань делает шаги в этом направлении, в то время как Гана, хотя там и начался процесс демократизации, находится еще в самом начале пути. В Мексике мало что изменилось, да и будущее Китая вряд ли связано с демократией. В то же время из демократических правительств, пытавшихся проводить экономическую либерализацию, "сломалось" только одно - в Перу, да и то виноваты в этом в равной мере экономический кризис и повстанцы.


Парадигмы, вводящие в заблуждение

При всей хрупкости доказательств суждение, исходящее из "здравого смысла", бытует до сих пор и может послужить хорошей иллюстрацией высказывания Альберта Хиршмана: "Парадигмы - помеха пониманию" (1). В данном случае мы имеем дело с тремя парадигмами: плюралистической теорией, в следовании которой никто не сознается, но которая тем не менее лежит в основе многих доводов; традиционным марксизмом; тем, что можно назвать взглядом на политику "среднего" экономиста. Общим для этих трех парадигм является то, что они, во-первых, рассматривают группы с определенными интересами, или классы, упуская из виду, что в зависимости от проводимой политики эти группы или классы могут пользоваться бульшим или меньшим политическим влиянием; во-вторых, учитывают только материальные интересы; в-третьих, представляют государства или правительства и людей, которые их составляют, как некие абстракции.
Повышенное внимание к общественным интересам, характерное для плюралистической теории, марксизма и экономического детерминизма, приводит аналитиков к убеждению, что основной помехой либерализации станет противодействие тех социальных групп, которые страдают от нее более других.
Ход их рассуждений примерно таков: экономическая либерализация дорого обойдется, особенно занятому в промышленности городскому населению. Рабочие ответят забастовками, демонстрациями и проголосуют против политиков, которые выступали за экономическую перестройку. Понимая это, выборные лица скорее всего не захотят рисковать и брать на себя ответственность за проведение столь непопулярных мер или же рискнут и проиграют на следующих выборах, после чего реформа будет повернута вспять. Поэтому демократии не способны перестраиваться.
Все эти доводы кажутся разумными. В чем же их ошибочность? Почему аналитики не могут теоретически обосновать успех экономической либерализации, проводимой демократическими правительствами? Почему они не верят в стабильность демократии перед лицом экономического кризиса?
Существует мнение, что в ранних исследованиях стоимость либерализации была явно завышена, хотя в отдельных случаях дело, вероятно, обстоит именно так. Кларк Лейт и Майкл Лофчи убедительно показали, что экономика Ганы еще до начала либерализации находилась в таком плачевном состоянии, что бульшая часть убытков уже была налицо. За исключением руководителей старого режима, в стране почти не осталось людей, которым была бы выгодна старая политика (2).
То же можно сказать и относительно Боливии. Затраты зависят от того, насколько деформированной была экономика до начала перестройки, от серьезности кризиса и от содержания реформ. В разных странах все эти компоненты могут сильно различаться.
Тем не менее, на протяжении ряда лет городское население весьма ощутимо страдает экономически. Нижеследующие замечания основываются главным образом на исследованиях процесса либерализации в 11 странах - Аргентине, Бразилии, Греции, Мексике, Нигерии, Сенегале, Испании, Турции, Уругвае, Венесуэле и Замбии (3). Некоторые из них были полностью демократическими, со свободными прессой и выборами, всеобщим избирательным правом; в других у власти находились, по крайней мере какое-то время, единственная, ограничивающая состязательность партия или военный режим, вовлеченный в процесс демократизации. Однако ни одно из правительств не могло полностью игнорировать недовольство народа так, как, согласно утверждениям, это было в Чили 70-х годов.
По имеющимся данным, во всех странах городской рабочий класс понес в ходе реформ значительные экономические потери. Реальная заработная плата снизилась повсюду, за исключением Испании (там снизились темпы ее роста). В Мексике между 1982-м и 1988 годами реальная заработная плата упала почти на 50 процентов, в Уругвае и Венесуэле цифра эта за один год составила 20 процентов.
Иными словами, городской рабочий класс не смог защитить свои интересы даже в тех демократических странах, где правительства были сформированы партиями, победившими на выборах при его поддержке. Рассматриваемая выборка включает страны, в которых рабочий класс силен, независим и хорошо организован (Аргентина, Уругвай), страны, в которых он является частью электората правящей партии (перонистов в Аргентине, Всегреческого социалистического движения в Греции, Демократического действия в Венесуэле и социалистов в Испании), и страны, в которых у правящей партии есть действенная оппозиция слева (Греция, Уругвай, Бразилия). Однако ни один из этих факторов не помешал правящим партиям возложить на городское население всю тяжесть реформ, хотя в Греции, Уругвае и Бразилии либерализация в конце концов застопорилась.
В ряде случаев падение реальной заработной платы произошло из-за ограничения размера выплат, в других ее снижение было вызвано реформой обменного курса. Подобные меры исходили в основном от исполнительной власти и не получали одобрения законодателей.
Некоторые могут возразить мне, заявив, что у правительств не было выбора, а снижение зарплаты во многих странах началось еще до экономических преобразований. Даже если и так, у властей оставалась возможность хотя бы частично компенсировать убытки путем "побочных выплат" или перераспределения каким-то образом перестроечных затрат. В ряде стран, например в Испании, подобные меры были приняты и, по-видимому, имели существенное значение. Однако в большинстве случаев они оказывались краткосрочными и неэффективными. В связи с этим возникает вопрос: почему полностью или частично зависимые от народной поддержки правительства столь охотно перекладывали основную тяжесть перестройки на плечи рабочих?


