 |
 |
Первоначально опубликовано в Journal of Democracy, 1997, Vol. 8, #4.
"Столкновение цивилизаций и передел мирового порядка". Сэмюэл Ф.Хантингтон. Саймон энд Шустер, 1996, 367 стр.
 Новая провоцирующая книга Сэмюэла Ф.Хантингтона во многих отношениях отвечает его обычным высоким стандартам. Демонстрируя непревзойденную широту охвата, Хантингтон на основе экономического, исторического и культурологического анализа выстраивает всеобъемлющую теорию мировой политики после холодной войны. Можно не разделять взглядов автора или не соглашаться с выводами, но невозможно не поразиться его интеллектуальной смелости и оригинальности. Более того, как ученый, имеющий практический опыт работы, Хантингтон считает, что теория должна быть актуальной и отвечать практическим потребностям. Его цель, в наивысшей степени воплотившаяся в данной работе, состоит в том, чтобы не просто понять и объяснить мир, но и изменить его, или, по крайней мере, влиять на политику руководства страны. Одним из свидетельств его успеха может служить то огромное уважение, которым он пользуется в политических кругах во всем мире.
И тем не менее поклонники научной работы Хантингтона в области демократии, а в особенности его классического труда 1991 года "Третья волна: демократизация в конце двадцатого столетия", вероятно, будут озадачены его новой и в высшей степени противоречивой теорией, состоящей в том, что определяющей чертой современной международной политики является "столкновение цивилизаций". Особое недоумение вызывает резкая нестыковка этой теории с "третьей волной".
В качестве примера такой нестыковки можно привести рассмотрение Хантингтоном конфуцианства и ислама. В "Третьей волне" он отвергает точку зрения, что эти две культуры представляют "непреодолимые препятствия для демократического развития". Точнее, он отмечает, что в каждой из этих культур имеются черты, несовместимые с либеральной демократией: так в конфуцианстве существует примат коллектива над отдельным человеком и власти над правами, а ислам не проводит различия между религиозным сообществом и политическим сообществом. Однако, в "Третьей волне" Хантингтон ставит под сомнение культурный детерминизм. Он рассматривает культуры как динамические и сложные образования; с течением времени культурные черты, совместимые с демократией, могут вытеснить враждебные ей аспекты. Представление, что католицизм представляет непреодолимые препятствия для демократии, оказалось развенчанным в результате демократических преобразований третьей волны во многих католических странах. Подобным образом сенсационный экономический рост восточноазиатских обществ уже опроверг теорию о несовместимости конфуцианства с капитализмом. А поэтому, спрашивает Хантингтон, как можно быть уверенным, что тезис о несовместимости конфуцианства с демократией окажется более жизненным? А то, что истинно для конфуцианства, также истинно и для ислама, в котором Хантингтон усматривает даже больше природных черт, таких как эгалитаризм и волюнтаризм, отвечающих требованиям демократии.
В "Столкновении цивилизаций" остались только слабые отзвуки этих более ранних представлений. Ограничившись кратким упоминанием возможности, что экономический рост в Китае может создать "социальную базу для движения в направлении политического плюрализма" (стр.238), Хантингтон рисует мрачную картину конфуцианства и ислама как монолитных цивилизаций, непреодолимыми культурными и историческими силами подталкиваемых к конфликту с Западом. Больше не идет речь о наличии культурных характеристик, потенциально совместимых с либеральной демократией. Вместо этого Хантингтон говорит о глубоко укорененной враждебности и культурной несовместимости. "Непреодолимая культурная пропасть" (стр 307) отделяет Соединенные Штаты от Азии. Что касается исламского мира, "проблему для Запада составляет не исламский фундаментализм, а ислам" (стр.217). Если исходить из непримиримости этих противоречий, то тезис о возможности демократии, красной нитью проходящий по "Третьей волне", сменяется тезисом о "парадоксе демократии" - опасности, что "демократия" в этих и других незападных цивилизациях "способна привести к власти антизападных националистов и фундаменталистов" (стр.197-98).
Как же объясняется такое различие между "Третьей волной" и "Столкновением цивилизаций"? Нам представляется, что лучше всего можно понять эту непоследовательность, елси рассмотреть разницу между понятиями "волн" и "фаз" - двумя различными моделями исторической эволюции, которые, соответственно, иллюстрируют тезисы этих двух работ. С точки зрения сторонников демократии образ "волн" олицетворяет исключительно оптимистический взгляд на историческое развитие. Он наглядно отражает постепенное наступление демократии по всему миру, начало которому было положено более двухсот лет назад американским экспериментом по самоуправлению. Несмотря на периодические откаты, эти волны слились в полноводное и как будто неудержимое мировое течение.
