Русский Журнал
Win Mac
Содержание Unix
Dos
28.10.1997
Отзывы
Архивист
Филипп К. Шмиттер Более либеральная, предлиберальная или постлиберальная?


Первоначально опубликовано в Journal of Democracy, 1995, vol. 6, № 1, p. 15-22.

Филипп К. Шмиттер - профессор политологии Стэнфордского университета; ранее преподавал в Чикаго и Флоренции.

В конце XX столетия общие перспективы демократии выглядят более чем благоприятными. И вместе с тем вопрос о том, какой тип демократии и насколько развитая демократия ожидают нас в будущем, запутан как никогда ранее. Словно бы, сметя с пути почти всех "традиционных" оппонентов, поборники демократии наконец-то обрели свободу спорить друг с другом о значении и возможностях политического строя, который они предпочитают всем прочим.
Пока самая свежая "волна демократизации" катилась вперед, различные субъекты спокойно скользили на своих разнообразных и экзотических досках для серфинга по направлению к свободе. Теперь, когда гребень волны взметнулся до небес и будущее новых режимов кажется гораздо менее предсказуемым, привлекательность общей цели уступила место осознанию не только того, что консолидация демократии является гораздо более трудной задачей, чем переход от автократии к демократии, но и того, что не все общепризнанные демократические серферы стремились приплыть на один и тот же пляж.
Виной тому во многом наша несчастная привычка приравнивать "демократию" к "современной, представительной, либеральной, политической демократии, такой, которая практикуется в государствах-нациях". Конечно, трудно удерживать в голове все эти характеристики, тем более перечислять их каждый раз, когда заговариваешь о демократии. Но политологи, если уж не политики-практики, должны иметь в виду, что:
а) "классические" демократии, которые предшествовали нынешним (и от которых нынешние демократии унаследовали множество символов и норм), весьма по-разному понимали на практике такие термины, как "гражданство" и "подотчетность";
б) существуют не только различные "непосредственные" формы демократии; в современных представительных демократиях встречаются также различные варианты и степени "опосредования";
в) либерализм как концепция политической свободы и как учение об экономической политике, возможно, и родился в некоторых странах одновременно с демократией, но не был с нею связан никогда - тем более после того, как демократия расширилась, вобрав в себя народные массы, всенародно избранных представителей исполнительной власти, объединения по специальным интересам и шумные социальные движения;
г) много споров велось о том, должны общедемократические принципы участия, доступа, подотчетности, обратной связи и состязательности соблюдаться только "государственными" или "политическими" институтами или сферу их действия необходимо расширить за счет "частных" и "неполитических" структур, влияющих тем не менее на общество в целом;
д) наконец, исторической случайностью, никак не связанной с сутью демократии, является тот факт, что до сих пор демократия практиковалась лишь государствами, т.е. группой территориальных единиц, весьма отличных по размеру, уровню развития, степени национальной и культурной однородности и т.п.
Я могу предположить, что все эти аспекты демократии станут предметом анализа в грядущие десятилетия, когда ей предстоит столкнуться с невиданными прежде задачами. Ее будущее, как я уже писал ранее, представляется мне "бурным, неопределенным и богатым событиями"1.
Большинство проблем возникнет в установившихся либеральных демократиях (УЛД), а не в развивающихся неодемократиях (РНД). Конечно, последних ждут немалые разочарования, когда окажется, что действительность завышенным ожиданиям не соответствует, а на смену опьяняющему возбуждению переходного периода пришел скучный период консолидации. Однако рассматривая около полусотни попыток демократизации, осуществлявшихся с 1974-го, мы практически нигде не увидим экспериментирования с основными, устоявшимися институтами либеральной демократии. Доминирующим мотивом повсюду было желание заняться "нормальной политикой", т.е. копированием почти всей рутинной практики УЛД. Со временем, если политики и граждане РНД не потерпят крушения и не вернутся к какой-либо форме автократии, они, возможно, увидят недостатки, присущие УЛД, и начнут экспериментировать с чем-то новым. А пока лидерам РНД предстоит решить множество серьезных проблем, связанных с адаптацией традиционных демократических институтов к социальным, культурным и экономическим условиям конкретных стран.
Я подозреваю, что лишь очень немногие из стран, взмывших на упомянутую волну, потерпят полную неудачу и вернутся к автократии, тем более к такой ее форме, которая предстанет похвальным образцом альтернативной модели экономического развития и политической стабильности. Большинству суждено остаться демократическими, даже если лишь немногие будут в полной мере пользоваться плодами консолидации режима.
Напротив, серьезные испытания ждут "современные, представительные, либеральные [...] политические" демократии. От того, насколько они сумеют сохранить свои укоренившиеся правила и привычные процедуры при растущем недовольстве граждан, зависит судьба демократии во всем мире. По моему мнению, недовольство граждан в УЛД вызвано не просто конъюнктурными причинами, хотя оно, конечно, усилилось из-за экономического спада и необходимости приспосабливаться к серьезным переменам в отношениях между государствами. Кроме того, мне кажется маловероятным, что это недовольство проявится лишь в одной части политического спектра, даже если какое-то время проводниками его служили партии и движения левых сил. Причины подобного явления кроются в следующих характеристиках "реально существующей" либеральной демократии:
I) ее опора на индивидуализм;
II) ее приверженность к волюнтаризму при определении форм и характера вовлеченности граждан в политику, а также при "рекрутировании" политиков;
III) ее опора на территориальное представительство сторонников, соревнующихся для обеспечения исключительно легитимных связей между гражданином и государством;
IV) ее ограниченность рамками национальных государственных институтов, а также ее молчаливое сочувствие национализму;
V) ее безразличие к сохраняющемуся неравенству как в распределении благ, так и в представительстве интересов.
Каждая из этих особенностей входит в противоречие с тенденциями, наблюдающимися сегодня в мире, - такими, как: глобализация системы торговли и производства, изменение роли и путей технического прогресса, концентрация собственности, образование наднациональных торговых блоков и региональных организаций, экспансия и взаимопроникновение систем коммуникации, возрастающее влияние экономических циклов, необходимость реструктуризации промышленности, либерализация финансовых институтов, индивидуализация ситуаций личной жизни и, последнее по счету, но не по важности, - угроза безопасности, возникающая из-за изменения роли великих держав и ослабления контроля за национальными институтами. Некоторые из этих тенденций не новы, и либеральной демократии удавалось справляться с подобными трудностями в прошлом. Тем не менее масштабы и обилие этих проблем беспрецедентны, как и беспрецедентно отсутствие какого-либо "систематически приемлемого" альтернативного режима, способного их решить.
Как утверждал Роберт Даль, демократия уже прошла на практике через несколько революций, причем ее сторонники часто даже не вполне осознавали происходящее2. По иронии судьбы, как раз теперь, когда либеральная версия демократии (все внимание уделяющая представительным институтам, крупномасштабному управлению и наличию большого количества граждан, хотя и довольно пассивных) может более не опасаться угроз со стороны режима какого-либо другого типа, ей предстоит пройти через еще одну революцию - на сей раз под испытующим взглядом гораздо более образованной и критически настроенной публики.
В подобной ситуации у демократических государств есть три возможности:
I) повторное утверждение и расширение либерализма ("более либеральная демократия");
II) возврат к традициям гражданского республиканства ("предлиберальная демократия") или
III) появление новых, в том числе беспрецедентных форм представительства и отчетности ("постлиберальная демократия").
