На заседании, проходившем в Сан-Хосе, Коста-Рика, 22-26 февраля 1994 года, Всемирная комиссия по культуре и развитию определила три цели своей работы. В качестве одной из них была названа поддержка культуры мира и культуры развития. Комиссия взяла на себя работу по "выработке конкретных мер, которые помогли бы формированию культуры мира в национальном и международном масштабе", и заявила, что "культура мира, культура демократии и культура прав человека неотделимы друг от друга. Их утверждение должно привести к демократическому управлению и... предотвращению межкультурных конфликтов" (1).

Установление мира является идеалом, который не станет оспаривать ни одно правительство и ни одна страна, даже самая авторитарная. Тесная взаимосвязь культуры мира и культуры развития также несомненна. Но вопрос о том, готовы ли правительства признать, что демократия и права человека неотделимы от культуры мира и являются, таким образом, необходимыми условиями неуклонного развития, остается открытым. Можно привести немало примеров того, как культура и развитие берутся на вооружение власть имущими в борьбе со сторонниками демократии и прав человека. Некоторые утверждают, что демократия является западной концепцией, чуждой национальным культурам стран Азии и Африки. Другое расхожее мнение состоит в том, что нужды экономики часто противоречат требованиям политических (т. е. демократических) свобод и в таком случае последние должно принести в жертву первым. В связи с этим я считаю необходимым тщательно проанализировать понятия культуры и развития, чтобы помешать неправильному их употреблению (а точнее, употреблению их во зло).

Уже более десяти лет экономисты и политики бьются над определением "развития", под которым понимается теперь нечто большее, чем просто экономический рост. В работе "Новое понимание развития", опубликованной в 1983 году, Франсуа Перро утверждает, что "развитие личности, свобода людей, реализующих свой потенциал в соответствии со своей системой ценностей, является одной из основных движущих сил развития во всех его формах" (2). Таким образом, эта концепция отводит человеческим и культурным ценностям вполне конкретное место. С восьмидесятых годов на различия между экономическим ростом и развитием обращала внимание Программа развития Организации Объединенных Наций. В начале девяностых человеческий аспект развития был признан наиважнейшим, что и нашло отражение в подготовленном ООН докладе по проблемам человеческого развития. А в докладе на ту же тему, опубликованном в 1993 году, о проблеме участия людей в жизни нации говорилось уже как об "основном вопросе нашего времени" (3).

Хотя концепция человеческого развития постепенно занимает ведущее место в воззрениях экономистов и государственных деятелей, Рыночная Экономика, выделенная заглавными буквами не для красоты, но чтобы обозначить созданный вокруг нее почти мистический ореол, воспринимается многими как самый быстрый и надежный путь к материальному благополучию. Некоторые правительства полагают, что экономические меры могут разрешить все проблемы, стоящие перед их странами. Экономика уподобляется некоему "deus ex machina", ключу к любому замку любой двери, ведущей в новую Азию, какой мы хотим ее видеть, а "здоровое экономическое развитие" считается "необходимым для успешного разрешения проблем мира и безопасности, для соблюдения прав человека, установления демократии и власти закона, для торжества социальной справедливости и плюрализма, а также культурного возрождения страны" (4).

На первый взгляд эти два утверждения: первое - что экономическое развитие является существенным фактором обеспечения мира, прав человека, демократии и культурного плюрализма и второе - что культура мира, демократии и прав человека является существенным фактором обеспечения неуклонного человеческого развития - отличаются только подходами. Но на деле оказывается, что сама по себе эта разница в подходах подразумевает различия более фундаментальные. Если экономика считается универсальным ключом, то совершенно естественно, что ценность человека должна определяться преимущественно, если не полностью, его эффективностью как инструмента экономики. А это противоречит представлению о мире, согласно которому экономические, политические и общественные институты должны работать на благо человека, а не наоборот; что же до культуры и развития, то они призваны создать среду, в которой каждый человек может реализоваться полностью.

У тех, кто допущен к власти, и тех, кто отстранен от нее, не может быть одинаковых систем ценностей. Точка зрения привилегированных слоев общества отличается от позиции людей, лишенных привилегий. Разница между "имущими" и "неимущими" не просто количественная, поскольку имеет далеко идущие психологические и идеологические последствия. И "экономические" проблемы редко являются только экономическими, ибо они связаны с вопросом о власти и привилегиях. Все недостатки чисто экономического подхода к решению проблем ясно видны, если мы обратимся, например, к проблеме нищеты. "Что бы ни говорили врачи, диетологи и другие ученые об объективных условиях бедности, то, как воспринимают свое положение сами бедные, также заслуживает внимания" (5). С этим соглашаются даже те, кто склонен преуменьшать человеческие потребности. Преодоление нищеты, таким образом, подразумевает в том числе изменение самооценки. И здесь опять вступают в игру власть и привилегии: "У бедных нет власти, и они безгласны. Имеющий же власть может навязывать свою волю социуму, невзирая на сопротивление. Бедные не способны ни навязать свою волю, ни заставить кого-либо сделать что-нибудь, а зачастую и вовсе не могут ни на что повлиять" (6). Недостаточно просто предоставить бедным материальную помощь. Нужно наделить их определенными полномочиями, чтобы они перестали считать себя беззащитными и бессильными в этом безразличном к ним мире.