Совершенно иную картину вызывает образ "фаз", который Хантингтон использует для описания возникновения и падения цивилизаций. Сначала идет фаза вызревания, за ней фаза войны и зрелости, а затем наступает старость, распад и в конечном итоге смерть от руки более молодой и сильной соперничающей цивилизации. В "Столкновении цивилизаций" Хантингтон высказывает точку зрения, что западная цивилизация уже прошла пик своего развития. Основная задача, стоящая перед ней в настоящий момент, - остановить упадок, который уже проявляется в усугублении асоциального поведения, в распаде семьи, в ослаблении трудовой этики. Чтобы решить эту задачу, западные общества, и в особенности Соединенные Штаты, должны отбросить свою высокомерную уверенность, что их ценности имеют универсальную применимость и привлекательность, привести свои международные притязания в соответствие со своими сокращающимися возможностями и перенести свои приоритеты в область возрождения и сохранения уникального культурного наследия своей цивилизации.
"Волновой" тезис не просто несовместим с пессимистическим и даже эсхатологическим смыслом модели цивилизационных "фаз". С этой новой позиции он фактически превращается в опасную иллюзию: он поощряет западный универсализм, таким образом затушевывая азиатскую и исламистскую угрозу, а также порождает необоснованную уверенность в будущем, подпитывая самодовольство и бездеятельность Запада в отношении своего внутреннего кризиса и надвигающегося заката.
Таким образом, "Столкновение цивилизаций" следует рассматривать как пересмотр "Третьей волны", хотя Хантингтон и не признает этого. Новая книга представляет собой атаку на ту эйфорию, которая на какое-то время охватила Запад после крушения Советской империи, а также предупреждение о серьезных новых внутренних и внешних угрозах.
Однако, "Столкновение" - это не просто резкий звонок будильника. В этой книге также сделана попытка предложить новую парадигму для понимания и в конечном итоге предотвращения глобального конфликта в мире после холодной войны. При помощи этой парадигмы можно понять несколько важных вещей относительно динамики современной международной политики, однако в конечном итоге она неприменима и даже вредна в качестве универсальной политической модели.
Хантингтон пишет, что наиболее существенная черта этого нового мира состоит в том, что "совершенствование транспортной системы и средств коммуникации обусловили более частые, интенсивные, симметричные и широкие взаимодействия между людьми, принадлежащими к различным цивилизациям. В результате их цивилизационная принадлежность стала более явной" (стр.129).
Действительно, в последние годы мы все явились свидетелями взрыва религиозной и этнической вражды. Этому есть многочисленные причины, в том числе конец холодной войны, во время которой культурные и религиозные проблемы и противоречия были подчинены задачам идеологической борьбы. Основное положение Хантингтона состоит в том, что в настоящий момент эти конфликты разворачиваются на более широком поле из-за процессов глобализации, которые вызвали невиданные ранее масштабы межцивилизационного взаимодействия. Однако, как мы знаем, они разворачиваются и в меньшем масштабе, когда национальные и этнические группы сталкиваются, пытаясь обеспечить себе место в стремительно меняющейся политике современного мира, а также защитить свою идентичность от нивелирующего воздействия глобализации. Таким образом, новые культурные динамические процессы идут не только между цивилизациями, но и внутри них, а также внутри религий и государств.
Кроме того, и это самое важное, в новой политике существует общее культурное и цивилизационное измерение. Все цивилизации и культуры, в той или иной степени, делятся на две группы смотря по тому, как они справляются с проблемами современного мира. Один вариант - уверенное и неагрессивное поведение, основывающееся на убеждении, что культурное своеобразие способно сохраниться в условиях модернизации и глобальной конкуренции и даже являться важнейшим источником жизненной энергии, без которой ни один народ не может существовать. Другой вариант - неуверенное и агрессивное поведение. Ему следуют те, кто пользуется межкультурными и межцивилизационными разногласиями для достижения и укрепления власти.
Защитники второго подхода также делают упор на национальной, культурной или религиозной идентичности, однако у них это направлено против других групп, часто в качестве пропагандистско-агитационной риторики. Этот подход порождает политику нетерпимости и авторитаризма, в то время как первый подход питает культурный плюрализм и соблюдение прав меньшинств, - по выражению философа Исайи Берлина, "мир, представляющий собой достаточно мирное многоцветное покрывало". В глобальном многоцивилизационном плане крайние националисты имеют больше общего между собой, чем с плюралистами из своих собственных цивилизаций. И точно таким же образом, плюралисты из разных цивилизаций и культур имеют больше общего друг с другом, чем с шовинистами из собственной культуры.
Сосредоточив свое внимание практически исключительно на столкновениях между цивилизациями, а не внутри них, Хантингтон невольно маргинализует умеренных и легитимизирует националистов в качестве подлинных представителей той или иной культуры или цивилизации. Хантингтон прав в том, что умеренные часто маргинализуются механизмом "динамики ненависти", который раскручивается в ситуациях раскола, когда "взаимные страхи, недоверие и ненависть питают друг друга" (стр.266). Однако тот факт, что шовинисты умеют играть на этих страхах и обращать "динамику ненависти" себе на пользу, не делает из них легитимных патриотов. И плюралисты не становятся от этого чужеродными, вестернизированными пятыми колоннами в своих собственных обществах, хотя крайние националисты и пытаются представить их в таком свете. Можно быть незападным, не будучи антизападным.
