
 |
 |
Шел восемьдесят третий год. Но в этот момент я уже зашел так далеко, эти уголовнички, которые со мной сидели, - они меня так уже раскочегарили, что я ничего ни говорить не мог, ни писать. Я вообще уже не спал дней десять. Они меня посадили в пресс-хату, никто не бил, но издевались методично, спать не давали в общем. Вы примерно знаете, как это делается - это мелкие издевательства... Следователь поглядел - видит, ничего не получается, и меня сразу перевели в другую хату. Я спал три дня подряд, не вставая - даже не ел. Поспал, пришел в себя - и погнал опять практически все то же самое. То есть я готов признаться, что распространял иллюзии - свою веру в правосудие...
Г.П. И как кандидат наук отреагировал?
В.А. Он написал 20 страниц рукописи так называемых "обвинительных причин", где сказал, что я из карьеристических соображений признал вину...
Г.П. Из "карьеристических"?
В.А. Да, из карьеристических. Что я - враг, написал учебник для преступников, что я и на следствии себя вел в соответствии со своими иезуитскими рекомендациями обманывать следствие. В общем, написал достаточно серьезный трактат о том, что Альбрехт - исчадие ада...
Г.П. Все-таки квалификация ему помогла, да?
В.А. Ну, конечно, он написал в духе Вышинского. Вообще произведение было уникальное. Он выдал мне характеристику, и с этой характеристикой я пошел в зону. Я тогда не знал еще, что это значит, а это значило, что до тех пор, пока я действительно не раскаюсь, меня из зоны не выпустят.
Г.П. Ваше раскаяние должно было теперь выглядеть не просто формальным?
В.А. Да-да - и когда срок мой кончался, меня просто стали лупить! Приехал человек из МВД, он сказал мне, что если я не встану на путь исправления, то, значит, я отсюда не выйду. Я в это не поверил, дурак, но все-таки раскаяние я ему написал. Кроме прочего, благодаря тому, что я писал раскаяние, я не ходил на работу... Там не было даже слова "раскаяние" - я вообще это слово просто не понимаю! Мол, сожалею о тех своих ошибках, которые привели... Но тут меня стали бить.
Вначале пришел меня пришел бить человек, который слабей меня. Был один порядочный человек, он меня в ШИЗО посадил, я улизнул от битья, а потом меня уже в ШИЗО не сажали и, что б я ни делал, ждали - может, я чего совершу. И каждую, каждую ночь били, - а днем заставляли работать. Семь ночей я держался, пришел в ШИЗО, а они сказали, что силой меня отправят в отряд, где меня добьют. Делать было нечего, я пытался удрать - и разбил стекло. На следствии это было изображено так, будто бы я ударил начальника оперчасти в присутствии начальников режима. Дали мне три с половиной года за хулиганство, которого вообще не было.
Г.П. Ходила версия, что вы этого сами добивались. Для того чтобы уйти, перекинуться в другую зону.
В.А. Нет, безнадежно - хоть я просился в другую зону, понимая, что убивают. И вообще - меня предупреждали, что дадут второй срок. Поэтому я все делал, чтобы не получить этот второй срок. Когда я разбил стекло, все думали, что дадут по части первой за разбитое стекло - ну, год. Так нет, ведь они придумали, что, мол, я ударил начальника ногой! Стекло я действительно разбивал - просто хотел удрать.
Г.П. Классический случай. Ну, и о чем же мы будем говорить? Вообще вот начало вашего рассказа подтверждает то, в общем, критическое отношение к вашему трактату, которое у меня некогда было. Мне казалось, что ситуация диссидента настолько непроцедурна в принципе, что бессмысленно пытаться применять процедуры...
В.А. Это неверно. Нет. Вот тут вы ошибаетесь. Вы путаете две вещи - положение свидетеля и положение обвиняемого. Это совершенно разные ситуации! Свидетель - одно, обвиняемый - это совершенно другое. Дело в том, что как обвиняемый - вы арестованы, это уже решено, и вас будут держать... вы уже ничего не можете сделать. Свидетель может очень многое сделать. Ведь его показания идут в дело, они мешают хотя бы арестовать следующего человека. Вы понимаете? Свидетель - это человек, который либо помогает арестовать следующего человека, либо мешает арестовать следующего человека. Он вообще в данном процессе активно мешает! Вы поймите, если бы я был не прав в своей книге, меня бы никогда не посадили. Они сами мне сказали, что своими рекомендациями я сорвал им несколько процессов. Я мешал их работе: моя книга явилась "учебником для преступников". Как показал мой опыт там, моя книга оказалась совершенно правильной. Но, честно говоря, теперь она не имеет никакого смысла.
|