5.11.1997 |
Аренд Лийпхарт, профессор политологии Калифорнийского университета в Сан-Диего, является автором многих трудов и одним из редакторов книги "Избирательные законы и их политические последствия" (1986). Его статья "Конституционные выборы для новых демократий" была опубликована в зимнем (1991) номере "Journal of Democracy". В своей статье "Конституционные выборы для новых демократий" я представил сравнительный анализ различных типов демократических систем, основанный на эмпирических данных и не принимающий в расчет привычные расплывчатые и не поддающиеся проверке аргументы и контраргументы по данному вопросу. Я сравнил четыре парламентско-мажоритарные демократии (Великобритания, Канада, Австралия и Новая Зеландия) с девятью парламентскими демократиями, основанными на пропорциональном представительстве (Германия, Италия, Австрия, Нидерланды, Бельгия и четыре скандинавских государства - Швеция, Дания, Норвегия, Финляндия), с точки зрения представительства и защиты меньшинств, степени демократичности, сохранения общественного спокойствия и порядка и управления экономикой. Я обнаружил, что везде, где между двумя группами демократических государств наблюдались различия, парламентские системы, основанные на пропорциональном представительстве, показывали свое превосходство. Значительные отличия обнаружились там, где речь шла о представительстве меньшинств (определявшемся по представительству женщин в национальных парламентах), защите интересов меньшинств (определявшейся по наличию нововведений в политике в области семьи), демократичности (определявшейся по участию избирателей в голосовании) и контроле за безработицей; что же касается неравенства в распределении доходов и контроля над инфляцией, то здесь различие было небольшим; показатели же экономического роста и стабильности общественного порядка (определявшейся по числу волнений и смертных случаев в результате политического насилия) практически совпадали. Согласно расхожему, хотя и несколько устаревшему, мнению, пропорциональное представительство лучше обеспечивает защиту прав меньшинств, но менее эффективно при принятии решений. Тот факт, что по некоторым показателям я не обнаружил практически никаких отличий между парламентской и мажоритарной системами, следует несомненно расценивать в пользу первой. Ги Лардейре и Квентин Л. Куэйд, оба горячие сторонники общепринятого взгляда, выдвинули против моего анализа и выводов ряд возражений. Брошенный вызов меня очень радует, поскольку дает мне возможность еще раз проверить свои данные. Лардейре и Куэйд утверждают, что: а) различия в показателях деятельности правительств можно объяснить не типом демократии, а иными факторами, следовательно, эти различия не доказывают какого-либо превосходства парламентской системы пропорционального представительства; б) мажоритарные системы демонстрируют свои преимущества при сравнении других важных характеристик; в) некоторые из рассуждений, на которых базируется мой анализ, некорректны; и наконец, г) на результатах исследований сказалось мое пристрастное отношение, проявившееся в выборе и классификации стран, подвергавшихся анализу. Я намерен, однако, показать, что во всех случаях, когда эти возражения можно проверить фактами, они оказываются несостоятельными. Я согласен с заявлением Лардейре и Куэйда, что экономические успехи не определяются исключительно правительственной политикой; именно это я и утверждаю в своей статье. Имеется, очевидно, много внешних случайных факторов, влияющих на экономические показатели государства. Я не оспариваю высказанное Куэйдом мнение, что на Британию оказали негативное воздействие некие особые обстоятельства. С другой стороны, ряд стран пропорционального представительства подвергся аналогичному отрицательному влиянию: и Нидерланды, и Бельгия также утратили обширные колонии; "глубинный социально-психологический" шок от деколонизации, который испытала Британия, едва ли был сильнее шока от разгрома и раскола, который пришлось пережить Германии, а этническая вражда докучала Бельгии не менее, чем кельтский национализм окраин Великобритании. Я сравнивал не просто Британию с одной или несколькими странами, с режимом пропорционального представительства, а группу из четырех парламентско-мажоритарных демократий с группой из девяти парламентских стран с пропорциональным