Это поистине удивительная книга, философское произведение для всех. Ее будет читать кто угодно, и кто угодно будет находить в ней собственный особый интерес. Для одних она - более или менее реалистическое описание - внимательным наблюдателем с точным пером - обстоятельств и ситуаций Москвы 1926-1927 годов, для других - пунктиром намеченная драматическая любовная новелла, для третьих - характеристика политической ситуации Москвы времен нэпа, в частности ситуации театральной и литературной элиты, для четвертых - материал психоаналитического истолкования, наконец, для пятых - зашифрованная, не открывающая себя философия, повод для герменевтических интерпретаций. Так же многолик и автор, выступающий то как ортодоксальный коммунист (чего стоит, например, суждение о "Днях Турбиных" у Станиславского: "...откровенная подрывная провокация!"), то как сторонящийся всякой власти интеллигент, то как отвергнутый любовник, то как счастливый возлюбленный, то как надменный интеллектуал, то как мальчик из святочной сказки, потерявшийся в холодной и снежной Москве. Книга поражает прямым соседством лаконических констатаций (типа: "Кушал халву. Очень понравилось"), напоминающих булгаковское ироническое описание телеграмм Немировича-Данченко из Индии, с глубочайшими суждениями универсального характера.

Книга протеистична. Она похожа на храм Василия Блаженного, как он изображен самим Беньямином: "...На соразмерном основании вознеслось здание, симметрию которого не увидишь ни с какой стороны. Оно все время что-то скрывает, и застать врасплох это строение можно было бы только взглядом с самолета, против которого его строители не подумали обезопаситься" (с. 37). Точно так же автор - строитель своего собственного храма - "Дневника", осторожный строитель, которого никак не застать врасплох ни в одном из его воплощений, - не подумал обезопаситься от "взгляда с самолета": от постструктуралистской методологии анализа, к которой прибегает автор послесловия - М. Рыклин. Это прекрасное послесловие откроет тому, кто даст себе труд в него вчитаться, множество - пусть даже недостаточно систематизированных - точек доступа к мысли Беньямина.

Это во всех отношениях прекрасное издание отмечено еще и достойной внимания спецификой издательского подхода. Эта маленькая голубая "маргиналистская" книжка содержит под своей обложкой бездну академизма в хорошем смысле этого слова. В ней помимо основного публикуемого текста в хорошем переводе С. Ромашко и упомянутого послесловия имеется предисловие первого немецкого издателя Гершома Шолема - детальный комментарий, выстраивающий для внимательного читателя широкий контекст жизни, любви и интересов Беньямина, текст (всего несколько строк) открытки, посланной Беньямином из Москвы З. Кракауэру, три статьи о разных аспектах московской жизни, написанные Беньямином в результате этой поездки. И наконец, великолепные фотографии Москвы 20-х годов, добытые из архивов В. Стигнеевым. По подходу это похоже на блаженной памяти серию "Литпамятников" - одну из немногих отдушин для мысли и истории в советское время. Эта традиция в нынешнем российском книгоиздании казалась утерянной. И вот она возрождается, и в довольно неожиданном месте - в одном из Stammhauser российского постмодерна. "Маргинализм" становится "неоакадемизмом" - новый и очень важный поворот в деятельности Ad Marginem.

А. Арсентьев