Неэффективность народной оппозиции

Факты свидетельствуют о том, что вопреки ожиданиям негативное отношение рабочего класса к экономической перестройке не вылилось в реальную угрозу ее инициаторам. Неприятие реформ вызвало к жизни оппозиционное движение, многочисленные забастовки и демонстрации, но их участники, как правило, не стремились ни к смене режима, ни к отстранению от власти правящей партии, ни к полному отказу от рыночно ориентированной политики. Всего в нескольких случаях (Замбия, Сенегал и Венесуэла) народная оппозиция стала по-настоящему опасна режиму.
В ряде стран (например, в Уругвае и Бразилии) общественность действительно сумела остановить приватизацию и сокращение государственных расходов посредством нормальных демократических процедур. Но при этом другие составляющие пакета реформ, главным образом политика в области торговли и обменного курса, остались неизменными. Перу в 1985-м и Замбия в 1987 году, вероятно, ближе всего подошли к тому, чтобы обратить реформы вспять. Но и в этих странах на протяжении следующих пяти лет правительства вновь попытались существенно преобразовать экономику.
Партии, свалившие на свои народы весь груз затрат, связанных с перестройкой, конечно же заплатили за это. Институционно-революционная партия в Мексике проиграла бы президентские выборы 1988 года, если бы голоса подсчитывались честно. В Греции партия ПАСОК потерпела поражение на выборах 1989 года, хотя, возможно, не только из-за своей экономической политики, но и из-за скандалов вокруг лидера партии Андреаса Папандреу. В Сенегале правящие социалисты отказались от жестких мер, едва не проиграв выборы 1988 года. Потери эти, однако, оказались не столь тяжелыми, как многие предсказывали. Партии, чья политика вызвала падение доходов рабочего класса, потерпели поражение менее чем в половине из рассмотренных случаев (4). В остальных странах партии-инициаторы выиграли как минимум одни выборы после инициации реформ. Институционно-революционная партия в Мексике оправилась от своего полупоражения 1988 года и одержала впечатляющую победу на выборах в Конгресс (1991 год). Недавно вернулась к власти партия ПАСОК в Греции. Вдохновители испанской либерализации, социалисты, в прошлом году победили в четвертый раз, несмотря на то что их вековой альянс с рабочими профсоюзами грозил распасться (5). Более того, даже там, где партии-инициаторы потерпели поражение, поворота вспять не произошло. Иными словами, рабочая оппозиция существенно не повредила ни политикам, стоящим у власти, ни проведению реформ.
Исходя из всего сказанного, можно сделать вывод, что организованное рабочее движение само по себе недостаточно влиятельно, чтобы воспрепятствовать экономической перестройке или хотя бы отстоять свои интересы. При наличии известной сноровки политические лидеры могут изолировать рабочих от большинства городского населения и тем самым лишить их крайне необходимой поддержки. В Аргентине снижение инфляции было встречено таким широким одобрением, что президент Карлос Менем и его политика даже после ряда жестких мер продолжали пользоваться популярностью. В Испании перспектива вступления в "Общий рынок" служила оправданием временным трудностям. В Турции снижение цен на ряд товаров массового потребления (сигареты и некоторые виды продовольствия) перед самыми выборами помогло отвлечь внимание избирателей от многих неурядиц. Во всех этих странах правящие партии одержали как минимум еще одну победу после начала либерализации.


