Bоспринимать ТВ только как технику, как средство массовой информации - упрощение. Это все равно, что в сталинских вертушках видеть обычные телефонные аппараты. Хорошо известно: вертушки эти в действительности были не средством связи, а социально-техническим символом бюрократической системы.

Но таким же символом являлся, в сущности, и сталинский репродуктор. Это было не средство массовой информации, а определенного рода социальная технология власти, кентавр радио и власти. Можно сказать, что в 30-х годах была создана особая разновидность радио. Не западный радиоприемник в солидном деревянном корпусе с вертящимися колесиками (регуляторами громкости), а нечто монструозное - металлический динамик, висевший в каждой советской кухне. Никогда не выключавшийся (ни на городских улицах, ни на деревенских площадках, ни на кухнях), он непрерывно передавал сплошной бред из плясок кубанских казаков, речей Сталина и сводок с полей. В строгом смысле такой репродуктор не был радиоприемником - это была как бы специальная техническая система, голосом которой тоталитарное государство разговаривало со своим народом.

Радио и телевидение называют "электронными средствами массовой информации". Но как средства массовой информации, как mass-media, они создавались там, на Западе. В России же радиофикация в 30-х годах была элементом сталинской индустриализации. Назвать радио того времени "средством массовой информации" - все равно что, предположим, газету "Правда" назвать прессой. Ясно, что и то, и другое было не СМИ, а частью пропагандистской машины.

Можно только представить, как выглядело бы современное ТВ, если бы телевизионная революция случилась в СССР еще при жизни Сталина (1). Скорей всего это был бы предельно упрощенный вариант телеприемника, рассчитанный на массовое восприятие: нечто вроде той же "металлической тарелки" на столбе или массового громкоговорителя. Поистине это было бы фантасмагорическое зрелище: телевизионные комнаты, больше похожие на кинотеатры, в которых непрерывно идут сталинская пропаганда и фильмы вроде "Кубанских казаков"!

К счастью, телевизионная революция в СССР случилась намного позже, и первые телевизоры ассоциируются не с "Кубанскими казаками", а с хрущевскими новосельями, новогодними "Огоньками" и частушками - все это по сути своей было чертами потребительского общества.

В брежневскую эру телеэкран, впрочем, все-таки попытались превратить в пропагандистско-агитационное средство, но явно неудачно. Общим же результатом телевизионной революции в Советском Союзе, я думаю, стало следующее:

а) государственная монополия на ТВ, символизируемая Останкинской телебашней (именно в рамках этой от времен социализма империи Гостелерадио было суждено развиваться демократическому ТВ 90-х годов);

б) отделения Гостелерадио в провинции (они стали уже в дальнейшем основой для бурного развития телевидения в регионах);

в) общее отношение к ТВ как к особому (государственному) средству массовой информации, по сути - как к ИДЕОЛОГИИ.

Последнее чрезвычайно важно. Допуск лица на телеэкран в России - это традиционный критерий его "допустимости" вообще. Де-факто ТВ является системой "идеологического отбора": в прессе можно публиковать то, что недопустимо на телеэкране. Слово, сказанное с телеэкрана, бессознательно воспринимается как истина в последней инстанции. Телевизионная журналистика считается более приоритетной, чем печатная, и каждый достигший известности журналист стремится выйти в эфире со своей авторской программой.

Ничего подобного нет, например, на западном телевидении. Там телеэкран воспринимается едва ли не как "помои информации", в лучшем случае - как обычное средство коммуникации. Таким образом, именно западное ТВ может быть уподоблено "электронной прессе". В России же ТВ стало скорее синонимом "электронной идеологии" (2).

Следует признать, что из всех средств массовой информации ТВ наиболее подходит для воспроизводства идеологии как феномена, присущего российской традиции слова. Конкурентом телевизора в этом смысле может стать разве что возможный вариант компьютера, точнее - Интернета. Но о нем - речь впереди.