представительством. Я полагал, что при рассмотрении экономических показателей групп демократических государств на протяжении длительного периода времени, при одинаковом уровне экономического развития всех этих стран, внешние и случайные воздействия имеют тенденцию к выравниванию. Поскольку ни Лардейре, ни Куэйд не выдвинули никаких правдоподобных аргументов в пользу того, что группа парламентских демократий, основанных на пропорциональном представительстве, пользовалась в шестидесятых-восьмидесятых годах какими-либо особыми экономическими выгодами, - мое первоначальное предположение и, следовательно, результаты моего исследования относительно различий экономических показателей остаются в силе. Лардейре и Куэйд на самом деле упоминают некоторые факты, которые могли бы лечь в основу альтернативных объяснений подобных различий, например: ряд особенностей скандинавских стран, преимущества конституционных монархий, отличие между умеренными и крайними формами пропорционального представительства и выгода от военного покровительства США. Воздействие всех этих факторов можно выявить эмпирическим путем. Лардейре утверждает, что безработица в скандинавских странах незначительна из-за "высокой степени защищенности рабочих мест", а неравенство в распределении доходов сравнительно невелико из-за того, что консервативным партиям на пути к власти приходится сталкиваться с весьма серьезными препятствиями. Влияние этих факторов на результаты моего исследования можно легко проследить, исключив из рассмотрения скандинавские страны и сравнив нескандинавские парламентские демократии, основывающиеся на пропорциональном представительстве, с парламентско-мажоритарными режимами. Средний уровень безработицы в скандинавских странах действительно ниже, чем в других странах с режимом пропорционального представительства, - 2,7% по сравнению с 5,7%, - но при этом у парламентско-мажоритарных стран показатель этот составляет 6,1%. Что же касается неравенства в распределении доходов, то между скандинавскими и нескандинавскими странами с пропорциональным представительством разницы практически нет: показатели составляют соответственно 39,0 и 38,9%, что ниже, чем 42,9% у парламентско-мажоритарных демократий. При сравнении монархий и республик прежде всего следует отметить, что если конституционная монархия дает какие-либо преимущества, то все парламентско-мажоритарные страны этими преимуществами пользуются, в то время как среди парламентских демократий пропорционального представительства такие страны составляют лишь половину. Во-вторых, при сравнении монархических государств (Бельгия, Нидерланды, Швеция, Норвегия и Дания) с республиканскими государствами пропорционального представительства (Германия, Италия, Австрия и Финляндия) оказывается, что уровни развития этих групп стран практически одинаковы, а уровень инфляции - один и тот же. Лишь по уровню безработицы наблюдается некое различие: у монархий средний уровень безработицы составляет 4,0%, а у немонархических государств - 4,9%. Но и эта последняя цифра все же лучше, чем 6,1% в среднем для парламентско-мажоритарных стран. Показатели, касающиеся представительства и защиты меньшинств, уровня демократичности, для монархической и немонархической групп немного отличаются, но и тот и другой явно превосходят соответствующие показатели у парламентско-мажоритарных стран.
Обнаружим ли мы ахиллесову пяту системы пропорционального представительства, если обратимся к странам, где принцип этот воплощен наиболее полно (Италия, Голландия, Дания и Финляндия), и сравним их со странами более "умеренными" в этом плане (Германия, Швеция, Норвегия, Бельгия и Австрия)? Эмпирические данные подобные опасения не подтверждают. Уровень инфляции и безработицы в первой группе действительно выше (7,4% и 5,5% по сравнению с 5,4% и 3,6%), но все же немного ниже, чем 7,5% и 6,1% у парламентско-мажоритарных систем; уровень экономического роста практически одинаков. Что касается представительства и уровня демократичности, то здесь различия незначительны, причем обе группы стран с пропорциональным представительством намного превосходят по этому показателю парламентско-мажоритарные системы. Я сам отдаю предпочтение умеренным системам пропорционального представительства, но не склонен при этом преувеличивать опасность "крайних" форм.