Интересы членов правительства

Если городским рабочим в большинстве случаев не под силу воспрепятствовать экономической либерализации, то кто же на это способен? Во многих странах при переходе к свободной экономике в проигрыше оказываются самые могущественные и политически влиятельные силы в лице правительственных и партийных чиновников, а также их ближайшего окружения. А эти группы способны защитить свои интересы вне зависимости от степени демократичности режима, чем и объясняются сложности либерализации экономики в странах с авторитарным правлением.
Если мы хотим лучше разобраться в политике экономической либерализации, надо начинать с тщательного и конкретного осмысления роли государства. Для нового режима регулирования требуются новые чиновники. Чтобы ответить на вопрос, почему процесс перестройки в разных странах приводит к разным результатам, следует внимательнее присмотреться к людям, которые делают политику, и понять, каковы их интересы и что эти интересы формирует. Часто полагают, что политики лучше всего могут осуществлять собственные интересы, представляя своих избирателей. Если это так, то политическая жизнь сводится просто к борьбе и взаимодействию различных социальных групп. Однако допустив, что политический процесс более сложен, чем представляют его простейшие теории демократии, мы уже не можем не учитывать наличия действующих лиц и интересов внутри государства.
Анализ ряда случаев, когда народное противодействие приостановило или по меньшей мере сильно затормозило экономические преобразования (Замбия, Сенегал и Венесуэла), подтверждает наш вывод, что успех экономической либерализации зависит главным образом от действующих лиц, чья ресурсная база находится в самом правительстве. Во всех трех случаях большие потери от реформ понесли кадровые работники правящей партии и практически все городское население, а не только рабочий класс. Например, от замбийской реформы обменного курса, которую экономисты объявили успешной, в проигрыше оказались активисты правящей Объединенной партии национальной независимости: они обычно пользовались завышенным курсом национальной валюты, беспошлинно импортируя автомобили и перепродавая их с большой прибылью. В Венесуэле сильнейшее сопротивление приватизации и другим мерам экономической перестройки оказала партия Демократическое действие, функционеры которой в течение многих лет извлекали выгоду из государственного вмешательства в экономику.
В Сенегале 80-х годов участие во франковой зоне, поддерживаемой Францией, предотвратило номинальную девальвацию. Однако без номинальной девальвации как способа снижения реальной заработной платы в городском секторе (этот метод применялся во многих перестраивающихся странах) правительство было вынуждено в административном порядке уменьшить оклады государственных служащих. Эти финансовые потери легли тяжким грузом на плечи партийных активистов, занимавших большинство правительственных постов.
В этих трех странах кадровые работники правящей партии мобилизовали и выразили общественное недовольство. Проводимые реформы, хотя и не были особо радикальными, затронули широкий круг городского населения. В Венесуэле и Замбии потребительские субсидии подверглись сокращению почти одновременно с либерализацией торговли и обменного курса. А поскольку прежде в этих странах размер субсидий был очень велик, последствия их уменьшения оказались весьма ощутимыми.
Следует помнить однако, что большинство экономистов расценили эти реформы как успешные. В первый год преобразований экономика Венесуэлы начала возрождаться после нескольких лет спада. Валовой национальный продукт увеличился на 10,4 процента в 1991-м и на 7,3 процента в 1992 году. Реальная заработная плата начала расти, а безработица уменьшаться. Роберт Бейтс и Поль Коллье утверждают, что реформа обменного курса в Замбии также проходила удачно в тот короткий период, когда она осуществлялась согласно рыночным принципам, и что, вопреки бытующему мнению, она способствовала выравниванию распределения (6). Ни в одной из стран, однако, достигнутые результаты не стали противовесом очевидному сокращению субсидий и общественной кампании протеста, которую возглавили недовольные члены правящей партии.
Партийные активисты, оказавшиеся в оппозиции реформам в силу как материальных, так и идеологических причин, смогли превратить народное недовольство в орудие политического давления, приведшего к (вероятно временному) отказу от реформ в Замбии и Венесуэле и значительному откату назад в Сенегале.
У этих случаев есть две общие черты: партии, которые традиционно наживались на государственном вмешательстве в экономику, все еще главенствовали политически в начальный период реформ; отрицательные последствия преобразований, хотя и не такие уж тяжелые в сравнительной перспективе, затронули значительную часть городского населения (включая партийных активистов), а не только городской рабочий класс.


