Чтобы получить удовольствие от этой книги, читателю нужно: а) любить Цветаеву, б) любить Бродского, в) быть готовым уделить достаточно времени и внимания прочтению. Если одно из этих условий не выполняется, то чтение вместо интеллектуального наслаждения принесет вам лишь муку, ибо а) нет смысла продираться сквозь синтаксические дебри Бродского, чтобы понять, как он относится к нелюбимой вами Цветаевой, б) нет необходимости узнавать, что думает о великой Цветаевой непочитаемый вами Бродский, в) не стоит покупать книгу, если вы не настроены на вдумчивое чтение. Это не письма и не мемуары, а серьезный разговор на более чем серьезную тему.

В книгу включено интервью о Цветаевой, в котором собеседником Бродского был известный литературовед Соломон Волков, а также три статьи Бродского: "Поэт и проза", "Об одном стихотворении" и "Примечание к комментарию". От поэта (тем более находящегося на вершине славы) можно ожидать крайней категоричности и субъективности суждений. Субъективность, естественно, присутствует, однако выражается она лишь в том, что Бродский намеренно не учитывает оценок Цветаевой, сделанных до него. Что касается категоричности, то даже в таком, казалось бы, эмоционально насыщенном жанре, как интервью, Бродский крайне сдержан и, за исключением двух-трех случаев (он, скажем, резко отрицательно отзывается практически обо всех фронтовых поэтах, считая Семена Липкина едва ли не единственным, кто достойно осветил тему войны), не позволяет себе никаких безапелляционных высказываний, что, безусловно, придает его рассуждениям бульшую убедительность. Впрочем, в статье "Примечание к комментарию" он крайне нелестно отзывается о родственниках Бориса Пастернака, составивших комментарии к двухтомнику поэта, ибо они, по его мнению, намеренно стремились преуменьшить (а то и вовсе отрицали) то влияние, которое оказало на стихотворение Пастернака "Магдалина" одноименное стихотворение Цветаевой. Сравнительному анализу этих двух произведений Бродский посвящает целую статью, в которой приходит к выводу, что именно цветаевская "Магдалина" вдохновила Пастернака на продолжение этой темы через двадцать три года после написания стихотворения и девять лет после смерти Цветаевой.

Поэты редко интересуются творчеством других поэтов, еще реже отзываются о них одобрительно и уж вовсе никогда не разбирают на восьмидесяти страницах - доброжелательно и скрупулезно - чужое стихотворение. Бродский нарушает эту традицию и посвящает целое эссе стихотворению Цветаевой "Новогоднее". Преклоняясь перед Цветаевой, считая ее лучшим поэтом столетия (вот еще одно категоричное утверждение), он ведет разговор на равных, без присущего почти всем критикам комплекса неполноценности перед рецензируемым автором (выражающегося обычно в самозабвенном восхвалении либо в подчеркнутом пренебрежении). Намерения Бродского чисты и искренни: им движет лишь желание выразить свои чувства, раскрыть читателю всю прелесть и глубину цветаевской поэзии (Бродский постоянно сетует на предвзятое отношение к Цветаевой адептов ахматовской школы).

Название книги как бы символизирует связь времен, в данном случае на уровне литературы. Герои книги - их немного: сам Бродский, Цветаева, Рильке, Ахматова и Пастернак - олицетворяют целую эпоху поэзии, причем их связь друг с другом существует на уровне чисто физическом. Это словно бы рукопожатие: Бродский общался с Ахматовой, Ахматова - с Цветаевой и Пастернаком, Пастернак - с Рильке; творчество каждого из поэтов является вершиной поэзии нашего столетия. Бродский - последний на этом отрезке, он соединяет наше время со временем ушедшим, в его творчестве две эпохи сосуществуют. Такое многоголосье прослеживается даже на уровне речевом: тяжеловесные конструкции и пышные риторические обороты (кстати, читать Бродского нелегко даже его поклонникам: густой, "колченогий" синтаксис, сжатость и уплотненность мысли - таков язык Бродского, радующий посвященного исполненной смысла музыкой и раздражающий дилетанта намеренной усложненностью и избыточным интеллектуализмом) сочетаются с выражениями типа "дуба врежем" и "много дерьма съел". Многослойная и изысканная языковая культура соседствует здесь с современной - на речевом уровне - раскрепощенностью. Однако речевая экстравагантность для Бродского - не самоцель, она лишь помогает ему точнее донести до читателя смысл высказывания. Но если вы, прочитав книгу, не согласитесь с моими оценками - не огорчайтесь: ее можно использовать как недорогой, но изящный подарок.

Кирилл Медведев