Более либеральная демократия? До сих пор наиболее вероятной стратегией могла бы именно такая: больше либерализма и (подразумевается) меньше демократии. Приватизация государственных предприятий; отказ от государственного регулирования; либерализация финансовой политики; легитимизация политических требований; замена коллективных норм участием индивидов; сакрализация прав собственности; сокращение государственной бюрократии и ее доходов; падение доверия к "политикам" в пользу "предпринимателей"; усиление власти "нейтральных технических" институтов, например центральных банков, за счет "пристрастных политических" институтов - все эти преобразования, во-первых, лишают основы популистские чаяния, связанные с общественным выбором, и во-вторых, затрудняют собирание большинства голосов для преодоления сопротивления меньшинств, особенно давно сложившихся и привилегированных.
Факты говорят нам, что в тех из УЛД, которые избрали курс "большего либерализма", процент граждан, принимающих участие в выборах и состоящих в профсоюзах, снизился в сравнении с другими странами. Одновременно с этим наблюдались падение престижа политиков и интереса граждан к общественным делам, росли недоверие к законодательным органам, политическая индифферентность. В тех же странах небывалый масштаб приняли сутяжничество, обвинения в коррупции и появление независимых кандидатов.
Весь вопрос теперь в том, будет ли продолжаться этот процесс "де-демократизации". Его оправдание основывается исключительно на экономических успехах, которые якобы сопутствуют либерализации производства и распределения. Даже если ожидаемое материальное благополучие действительно будет достигнуто и сохранено (что само по себе сомнительно), не следует забывать, что современные государства периодически меняют свое отношение к частным и общественным интересам3, отдавая предпочтение то одним, то другим, а потому ситуация вполне может измениться на прямо противоположную.
Предлиберальная демократия? Защитники "сильной демократии" отвергают все пять основных характеристик либерализма, названных выше: индивидуализм, волюнтаризм, электорализм, национализм и особенно безразличие к сохраняющемуся неравенству4. Сущность их рецепта заключается в возрождении гражданственности. Они желают снова увидеть, как индивиды действуют непосредственно в государственной сфере, сообща обсуждая возникающие предложения и вынося решения о, надо полагать, более равномерном распределении общественных благ. Обычно эти поиски нового "гражданского республиканства" сопровождаются твердым неприятием некоторых особенностей, которые хотя и не составляют сути либеральной демократии, но были вызваны к жизни ее практикой - это профессионализация политических элит, централизация государственной власти, создание объединений по интересам, коммерциализация процесса выборов, персонализация кандидатских призывов и манипулирование общественным мнением.
Меры, предлагаемые предлиберальными демократами, далеко не так последовательны, как программа институциональных и политических реформ, взятая на вооружение сторонниками "большего либерализма", но при этом более всеобъемлющи: радикальная децентрализация и рассредоточение государственной власти, более частое обращение к референдумам, ограничения на переизбрание и время пребывания в выборной должности, государственное финансирование политических партий вкупе с жесткими ограничениями частных пожертвований, создание условий для всеобщего участия в выборах, квоты для заслуживающих того меньшинств, просвещение граждан, поощрение участия в народных движениях и даже отбор представительной власти по жребию, а не по результатам выборов. Этим предложениям еще предстоит сложиться в четкую и узнаваемую программу (ярлык, присвоенный американцами - "левые либералы", - претит мне своей двусмысленностью не менее чем наименование "либеральные социалисты"), хотя зачатки ее уже можно обнаружить в нескольких недавно появившихся теоретических трудах и высказываниях представителей различных партий, как правых, так и левых5.
По-моему, предлиберализм страдает несколькими неисправимыми недостатками, которые вряд ли позволят его сторонникам перехватить инициативу у поборников главенствующего ныне "более либерального" курса. Во-первых, ему не хватает некой целенаправленности, которую давали прежней либеральной демократии такие лозунги, как "национальная независимость", "республиканство", "участие рабочих в выборах" или "свобода создания объединений". Во-вторых, основные тезисы его сторонников больше похожи на список сдаваемых в прачечную вещей, т.к. содержат скорее мелкие поправки к существующей практике, а не перечень мер, которые могли бы коренным образом изменить жизнь общества и за которые поэтому действительно стоит побороться. В-третьих, призывы к децентрализации и рассредоточению намеренно не учитывают масштабы решений, принимаемых современными национальными государствами, а также взаимосвязь между государствами - факторы, сильно ограничивающие возможности местной власти защищать интересы своих граждан. В-четвертых, сторонники предлиберальной демократии предпочитают не замечать, что при все возрастающей сложности современного общества уже невозможно обойтись без профессиональных посредников и постоянных организаций, действующих от имени отдельных членов социума. В-пятых, что является самым важным, предлиберализм делает ставку на отдельных граждан, рассчитывая, что те будут уделять часть времени и сил общественным нуждам, а это вряд ли реально, если принять в расчет темпы современной жизни и наличие массы возможностей для более приятного времяпрепровождения.
Постлиберальная демократия? Эта альтернатива не отвергает все то, чего добилась либеральная демократия, но стремится приспособить либеральную демократическую практику к расширению и углублению взаимосвязей различных стран, которые ожидают нас в будущем. Она исходит из следующих допущений:
1) сохранятся собственнический индивидуализм, расчетливость и предпочтение частных благ;
2) как заметил Давид Рикардо, "способность человека к альтруизму ограниченна" и таковой и останется;
3) традиционные группы или сообщества будут продолжать распадаться;
4) радикальные изменения в распределении богатства или прав собственности не могут быть осуществлены посредством демократических решений;
5) граждане не придают слишком много значения политике;
6) люди проявляют свои предпочтения и осознают, что для отстаивания своей позиции необходимы совместные усилия, но они не всегда понимают собственные интересы и склонны полагаться на других;
7) организованное посредничество между гражданами и властями сохранится, отчасти в силу двух предшествующих причин, отчасти вследствие расширения масштабов государственной политики;
8) политические партии, состязательные выборы и территориальное представительство, при всех их явных несовершенствах, не утратят своего значения как связующие звенья между индивидами и государственными институтами;
9) и, наконец, граждане стремятся улучшить демократию - при условии, что предлагаемые реформы не породят слишком много неопределенностей, не будут стоить слишком дорого и не вступят в противоречие ни с одним из вышеупомянутых допущений.
Итак, мы видим, что постлибералам придется пройти по узкой тропинке между глубоко укоренившимися традициями, по-прежнему представляющими ценность для могущественных групп, и некоторыми не до конца ясными обещаниями, которые еще предстоит понять менее влиятельным группам. И при этом постлиберальные реформаторы предложат ряд значительных политических перемен, которые должны быть одобрены и осуществлены согласно правилам либеральной демократии.
Вряд ли стоит разбирать здесь детально содержание постлиберальной альтернативы. Насколько мне известно, исчерпывающей ее версии пока не существует. Однако тут и там прозвучали отдельные предложения, которые со временем могут быть собраны в логически последовательный и привлекательный пакет реформ. К их числу относятся например предложения о создании гражданского жюри; об интерактивном голосовании; о расширении избирательных прав для будущих поколений; о видеодемократии или теледемократии; о лучших методах просвещения граждан; о взаимном представительстве между странами; о ваучерах, посредством которых люди могли бы обеспечить "вторичное гражданство" для объединения по интересам и в социальные движения, и т.п. Разумеется, не все эти предложения порождены "постлиберальными" тенденциями и не все они совместимы друг с другом. Однако распространение этих и других идей в сочетании (хочется надеяться) с экспериментированием в небольших масштабах может способствовать формированию постлиберальной альтернативы.