Можно предположить, что отечественный вариант ТВ должен в корне отличаться от западного, в том числе, возможно, и в своем внешнем виде. Как же может выглядеть ТВ будущего?

В конце 40-х, в самом начале телевизионной революции, Дж.Оруэлл предсказал появление аппарата, названного им телескрином - "смотрящего телевизора", соединяющего функции телеэкрана и видеокамеры одновременно. Сегодня, когда полицейской видеокамерой оборудована каждая европейская тюрьма, телескрин может показаться детской игрушкой. Но, наверное, идея телескрина глубже: речь идет не просто о блоке телевизора и видеокамеры, а как бы о самом изображении, "смотрящем" на телезрителя.

Кто по ту сторону экрана - полицейский, Государство, символизируемое у Оруэлла как "Старший Брат", или, может быть, не то и не другое, а просто параллельный мир, который смотрит на телезрителя? Мир, на первый взгляд созданный людьми, но в действительности скорее самосоздавшийся руками человека, мир демонов и катастроф, мир виртуальной реальности. Нечто вроде "самоорганизующегося компьютера", искусственного интеллекта, с той лишь разницей, что дисководом в этом "компьютере" служит Останкино, монитором - миллионы телезрителей, а источником информации - нация, ее коллективное бессознательное.

Да и есть ли он вообще, этот Старший Брат? У Оруэлла он - миф, метонимия Государства. Его не существует физически.

Те, кто видит в ТВ только технику, забывают ответить на вопрос, что такое техника. А она есть форма религии.

Для эпохи демократии ТВ стало, пожалуй, тем же, чем сталинский репродуктор был для сталинского тоталитаризма - не средством массовой ИНФОРМАЦИИ, а средством массовой ТРАНСФОРМАЦИИ. Не средством коммуникации, но средством ОРГАНИЗАЦИИ общества.

Особенность России в том, что любое техническое новшество она трансцендирует до уровня некоторой социальной технологии. То, что для Запада является техникой, для нас становится метатехникой - формой религии, и, кроме того, еще и состоянием государства. А то, что для Запада становится технической модернизацией, для нас оборачивается еще и социальной революцией...

Впрочем, ТВ - даже не образ социальной революции. Скорее, это образ того, что идет вслед за любой революцией, то есть ГУЛАГа...

Но став олицетворением демократии, ТВ может стать и ее заменой. Трудно даже обрисовать перспективы, какие оно открывает в плане структурирования политического пространства общества.

Телерейтинги, уже ставшие имитацией выборов и превратившиеся из социологического инструментария в средство формирования общественного мнения. Партии-фантомы - обязанные своим возникновением исключительно телеэфиру. Выступления по национальному ТВ главы государства - автоматически получающие статус посланий стране. Телереферендумы, дискуссии - измеряемые исключительно их "телевизионностью".

Мы словно присутствуем при возникновении особой "телевизионной демократии", когда телезритель отождествляется с избирателем. Остается два шага до того, чтобы телевизор превратить в избирательную урну (3).

Примечания.

(1) Можно спорить, совместим ли вообще тоталитаризм с идеей постмодернизма (а телевизионная культура признана наиболее "постмодернистичной"), но в любом случае "телевизация" сталинизма произвела бы на свет фантасмагорический режим.

(2) Термин "электронная пресса" если и применим, то, на мой взгляд, больше к радио, чем к ТВ.

(3) Возможность, совершенно реальная в случае, если появится субсистема, обеспечивающая ТВ "обратную связь" с каждым телезрителем персонально. Более того, уже сейчас можно сказать, как скорее всего может выглядеть эта субсистема - как персональный компьютер, подсоединенный к "общему монитору", то есть к национальному ТВ.

Другие статьи из цикла "Чешуя дракона":
1. Погружение во тьму.
2. Мир хаоса и безумия.
3. Магия нового времени.
5. Боги хаоса.