Политики у власти и реформы

Во многих странах политики, чиновники и партийные активисты вместе со своими семьями, друзьями и сетью клиентуры привычно пользовались многими благами от государственного вмешательства в экономику. Они монополизировали должности в правительстве и на государственных предприятиях, собирали ренту, создаваемую импортными квотами и лицензированием, получали для своих коммерческих операций правительственные контракты и наживались на субсидированных кредитах. Материальные интересы играли центральную роль в построении партий и поддержании партийной лояльности. Воздействие экономических преобразований на политиков, находящихся у власти, и их ближайших союзников ранее никак не учитывалось при рассмотрении либерализации. Именно в силу этого аналитики не могли теоретически просчитать ни успех реформ в демократических странах, ни то, какие страны столкнутся с наибольшими трудностями в осуществлении преобразований.
Одно из самых замечательных открытий, сделанных в ходе исследования 11 стран, состоит в том, что бульшая часть реформ инициировалась представителями исполнительной власти, которые по той или иной причине не были ничем обязаны партии, фракции или группе, прежде пользовавшейся благами от государственного вмешательства в экономику. Примечателен пример испанского премьер-министра, социалиста Фелипе Гонсалеса, который начиная с 1982 года осуществлял широкомасштабные и успешные либерализацию и приватизацию. В Испании госсектор разросся при режиме Франко. Социалистическая партия, объявленная при Франко вне закона, не имела никаких выгод от государственного регулирования. Поэтому либерализация ничем не угрожала материальной основе партийной лояльности испанских социалистов, как это было в Венесуэле и Замбии. Напротив, приватизация отвечала их политическим интересам, ибо способствовала смещению с постов большого числа лояльных франкистскому режиму чиновников (7).
Поскольку политики, стоящие у власти, имеют обыкновение пользоваться своим положением для получения разного рода благ, политические аутсайдеры могут при определенных обстоятельствах увеличить за счет либерализации собственную конкурентоспособность. В "нормальные" времена даже аутсайдеры редко склонялись к такого рода переменам: чаще всего они просто хотели получить свой собственный "кусок пирога", например создавая новые департаменты, которые обеспечили бы работой их сторонников. Нынешняя международная ситуация практически не оставляет путей для осуществления такой политически разумной и нерискованной стратегии: представители исполнительной власти сталкиваются теперь с жестким требованием сократить бюджетный дефицит и не могут нанимать большое число новых людей. Однако приватизация и другие экономические преобразования позволяют им дезорганизовать сеть поддержки своих оппонентов и одновременно обеспечить новые статьи доходов, которые помогут сбалансировать бюджет, уменьшить долги и создать новые структуры распределения, завязанные на них самих.
Аутсайдеры прийти к власти в результате смены режима либо вследствие демократизации процедур выдвижения. Благодаря экономическому кризису и политическим переменам наша эпоха предоставляет им значительные возможности. Однако аутсайдерам порой не удается достичь желаемого именно потому, что они аутсайдеры. Либерализация, инициаторами которой выступают представители исполнительной власти, может быть заблокирована теми фракциями правящей партии, которые привыкли полагаться на государство в плане политических ресурсов и готовы объединяться с оппозиционными партиями для мобилизации народного движения, направленного против реформ, как это было в Венесуэле. Президенты из аутсайдеров (Фернандо Коллор в Бразилии, Альберто Фухимори в Перу, Освальдо Хуртадо в Эквадоре) приступили к радикальным реформам, но после короткого медового месяца оппозиция в законодательных, судебных и бюрократических кругах, где доминирующие позиции занимают непрезидентские партии, приостановила дальнейшую либерализацию (8).
Иными словами, проанализировав интересы политиков, стоящих у власти, можно достаточно точно предсказать, будет ли начата экономическая либерализация и как далеко она пойдет. Преобразования всегда дорого обходятся большинству граждан, по крайней мере в течение некоторого времени. Но создадут ли граждане, пострадавшие от реформ, влиятельную оппозицию, зависит, хотя бы отчасти, от наличия политического руководства, которое, блокируя реформы, преследует собственные цели. Это руководство естественным образом формируется из политиков и активистов сильных партий, привыкших получать выгоды от вмешательства государства в экономику.