|
v
Частично дополняя, а частично изменяя систему критериев, использованную мной для анализа различных типов демократий, Лардейре и Куэйд утверждают, что демократии следует оценивать по таким показателям, как подотчетность, стабильность правительств, возможность принятия решений и способность избежать "повторных выборов". Эти предложения страдают некоторыми недостатками. Прежде всего, хотя подотчетность действительно является важной характеристикой демократического правительства, ее невозможно объективно измерить. Во-вторых, мне кажется сомнительным заявление о том, что коалиционные правительства менее ответственны и подотчетны, чем однопартийные. Характеристика, которую Куэйд дает коалиционным кабинетам ("правительства, сколоченные путем тайных межпартийных сделок из обломков, оставшихся после выборов"), справедлива лишь в отдельных исключительных случаях, например в отношении Израиля (где проведенная в жизнь со всей полнотой система пропорционального представительства сочетается с разделением избирательного корпуса на равные, противостоящие друг другу части); для большинства же стран пропорционального представительства она представляет собой крайнюю степень преувеличения. В действительности после формирования коалиционные кабинеты чаще всего действуют гораздо более открыто, чем однопартийные. В-третьих, стабильность правительства можно оценить, подсчитав, какое время в среднем находится у власти сформированный кабинет. Мои оценки, основанные на собранной ранее информации, показывают, что средняя продолжительность жизни правительства в парламентско-мажоритарных странах примерно в два раза выше, чем в парламентских системах пропорционального представительства 1. Лардейре утверждает, что более длительное нахождение кабинета у власти означает бoльшую способность правительства принимать решения, поскольку обеспечивает преемственность в деятельности правительственных чиновников. Но при смене коалиционных кабинетов их состав обычно меняется не так сильно, как при радикальном чередовании правительств в парламентско-мажоритарных странах. Лардейре сам признает это, когда говорит о "длительном нахождении у власти определенных групп основных политических деятелей" в странах пропорционального представительства. В-четвертых, единственным убедительным доказательством того, что, как считает Лардейре, парламентско-мажоритарные правительства более способны к принятию решений, могла бы послужить эффективность их политики. Это возвращает нас к оценке деятельности правительства с точки зрения макроэкономической политики и поддержания общественного порядка. Однако, как мы уже видели, имеющиеся данные не говорят о каком-либо превосходстве парламентско-мажоритарной системы. Жалобы Лардейре на то, что в парламентских системах пропорционального представительства слишком часто проводятся выборы, добавляют еще один показатель демократичности, который, к счастью, легко измерить и проанализировать. За 29 лет, с 1960 по 1988 год - период, за который оценивались два из трех экономических показателей ОЭСР, в парламентско-мажоритарных странах было проведено в среднем по 10 общенациональных выборов в законодательные органы, в то время как в парламентских странах пропорционального представительства - по 8,8 2. В действительности, вопреки утверждению Лардейре, выборы в демократиях пропорционального представительства проводились реже, хотя разница эта и незначительна. Лардейре и Куэйд почти не высказывают замечаний по поводу моей методики подсчетов. Единственный вопрос, который Лардейре все же поднимает, касается подсчета участия избирателей в голосовании: если подсчитывать эту цифру как процент от количества зарегистрированных избирателей, то, скажем, в США она была бы значительно выше. Здесь он абсолютно прав, но все цифры, которые я привожу, получены как процент от общего числа избирателей, а это означает, что все страны в этом смысле оказываются в равном положении. Более того, если показатель участия избирателей в выборах использовать в качестве критерия демократичности, то низкий процент, полученный для США, свидетельствует не только о политической апатии избирателей, но и о том, что правительство намеренно отбивает у них охоту участвовать в выборах, создавая обременительные процедуры регистрации. |
