Девятнадцатый век был не только веком "дикого" капитализма, но и веком "дикого" коллекционирования. Многие виды собирательской и исследовательской деятельности только становились в то время профессиональным занятием, однако даже присутствие профессионалов не всегда помогало делу (самый яркий пример - находки Шлимана). Да и представления о том, кому и на каких правах должны принадлежать те или иные сокровища, только формировались. Так что "сбор коллекций" нередко производился под дулами орудий и пулеметов или при помощи иных штатных средств.

Орудий в распоряжении Авраама Фирковича не было. Были только невероятная целеустремленность, упорство, бесстрашие (в сороковые годы он дважды побывал на охваченном войной Кавказе), а где надо - и хитрость. Некоторые уловки, помогавшие приобретать бесценные сокровища, навсегда остались его тайной.

Авраам Фиркович был, без сомнения, личностью незаурядной. Иначе не стал бы родившийся в 1787 году на Волыни, в Луцке, мельник одним из духовных лидеров караимов - адептов религиозного движения, отколовшегося в VIII веке от ортодоксального иудаизма. Страсть Фирковича к собиранию старинных книг родилась из его стремления к возрождению духовной культуры караимов, их древней мудрости. Был в его разысканиях и чисто практический смысл: в конце XVIII века центры восточноевропейского караимства (Крым, Украина, Литва) оказались в составе Российской империи, и открытия в области караимских древностей могли помочь общине караимов получить от властей привилегии.

В течение нескольких десятилетий Фиркович занимался пополнением своей коллекции - причем вел упорные поиски не только в России. Он дважды побывал на Ближнем Востоке (во время второго путешествия ему было под восемьдесят!). В результате Фирковичу удалось собрать огромную и уникальную коллекцию рукописей на древнееврейском, самаритянском, караимском, арабском и других языках, которая попала в конце концов в Императорскую публичную библиотеку в Санкт-Петербурге, где хранится и по сей день.

После смерти Фирковича, когда его собрание сделалось объектом пристального научного изучения, возникли сомнения в достоверности датировок некоторых рукописей, а затем и в подлинности самих рукописей. Надо сказать, дух фальсификации витает над многими коллекциями той поры. Нет смысла, однако, судить коллекционеров по меркам нашего времени - ведь то были люди иного склада и иной исторической ситуации, так что многое, что нам представляется недопустимым, было для них оправданным. Успех Фирковича-коллекционера стал, как это ни странно, его злым роком: рукописей оказалось так много, что специалисты явно не справлялись с их обработкой. К тому же ученая полемика, разгоревшаяся по поводу его собрания, порой выходила за рамки науки, а жертвами этого зачастую становились и сами рукописи, и посмертная слава их собирателя. Однако сегодня ученые склоняются к выводу, что огромная ценность коллекции, даже принимая во внимание страсть Фирковича к "удревнению" находок, не подлежит сомнению.

Книга В. Л. Вихновича - увлекательное повествование, включающее не только материалы о жизни Фирковича, но и сведения по истории караимов, хазар, евреев Восточной Европы, а также по истории еврейской письменности. Правда, иной раз расширение контекста наводит на мысль о невозможности объять необъятное, но это самая простительная слабость для книги подобного рода.

Сергей Ромашко