Возможности сдвоенного перехода

Какие же выводы можно сделать из вышеизложенного? Во-первых, все соображения, касающиеся политического обоснования экономической либерализации, следует рассматривать как предварительные. Политологи всегда хотят объяснить события, прежде чем они, эти события, придут к завершению, и в результате выдают предварительные, поверхностные суждения за истину в последней инстанции. Во-вторых, на данный момент у нас нет твердых доказательств того, что менее демократические государства лучше справляются с проведением экономической реформы, чем те, где демократизация продвинулась дальше. В-третьих, городской рабочий класс, на который в большинстве случаев ложатся основные тяготы реформ, обычно не способен организовать сопротивление, защитить себя или провалить инициаторов преобразований на выборах. В-четвертых, там, где государство вмешивалось в экономику, все блага, получаемые от такого рода вмешательства, как правило, перераспределялись в пользу власть предержащих и их ближайшего окружения. А потому именно эти люди больше всех проигрывают от либерализации. Цена экономических преобразований для политиков оказывается гораздо ниже, и, следовательно, вероятность успешных реформ повышается в тех случаях, когда представители национальной исполнительной власти 1) выдвигаются из партий или фракций, прежде не допущенных к дележу благ от государственного регулирования экономики, и 2) пользуются поддержкой большинства законодателей или организованной партии. Из всего этого следует, что в некоторых ситуациях развитие демократии и успешная экономическая либерализация не только не противоречат, а даже дополняют друг друга.


ПРИМЕЧАНИЯ

За полезные комментарии к первому варианту статьи я признательна Дэвиду Коллиеру (David Collier), Джеффу Фридену (Jeff Frieden), Стивену Хаггарду (Stephan Haggard), Роберту Кауфману (Robert Kaufman), Мариано Томмази (Mariano Tommasi) и Джону Зейлеру (John Zaller). Хотела бы поблагодарить Джеффри Бергена (Geoffrey Bergen), Нэнси Бермео (Nancy Bermeo), Томаса Кэллаги (Thomas Callaghy), Джеффри Хербста (Jeffrey Herbst), Кевина Миддлбрука (Kevin Middlebrook), Ника ван дер Валле (Nick van der Walle) и Стивена Уэбба (Steven Webb), поделившихся со мной своими наблюдениями, а также Глена Биглайзера (Glen Biglaiser) и Кимберли Найлза (Kimberly Niles) - за помощь в исследованиях. Финансовую поддержку мне оказали Всемирный Банк, IRIS, Институт Гувера и Институт международных исследований и международных программ Калифорнийского университета.

Перевод с английского выполнен группой переводчиков под руководством Веры Зелендиновой. Сокращенный вариант.


(1). Albert O. Hirschman. "The Search for Paradigms as a Hindrance to Understanding", World Politics 22 (1970): 329-343.
Вернуться

(2). Clark Leith and Michael Lofchie. "The Political Economy of Structural Adjustment in Ghana", in Robert Bates and Anne Krueger, eds., Political and Economic Interactions in Economic Policy Reform (Cambridge, Mass.: Blackwell, 1993), 225-293.
Вернуться

(3). Для большей обоснованности выводов мною были взяты страны, принадлежащие к разным регионам, различающиеся и по уровню развития, и по степени успешности реформ. Полученные мною результаты частично изложены в "How Politicians Decide Who Bears the Costs of Economic Liberalization", in Ivan Berned, ed., Transitions Toward the Market System of the Twenty-first Century (Munich: Sudost Europa-Gesellschaft, 1994).
Вернуться

(4). Джоан Нельсон в работе "Poverty, Equity and the Politics of Adjustment", включенной в вышедшую под редакцией Стивена Хаггарда и Роберта Кауфмана книгу The Politics of Economic Adjustment (Princeton: Princeton University Press, 1992), 221-269, приводит тот же процент поражений партий-инициаторов реформ для другой группы стран.
Вернуться

(5). Richard Gillespie. "The Break-up of the 'Socialist Family’: Party-Union Relations in Spain, 1982-89", West European Politics 13 (1990): 47-62.
Вернуться

(6). Robert Bates and Paul Collier. "Politics and Economics of Policy Reform in Zambia", in Bates and Krueger, eds., Political and Economic Interactions, 387-443.
Вернуться

(7). Nancy Bermeo. "The Politics of Public Entreprise in Portugal, Spain, and Greece", in Ezra Suleiman and John Waterbury, eds., The Political Economy of Public Sector Reform and Privatization (Boulder, Colo.: Westview, 1990), 137-162.
Вернуться

(8). Правительство Фухимори вернулось к экономической перестройке в апреле 1992 года, после отстранения от власти законодательного органа, ведущие позиции в котором занимала оппозиция.
Вернуться




В начало страницы
Русский Журнал. 25.08.1997.
Барбара Геддес. Вызов здравому смыслу.
http://www.russ.ru/journal/predely/97-08-25/geddes.htm
Пишите нам: russ@russ.ru