В октябре 1993-го я не был с теми, кто подвывал кроволюбивому Минкину с Карауловым - а затем, увизжавшись и обмочившись, заклинал Кремль палить в москвичей. И меня нисколько не удивило, что год-два спустя та же октябрьская чернь вдруг припомнила Ельцину Конституцию да принялась укорять власть в злонравии. Чья бы мычала! - и я с особенным удовольствием стал на противоположную сторону.

В послеоктябрьской России сложилась закрытая номенклатура т.н. "демократических СМИ" - то есть СМИ, мнения которых, считается, должны быть для "своей" власти обязательны. Исторически медианоменклатура формировалась на основе ряда привилегий (политических и финансовых), предоставленных центральным СМИ еще Горбачевым и расширенных в период борьбы президентской группы с противниками.
В свою очередь, левооппозиционные СМИ выродились в маловлиятельные антисистемные издания. Это лишь укрепило профессиональную монополию медианоменклатуры - создав обратную ЗАВИСИМОСТЬ ФЕДЕРАЛЬНОЙ ЭЛИТЫ ОТ ДАННОЙ ГРУППЫ СМИ. (В подтверждение мифа, будто "журналисты спасают демократию от ярости народной" - приводятся в пример 1993-й, а теперь и выборы 1996-го).
Медианоменклатура категорически отклоняет любые правила игры, которые стали бы обязательными и для самих СМИ. Ее экономическая база - наличие на политическом рынке "денег влияния", представляющихся для журналистики соблазнительной целью и страховой гарантией: всякая коммерчески обанкротившаяся газета, даже не сумев сесть на шею бюджету, твердо рассчитывает "продаться".
Это закрепляет неюридический, теневой характер собственности в СМИ, когда - независимо от уставных документов - реальным собственником оказывается главный редактор и связанная с ним клика "грандов гласности", а т.н. "трудовой коллектив" составляет их бесправную, обобранную и зависимую клиентуру.
Весь этот сброд обожает бюджетное покрытие издержек, а доход от продаж и рекламной деятельности кладет в карман в виде "бонуса" (проще сказать - собственника обворовывают).

Государственная власть и гражданское общество в России вынужденно взаимодействуют одна с другим через монопольного посредника - манипулянта общественным мнением, в составе примерно пятисот человек. Этот механизм сращен с кругами столичной элиты и обеспечивает свой доход путем политического шантажа - создавая кризисы в момент предельной уязвимости центральной власти. - Для этого КРИЗИСЫ НЕОБХОДИМО СОЗДАВАТЬ. Кучка журналистов в столице, никого не представляющая ни в регионах России после Октября объявила себя судьями над страной, не давая ни одной из групп населения, загнанных в угол, расслышать друг друга, и хотя бы выслушать последнее слово умерщвляемых.
Скелеты 1993-го российские СМИ попрятали среди трупов Чечни. Медианоменклатура сорвала шанс общества выработать сколько-нибудь реальные и мало-мальски честные позиции и предложения по выходу из войны. Зато Чечню с ее десятками тысяч трупов проще всего было спрятать, выдав Ельцина на милость Зюганову. Так и порешили, да не вышло - уперся старик. Ельцину удалось выиграть выборы вопреки медианоменклатуре - переиграв ее лишь потому, что ее продажность превзошла ее безответственность.
Тогда попытались сдать государство Лебедю ("Кто против Лебедя - тот против России!") - унизительное военное поражение правительственных сил от ополчения собственной области положило начало войне прессы с разбитым руководством. Еще не забыто, как в августе 1996, на глазах у армии, разбитой по вине ее политического руководства, московская журналистика лизала зад победителю и называла своих генералов "убийцами". - Лакейское подстраивание к лексике победителя с Октября 1993-го характерно для нечестного посредника, кем искони является столичный либерал. Перед нами оккупационный дискурс, в вечных поисках платежеспособного "оккупанта". - Всему этому медианоменклатура обучилась в 1993 году.
Московские СМИ спровоцировали и загнали в кровь две гражданские войны в России, в октябре 93-го и в 94-96 гг. Проигрывать эти войны они всегда предоставляют другим: сняв бабки за провоцирование конфликтов, они еще раз снимут их на травле "виновников", а затем - еще раз - попробуют недешево отдаться любому, кто придет на смену.
Эту смену они и готовят теперь, еще раз науськивая страну на БД. Говорят, если снять Чубайса, то жизнь заметно улучшится...