Вопрос о полномочиях является наиважнейшим как с точки зрения культуры, так и с точки зрения развития. Получив ответ на него, сразу можно понять, кто вправе навязать стране или обществу свой взгляд на суть культуры и развития и кто решает, что надо делать во имя культуры и развития. Чем более тоталитарна система, тем бульшая власть сосредоточена в руках правящей элиты и тем в большей мере культура и развитие используются ею в собственных интересах. Культура в нашем понимании есть "наиболее современный, наиболее высокоразвитый инструмент обеспечения безопасности и преемственности жизни" (7). В этом очень широком определении культуры упор делается на ее гибкость и отсутствие принуждения. Но, будучи поставлена на службу частным интересам, культура становится статичной и приобретает оттенок принудительности. "Национальная культура" может превратиться в причудливый набор тщательно отобранных исторических фактов и извращенных общественных ценностей, предназначенный для оправдания действий власть имущих. В то же время многие государственные деятели до сих пор понимают развитие как экономический рост и для доказательства эффективности своего правления поспешно приводят статистические данные, которые часто нет возможности проверить.

Многие авторитарные правительства желают идти в ногу с прогрессом, но на деле не склонны ничего менять. В таких случаях они обычно заявляют, что выбирают свой специфический для данной нации и культуры путь политического развития. В послевоенные десятилетия популярной альтернативой был социализм, с восьмидесятых годов предпочтение стали отдавать демократии. Но в обоих случаях особое внимание уделяется культурной преемственности и как процессу, и как цели; это, в свою очередь, делает необходимым определение либо социализма, либо демократии в неких особых терминах; и, наконец, политическая элита страны окончательно и полностью присваивает себе роль арбитра в решении вопросов о том, что служит и что не служит сохранению культурной целостности (8).

Авторитарные правительства, сопротивляясь демократическим реформам, основанным на правах человека, нередко оправдывают себя тем, что это делается во имя культурной целостности, социальной стабильности и национальной безопасности. При этом подразумевается, что многие пороки западного общества являются порождениями демократии, ведущей к неограниченной свободе и эгоистическому индивидуализму. Те же правительства утверждают, обычно без достаточных доказательств, что демократические ценности и права человека противоречат национальным традициям и потому нуждаются в модификации - возможно, практически до неузнаваемости, - прежде чем их можно будет проводить в жизнь. В других случаях власть имущие говорят, что люди еще не готовы к демократии, поэтому с демократическими реформами следует неопределенно долго подождать.

В своем первом варианте эти нападки основываются на предположении (принятом столь широко и повсеместно, что его редко оспаривают и даже редко замечают), что Соединенные Штаты Америки являются высшим воплощением демократической культуры. При этом обычно упускают из виду, что США, безусловно являясь самыми значительными представителями демократической культуры, объединяют в себе также и множество других культур, зачастую достаточно грубо перемешанных. Среди них - культура потребления "я-хочу-это-всё", культура мегаполисов, культура сверхдержавы, иммигрантская культура. Существует также и развитая культура средств массовой информации, которые постоянно муссируют мириады проблем американского общества - от насилия на улицах и злоупотребления наркотиками до семейных затруднений местных знаменитостей.

Корни худших зол американского общества, затрагивающих в той или иной степени и другие развитые страны, лежат не в демократической законности, а в современном материализме. Крайний индивидуализм и "бандитская" мораль возникают там, где политическая и интеллектуальная свобода ограничена, а жесткая экономическая конкуренция стимулируется еще и тем, что достижение материального благополучия делается мерилом жизненного успеха. Как результат возникает общество, в котором культурные и общечеловеческие ценности остаются в стороне, а ценятся только деньги. Совершенных политических и общественных систем нет. Но разве удалось бы сохранить целостность столь мощной и столь разнородной страны, как Соединенные Штаты, если бы ее не скрепляли демократические институты, гарантированные конституцией, которая исходит из того, что "стремление человека к разумному и справедливому... делает свободное правление возможным", а "его склонность к страсти и несправедливости... делает такое правление необходимым" (9)?