Куэйд сомневается в правомерности того, что я оцениваю по числу женщин-законодателей "представительство женских интересов". Но я отнюдь не ставлю знака равенства между этими двумя критериями: я воспользовался еще одним показателем (количество государственных актов, касающихся вопросов семьи), чтобы определить, действительно ли об интересах женщин в странах пропорционального представительства заботятся больше, и обнаружил, что это на самом деле так. И наконец, Лардейре утверждает, что система Роберта Даля, использованная мною для оценки уровня демократичности, якобы пристрастна к системе пропорционального представительства. Я уже признал справедливость этого замечания в первой своей статье и пояснил, что решил использовать критерии Даля, поскольку из имеющихся суммарных оценок они наиболее точны. Однако, учитывая сказанное выше, я не буду настаивать на том, чтобы они были приняты в качестве доказательства. Куэйд подвергает критике благоприятную оценку, которую я даю сочетанию парламентаризма и системы пропорционального представительства, ссылаясь на пример некоторых государственных систем, в которых пропорциональное представительство сыграло отрицательную роль, особенно на те два случая, которые часто рассматриваются как явные провалы демократии: Веймарскую республику и Четвертую республику во Франции. Невозможно отрицать провал Веймарской республики, однако вывод о том, что решающую роль в этом сыграла система пропорционального представительства, а мажоритарная система могла бы в той ситуации спасти демократию, представляется мне куда менее очевидным. Кроме того, Веймарская республика была скорее полупрезидентской, а не парламентской. Четвертая республика во Франции действительно оставила по себе плохую память, но существуют убедительные доводы в пользу того, что трудности, стоявшие перед ней, можно было бы преодолеть, проведя сравнительно небольшие реформы в рамках парламентской системы пропорционального представительства, без радикального перехода к президентской власти. В противовес всем этим случаям можно привести многочисленные примеры провала мажоритарных систем, таких, как, скажем, неудавшиеся демократии Западной Африки. Сэр Артур Льюис, работавший экономическим советником при этих правительствах, убежден в том, что "наивернейшим средством погубить демократию" в этих расколотых противоречиями обществах "является англо-американская избирательная система, основанная на принципе "первый на финише" (мажоритарная) 3. Лардейре не отрицает правомерность моего выбора стабильных современных демократий в качестве объекта анализа, но заявляет, что некоторые из этих стран следовало бы классифицировать по-иному. Хотя Франция не является в полной мере ни президентской, ни мажоритарной, я согласен с утверждением Лардейре, что в этом смысле она близка к США. Испанию и Португалию действительно следует отнести к категории парламентских демократий пропорционального представительства, но оба эти государства не были демократическими в течение всего периода, к которому относятся рассматриваемые мною эмпирические данные. Однако я не вижу оснований исключать Германию из числа стран пропорционального представительства: места в бундестаге распределяются между партиями практически полностью в соответствии с этим принципом, хотя наличие 5%-ного порога позволяет характеризовать германскую систему как умеренную. Хотя даже если отнести Германию к мажоритарным системам, результаты моего анализа остаются в силе. По выдвинутой Лардейре контргипотезе, "исходя из критериев эффективности и демократии", две мажоритарные системы (парламентская и президентская) стоят выше парламентских систем пропорционального представительства. Это утверждение можно проверить, сравнив семь мажоритарных систем (рассмотренные мною парламентско-мажоритарные страны плюс США, Франция и, что спорно, Германия) с восемью системами пропорционального представительства (все перечисленные выше парламентские системы пропорционального представительства, за исключением Германии). Даже при такой классификации демократии пропорционального представительства имеют лучшие показатели с точки зрения контроля за безработицей (средний уровень безработицы составляет 4,6% против 5,5%) и незначительно отличаются по экономическому росту (3,5% против 3,4%) и уровню инфляции (6,6% против 6,5%). По показателям представительства и защиты меньшинств и