Эти умники делают ставку на замешательство, которое возникнет при непоправимо сильном смещении баланса власти. "Сатана разделится" - и в сатанинских разломах, распадках мы перехватим власть.
В этой стране - и так было всегда - лишь немногие люди стоят между относительной свободой обихода - и покосом голов. Эти немногие редко были приятными людьми. Зато те, кто станет на их место как только сумеет перекусить им хребет, покажутся вам еще менее приятны. И новая либеральная оппозиция всем нам это разъяснит - из Праги, в передачах РС.
Это значит, что учителя из Урюпинска и ларечника из Сарова сможет безвозбранно положить мордой в грязь любая местная кепка - зато московский журналюга, в точности заменив советские станции глушения, сможет и дальше казать стране свое рыло в икре.

Сегодня перед нами не только феномен, но и некоторые устойчивые свойства этого феномена. - Вы хотели безлюдной политики в закрытом от чужаков пространстве? Теперь у вас есть туча шестерок и охрана с мигалками - ВМЕСТО ГОСУДАРСТВА. Возникло еще более обглоданное и дико обедненное политическое пространство, в котором группы, подвиды и иные протосубъекты - скованы, лишены маневра. Выброшенный из политики, отставленный от экономики, россиянин становится опасен для государства и для самого себя.
Репей на заду новой власти - ее перестроечный хвост-подстежка из номенклатуры, зависимость от журналиста-формулировщика, перераспределителя свободных средств. Столичный журналист в роли обслуги банкиров и бандитов - реликт инфляционной эпохи несчетных денег, подобно частным армиям Веймарской Германии. И является опорой демократии не более, чем штурмовик из "Стального шлема".

Декрет 1400 был (по жанру) списком поправок. Дальше редактура реальности все чаще велась с листа, покуда непрерывность подчисток не совпал с идеей реформ. Реформа избавилась от корня "форм", и не предполагает закрепления в чем-либо нерушимом, - хотя бы временно - признаваемом. Все можно перекрестить во все, все переназвать чем угодно. Слова "реформа", "приватизация" сегодня значит одно: что мое, то мое, а что твое - то еще "в процессе приватизации". Россия - единственная страна в мире, где крупнейшие собственники фактически препятствуют закреплению прав и титулов частной собственности. Зато у всех есть нечто припрятанное.

Победители Октября не создали пространства правил игры - оппозиция Октября не посмела их к этому вынудить, да и не ставила такой задачи. Люди, создавшие небывалые в России состояния, страшатся пользоваться своими автомобилями. Все изготовились к прыжку друг на друга - и в этом положении застыли, как нечисть в "Вие", пугая страну своими разнообразно искаженными лицами.
Уже ясно, что мы ничего не выиграем в эту эпоху. Обладатели космических состояний их бренность чувствуют острее, чем нищие химики: иначе какой еще смысл в их многосотенной охране (ни одного она еще не спасла от убийц), в туче шестерок, которыми они себя окружают, как не стремление заклясть проклятый текущий страшный момент.
Распространилась мода подсчитывать доли, якобы контролируемые теми или иными "силами". Но каждая из сил убеждена в собственном бессилии: собственность бесполезна, когда прирастает быстрей, чем признается согражданами.
Нелегко быть законопослушной в узких рамках защиты личной дачи от коммунистов, когда вам Басаев - Робин Гуд.
Вот почему российские группировки - преступные, интеллигентные и деловые, а за ними их газетные придурки - мечутся на съеживающемся пятачке - где не так жутко? Откуда не несется улюлюканье, не гремят трещотки бунтовщиков?
Но в гон где тихо, там и засада. И высоко взлетая на воздух в своих красивых дорогих иномарках, они так и не успевают поделиться с нами воспоминаниями о своей славной победе - 4-м октября 1993 г.

У нас не бывает искуплений. Наши беды страшны, но неизменно двусмысленны. Месиво драки осело, и на дне - за отсутствием более существенного, ибо ценности мертвых преданы их душеприказчиками - присохшие воспоминания, ничего не значащие для других. В сущности, честно сознался один Хасбулатов - те дни стыдно вспомнить. Меня поймет, кто поймет.

4 октября 1997