Еще одна проблема состоит в том, что при любой попытке отказаться от принципов либеральной демократии, сколь бы радужными ни казались открывающиеся перспективы, никогда нельзя сказать заранее, кто сможет поддержать такое значительное изменение и как осуществить его успешно (и демократическим путем). При той инертности, которая свойственна современным УЛД, чрезвычайно трудно убедить людей воспринять новые идеи, затрагивающие сами основы политических и экономических отношений. Для проведения всех прежних реформ либеральной демократии требовался хотя бы призрак, если не непосредственная угроза революции.
Но сейчас вероятность революции крайне мала. Что же тогда может привлечь внимание граждан и политических лидеров к плохому функционированию существующих институтов и побудить их начать рискованные и дорогостоящие реформы?
Но главная трудность в том, что сейчас более всего мешают либеральной демократии не признанные ее враги, а люди, которые полагают, что ее поддерживают. Как это ни странно, но осуществить реформы было бы гораздо легче, если бы экстремисты справа и слева стремились заменить либеральные правила и практику какой-либо иной формой правления. В действительности, однако, экстремистские программы и движения очень непоследовательны и неубедительны и, вероятно, такими и останутся. Самую значительную угрозу демократии представляют обычные избиратели, граждане, депутаты, представители интересов и активисты движений, занятые своими привычными делами, ибо именно их труднее всего будет убедить в необходимости преобразований.