уровня демократичности страны пропорционального представительства далеко впереди мажоритарных систем: 17,5% против 4,5% по числу женщин в парламентах; 8,0% против 4,4% по политике в области семьи; 84,5% против 73,5% по числу избирателей, участвующих в голосовании; 20% наиболее обеспеченных семей получили 38,9% против 41,9% от общего дохода. Эти данные явно опровергают контргипотезу Лардейре. Граждане и политические деятели демократических стран, очевидно, высоко ценят преимущества парламентаризма и пропорционального представительства. Для многих, если не для большинства, стран с президентским правлением характерны широкое недовольство деятельностью президентской власти и популярность идеи перехода к парламентской форме правления; противоположные устремления вряд ли можно найти в какой-либо из парламентских демократий. Аналогично в большинстве мажоритарных стран граждан не устраивает механизм мажоритарных выборов и они хотели бы перейти к системе пропорционального представительства, в то же время в странах пропорционального представительства редки призывы к мажоритарной системе. Происходит это потому, что люди хорошо понимают суть мажоритарности и президентской власти, которые приводят к общественной розни и при которых победитель получает всё. С самого начала столетия демократии, в которых этнические или иные серьезные противоречия были сильны, обращались к системе пропорционального представительства как к средству улаживания внутренних конфликтов. Поэтому рекомендации Лардейре, предлагающего систему мажоритарных выборов для стран Южной Африки и других государств, раздираемых внутренней рознью, неправильны и опасны. Еще одной причиной популярности системы пропорционального представительства является осознание гражданами того факта, что результаты мажоритарных выборов по сути своей несправедливы и недемократичны. Со времени второй мировой войны ни одна из правящих партий Британии не пришла к власти по воле избирателей: все они получили власть вопреки тому, что большинство граждан голосовало против них. Демократы в основном не разделяют мнения Лардейре и Куэйда, не придающих большого значения несоразмерности результатов выборов. Как говорится в передовой статье одного из номеров за 1991 г. лондонского жуpнала "Экономист", "поскольку осознание справедливости является пробным камнем демократии - основой ее законности, то доказанная несправедливость лишает силы все остальные аргументы" 4. Фундаментальные изменения конституции бывают, как правило, трудноосуществимы, а потому редки, но преобладающие демократические настроения делают переход от мажоритарности к системе пропорционального представительства более вероятным, чем движение в обратном направлении. И причина заключается не в том, что, как полагает Лардейре, "избавиться от системы пропорционального представительства практически невозможно, поскольку для этого пришлось бы призвать независимые партии к сотрудничеству в их собственной ликвидации". В демократиях пропорционального представительства большие партии обычно располагают достаточным количеством голосов, чтобы перейти к выгодной для них системе, тем более что, как верно отмечает Лардейре, тип избирательной системы, "как ни странно, не зафиксирован в большинстве конституций". Тот факт, что попытки подобного изменения наблюдаются крайне редко, невозможно объяснить узкопартийным эгоизмом; основную роль здесь играет понимание того, что устранение пропорционального представительства является недемократичным и опасным шагом. И эмпирические данные, и общественное мнение в существующих демократиях убедительно доказывают, что пропорциональное представительство и парламентаризм являются наилучшими вариантами и для новых демократий. Перевод выполнен группой переводчиков под руководством Веры Зелендиновой. Вернуться
2 Даты парламентских выборов в 13 странах можно найти в соответствующих главах книги: Thomas T. Mackie and Richard Rose, The International Almanac of Electoral History, 3 rd ed. (London: Macmillan, 1991).
3 W. Arthur Lewis, Politics in West Africa (London: Allen and Unwin, 1965), 71.
4 The Economist, 11 May 1991, 13.
|
В начало страницы Русский Журнал. 5.11.1997. Аренд Лийпхарт. Пропорциональное представительство. Повторная проверка данных. http://www.russ.ru/journal/predely/97-11-05/layphr.htm Пишите нам: russ@russ.ru |