"Неделя", информационно-рекламное приложение к "Известиям", уже второй год ведет рубрику "И тогда Лужков сказал". Муниципальный вариант "Also sprach Zaratustra" представляет собой выдержки из стенограмм заседаний правительства г. Москвы, в ходе которых столичный мэр ругательски ругает своих сотрудников, то выражая нежелание "копаться в этом навозе" (то eсть в документах, подготовленных ими к рассмотрению), то указывая соратникам на их подлинное место: "Что вы за цари здесь?", то даже обвиняя их в "козлодуйстве". О чем идет речь в последнем случае - то ли о доении козла, то ли о вдувании козлу - и понять непросто.

Вообще говоря, трудно ожидать, чтобы в ходе оперативного руководства таким сложным объектом, как коммунальное хозяйство г. Москвы, неизбежные стрессовые ситуации не склоняли начальника к известной невоздержанности на язык. Ведь общеизвестны ругательские наклонности хирургов, моряков, летчиков, да и члены федерального правительства (включая вполне кротких и флегматичных экс-вице-премьера Шохина и нынешнего вице-премьера Уринсона) признавались, что в ходе государственного служения им не всегда удавалось справиться с приступом неодолимого буесловия. В этом смысле даже и не вошедшие в публикации "Недели" по причине сильной нецензурности апокрифические речи Лужкова, якобы разъяснявшего префекту Северо-Восточного округа Систеру, какой именно частью своего тела он, Систер, будет убирать снег, могут по-человечески быть признаны отчасти извинительными: снегоборьба - дело тяжкое.

Удивительна тут не столько сама ругань, сколько ее методическое еженедельное тиражирование, совершаемое с очевидного одобрения автора горячих высказываний, ибо московская судебная практика регулярных исков к СМИ показывает, что Лужков крайне щепетильно относится к попранию своей чести и достоинства (понимаемых им в довольно расширительном смысле), для чего внимательно следит за всеми касающимися его публикациями. Одно дело - невоздержные выражения, слетающие с языка по причине сильного душевного волнения, другое дело - последующее тиражирование этих высказываний, попускаемое автором уже во вполне спокойном душевном состоянии и потому уже не могущим извинять себя временной аффектацией. Своей бранчливости он не только не стыдится, но даже ею гордится.

Налицо действительно удачная имиджевая находка, базирующаяся на важном культурном архетипе, служившем предметом исправного изучения в девятом классе средней школы, но не пользовавшемся прежде должным вниманием учащихся. Речь идет о феномене самодурства, рассматривавшемся на материале пьесы А. Н. Островского "Гроза" и статьи Н. А. Добролюбова "Луч света в темном царстве". "Гроза", вызывавшая у большинства учащихся крайнюю скуку, сегодня читается как живейший памфлет из московской жизни.

Список героев "Грозы" открывает Савел Прокофьевич Дикой, "купец, значительное лицо в городе", жители которого так обсуждают повадки значительного лица:

Ш а п к и н. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет.
К у д р я ш. Пронзительный мужик!
Ш а п к и н. Хороша тоже и Кабаниха.
К у д р я ш. Ну да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался!
Ш а п к и н. Унять-то его некому, вот он и воюет!

Как указывала героиня пьесы "В чужом пиру похмелье" вдова и губернская секретарша Аграфена Платоновна, характеризуя "дикого, властного и крутого сердцем" богатого купца Тита Титыча Брускова, "самодур - это называется, коли вот человек никого не слушает, ты ему хоть кол на голове теши, а он все свое. Топнет ногой, скажет: кто я? Тут уж все домашние ему в ноги должны, так и лежать, а то беда". Мысли Аграфены Платоновны тут же были подхвачены революционным демократом Н. А. Добролюбовым (статьи "Темное царство" и "Луч света в темном царстве", где слово "самодурство" фигурировало в каждой фразе), а уже в наши дни их развил сам крепкий хозяйственник, значительное лицо в городе - Ю. М. Лужков, отметив в своей книге "Мы дети твои, Москва", что "каждый, кто сюда приезжает, неизменно приобщается к "духу Москвы", парадоксальным образом сочетающему мощь одной из крупнейших столиц современного мира с удивительной патриархальностью и домашностью, которая за последние годы не только не исчезла, но даже усилилась. Даже сам стиль общения главы исполнительной власти с горожанами совершенно не тот, что в Орле или Санкт-Петербурге".

Именно этот стиль сегодняшняя Москва являет в качестве образцового, чем, кстати, и объясняется официозная идеология московитства (надсадное юбилейное ликование, обязательные курсы москвоведения, "Дорогая моя столица", "Мы дети твои, Москва"), по степени назойливости уже вплотную приблизившаяся к былому марксистско-ленинскому официозу. Вдруг воскресшая Московская Русь, уверенно побеждающая в столице и готовящаяся к победе в провинции, является преодолением разом двух предшествующих исторических периодов - как петербургского, предполагавшего относительную европеизацию правящих классов с внедрением в них понятия личной чести, так и советского, предполагавшего за правящим классом жестко централизованную дисциплину как публичного, так и частного поведения. Антитезой и двуглавому орлу, и серпу с молотом оказалось исконно-посконное, т. е. российско-специфическое "не моги ндраву моему препятствовать".