Сводя западный универсализм к идеологии империализма - "концепция универсальной цивилизации служит оправданию западного культурного доминирования в других обществах" (стр.66) - Хантингтон некритично подходит к антизападным выступлениям со стороны других цивилизаций. Он принимает в качестве подлинной формы культурного выражения антизападное "азиатское самоутверждение" китайских и других азиатских авторитарных лидеров. Он как будто не замечает иронии той ситуации, что китайское руководство после крушения коммунистической идеологии обратилось к "реакционному" конфуцианству. И использование пекинским режимом антизападничества и традиционных культурных символов он рассматривает как подлинное национальное отторжение попыток вестернизировать Китай, предпринимавшихся в восьмидесятые годы маргинальными продемократически настроенными интеллектуалами.
Вызывают тревогу следствия, которые подход Хантингтона может иметь для внешней политики. Если мы хотим, чтобы в нашем "мире, поделенном на сферы влияния", был порядок, каждое "центральное государство" должно обеспечить порядок внутри своей цивилизационной сферы и удерживаться от вмешательства в дела других цивилизаций. Конфликты разгораются, "когда государство пытается пропагандировать или навязывать свои ценности людям, принадлежащим другой цивилизации" (стр.208, курсив мой). Это общее правило острием своим направлено на Соединенные Штаты, с его глобальными интересами и представлением о своей всемирной миссии. Хантингтон пишет, что "наиболее важно" признать, что "западное вмешательство в дела других цивилизаций представляет собой, возможно, самый опасный источник нестабильности и потенциального глобального конфликта в многоцивилизационном мире" (стр.312). В применении к Азии и к отношениям США с Китаем, эти указания оставляют США очевидный и простой выбор "между тем, чтобы решать вопросы баланса сил ценой конфликта или сохранить мир ценой потери гегемонии" (стр 238). Из этого следует, что единственный способ избежать войны - признать гегемонию Китая в Азии.
Необязательно быть сторонником глобального военного вмешательства США, каковым я вовсе не являюсь, чтобы попытаться найти какой-то третий путь отношений с Китаем - сочетание участия и сдерживания, достижение равновесия сил путем осторожного, однако решительного применения силы в целях придания надежности союзам и обязательствам. Учитывая, что территориальные притязания Китая совпадают с притязаниями многих других стран, для поддержания мирового порядка, по-видимому, будет недостаточно позволить Китаю делать все, что ему заблагорассудится внутри своей сферы влияния.
Предположительно Хантингтон понимает необходимость выработки более нюансированной политики, хотя нелегко найти свидетельства этому в "Столкновении", где он даже не проводит различия между пропагандой своих ценностей и навязыванием их другим народам. К счастью, он прояснил свою позицию в ответе на критическую рецензию Пьера Хасснера, опубликованную "National Interest": "Я убежден, что Соединенные Штаты и Запад должны пытаться пропагандировать и содействовать правам человека и демократии в других обществах, но я не думаю, что здесь уместно применение военной силы. Я считаю важным признать трудности содействия демократии в бедных обществах, где культура сильно отличается от культуры Запада". Все, кто знаком с работами Хантингтона и его глубокой верой в демократию, понимают, что это его подлинный голос, несмотря на то, что может показаться после прочтения "Столкновения цивилизаций".
И последнее: игнорируя столкновения внутри других цивилизаций, Хантингтон серьезно озабочен "действительным столкновением", наблюдающимся "внутри американской части западной цивилизации" (стр.307). Это столкновение между так называемыми мультикультуралистами и теми, кто верит в единую американскую культуру, основанную на наследии Запада и принципах американского "символа веры". Опасения Хантингтона, что призывы мультикультуралистов к этнической разделенности могут расколоть и ослабить Америку, вполне обоснованы. Однако, сам же он в своем тезисе "столкновения цивилизаций" обращается к многокультурной парадигме, рассматривая Запад в качестве отдельной цивилизации, коренным образом отличающейся от прочих, а не в качестве культуры, чьи центральные ценности имеют универсальное значение. В применении к США, тезис о "столкновении" способен выявлять и укреплять не точки соприкосновения в нашем разнородном обществе, а различия и конфликты. Задача не в том, чтобы укрепить западный лагерь по отношению к другим, но в том, чтобы подтвердить применимость западных ценностей, в особенности убежденности, что все люди созданы равными по образу и подобию Божию вне зависимости от расы, убеждений или цивилизации. Это и есть подлинное западное наследие. Это не обоснование мировой гегемонии, а основа для освобождения всех людей от тирании и продвижения к подлинному миру во всем мире.
Перевод Татьяны Чернышевой
Примечания
Карл Гершман - президент National Endowment for Democracy
|