Когда говорится, что демократия и права человека входят в противоречие с незападной культурой, такая культура обычно понимается слишком узко и представляется монолитной. На деле те ценности, которые стремятся пропагандировать демократия и правозащитное движение, можно найти во многих культурах. Людям всего мира нужны свобода и безопасность. Поиски такой формы правления, которая обеспечивает безопасность, не нарушая свободы, имеют долгую историю. Стремление к сильному правительству и диктатуре также обнаруживается во всех культурах, как восточных, так и западных: желание властвовать и преклонение перед властью свойственны человеческой природе, и истоком их служит все то же стремление обезопасить себя. Страна может выбрать систему, которая оставляет защиту многих на совести облеченного властью меньшинства, или же предпочесть институты, которые дадут частным лицам и организациям полномочия, достаточные для защиты своей свободы и безопасности. От этого выбора будет зависеть, насколько страна продвинется по пути к миру и человеческому развитию.

Многие из стран третьего мира являются полиэтническими обществами, в которых существует доминирующая расовая группа и некоторое - иногда большое - количество меньших групп: эмигрантских землячеств, религиозных или этнических меньшинств. И так же как нищету нельзя точно определить в терминах исключительно экономических, "меньшинство" определяется не по количественному признаку. Например, в исследовании, посвященном национальным меньшинствам Бирмы, говорится:

"В процессе государственного строительства... понятие "меньшинства" в Бирме изменилось, поскольку если одна группа определяет себя как нацию, все не входящие в эту группу становятся меньшинствами... Подобное определение большинства (которое реально может представлять собой малую часть населения, как, скажем, белые в сегодняшней ЮАР) исходит не из расовой или этнической принадлежности, а из возможности доступа к власти. Меньшинства, таким образом, - это те люди, которые отстранены от власти" (10).

Снова, как и в проблеме нищеты, вопрос упирается в полномочия. Одной материальной обеспеченности недостаточно для того, чтобы меньшинства и коренные народности ощутили себя воистину частью большей национальной целостности. Для этого они должны убедиться, что тоже участвуют в решении судеб государства, требующего от них лояльности. Нищета ведет к деградации всего общества и подрывает его стабильность, тогда как межнациональные конфликты и недовольство меньшинств угрожают миру как внутри страны, так и во всем регионе. А если бесправное "меньшинство" на деле оказывается подавляющим большинством, как это происходит в странах, где власть сосредоточена в руках немногих, угроза миру и стабильности присутствует всегда, даже если она не осознаётся.

Если повышение материального благосостояния, которое на деле является не более чем одним из средств, служащих счастью людей, достигается способами, ущемляющими человеческий дух, со временем оно породит лишь еще бульшие страдания. Широкие возможности, которые рыночная экономика может открыть развивающимся странам, реализуются только в том случае, если экономические реформы будут проводиться в форме, учитывающей интересы людей. В "Докладе по проблемам человеческого развития" (1993 год) отмечается, что не люди должны служить рынкам, а рынки - людям. Далее в нем говорится: "Как государство, так и рынок должны управляться людьми. Они должны работать в тандеме, люди должны иметь возможность их контролировать" (11).

И опять мы возвращаемся к проблеме реальных прав. От ее решения зависит, насколько широк будет круг людей, которым принесут пользу действия, предпринятые во имя культуры и развития. А это, в свою очередь, определит тот вклад, который эти действия внесут в обеспечение подлинного мира и стабильности. Демократия как политическая система, ставящая своей целью предоставление полномочий народу, необходима для неуклонного человеческого развития, то есть "развития людей во имя людей и силами людей".

Тот факт, что на создание первых демократических правительств Западу понадобились долгие годы, не может служить оправданием правительствам африканских и азиатских стран, сомневающимся в целесообразности демократических реформ. Весь ход мировой истории свидетельствует, что не существует некоей строго определенной последовательности стадий, через которые непременно должны проходить все народы и общества. Более того, идущие позади должны воспользоваться опытом, накопленным первопроходцами, и избежать ошибок и препятствий, затруднявших на первых порах продвижение вперед.

В мире возникнет столько видов демократии, сколько будет наций, принявших ее как форму правления. Не существует единой "западной демократии", равно как и демократия не исчерпывается формами правления, принятыми в Америке, Англии, Франции или Швейцарии. Каждая демократическая страна сохранит свою индивидуальность, в каждой стране демократическая система приобретет характер, согласующийся с ее социальными, культурными и экономическими потребностями. Но суть подлинной демократии заключается в том, что народ должен быть наделен полномочиями, достаточными для участия в управлении страной.

Все тридцать статей Всеобщей декларации прав человека направлены на то, чтобы обеспечить людям такие полномочия. Без этих прав демократические институты будут не более чем пустой оболочкой, не способной ни воплотить чаяния народа, ни противостоять наступлению авторитаризма.

Демократия обеспечивает ненасильственное изменение политической и социальной жизни. Демократическая традиция свободного обсуждения позволяет разрешать конфликты, не прибегая к оружию. Культура демократии и прав человека неотделима от культуры развития и культуры мира. Только обеспечив мощную поддержку движениям, стремящимся наделить людей полномочиями при помощи демократии, Организация Объединенных Наций и ее агентства окажутся на деле способны обеспечить культуру мира и культуру развития.