1См. мой очерк "Dangers and Dilemmas of Democracy" (Опасности и дилеммы демократии), Journal of Democracy 5 (April 1994): р. 57-74.
Вернуться

2Robert A. Dahl, Democracy and Its Critics (Демократия и ее критики) (New Haven: Yale University Press, 1989). См. также: Anthony Downs, "The Evolution of Democracy: How Its Axioms and Institutional Forms Have Been Adapted to Changing Social Forces" (Эволюция демократии: как ее аксиомы и институционные формы были приспособлены к изменению социальных сил), Daedalus 116 (Summer 1987): р. 119-148.
Вернуться

3Albert O. Hirschman, Shifting Involvements: Private Interests and Public Action (Смена участия: частные интересы и общественные действия)(Princeton: Princeton University Press, 1982).
Вернуться

4Выражение "сильная демократия" принадлежит Бенджамину Барберу: Benjamin Barber, Strong Democracy: Participatory Policies for a New Age (Berkeley: University of California Press, 1984). Это может рассматриваться как наиболее полное и последовательное заявление современного теоретика в поддержку того, что я именую здесь "предлиберальной демократией".
Вернуться

5В дополнение к упомянутой выше книге Бенджамина Барбера см.: D. Beetham, "Liberal Democracy and the Limits of Democratization", Political Studies 40 (1992): р. 40-53; A. Botwinick, Skepticism and Political Participation (Philadelphia: Temple University Press, 1990); J. S. Dryzek, Discursive Democracy (Cambridge: Cambridge University Press, 1990); C. G. Gould, Rethinking Democracy (Cambridge: Cambridge University Press, 1988); P. Green, Retrieving Democracy (London: Methuen, 1985); J. J. Mansbridge, Beyond Adversary Democracy (New York: Basic Books, 1980); C. Pateman, Participation and Democratic Theory (Cambridge: Cambridge University Press, 1970); он же: The Problem of Political Obligation: A Critique of Liberal Theory (Cambridge: Polity Press, 1985). Крестным отцом всех этих авторов является, вероятно, C. B. MacPherson. Особенно см. его книгу Democratic Theory: Essays in Retrieval (Oxford: Clarendon Press, 1973) и The Life and Times of Liberal Democracy (Oxford: Oxford University Press, 1977).
Вернуться

Перевод выполнен группой переводчиков под руководством Веры Зелендиновой. Сокращенный вариант.




В начало страницы
Русский Журнал. 28.10.1997.
Филипп К. Шмиттеp. Более либеральная, предлиберальная или постлиберальная?
http://www.russ.ru/journal/predely/97-10-28/shmitter.htm
Пишите нам: russ@russ.ru