К сожалению, мне ничего не известно о "широкой публике", для которой Бродский "стал кумиром после смерти". Возможно, благодаря подобной удаленности (провинциальности) в кругу местных его читателей и почитателей никакой, смею предположить, "экзальтации" не произошло. А так как нет опьянения, то нет надобности и в отрезвлении. В общем, я искренне надеюсь, что мы "за компанию не славословим".

Иначе как странной статью не назовешь. Автор, видимо, чутко воспринял идеи Шкловского, хотя несколько переборщил с использованием главного художественного приема. Странным выглядит уже зачин, где он почему-то берет на себя, если я правильно понял, функцию защитника "человеческих и поэтических заслуг" Бродского. Странно это в первую очередь потому, что на протяжении всей статьи о "заслугах" речь не идет. Их перечню С. Г. предоставил почетное место в последнем абзаце, действуя, наверное, по принципу, согласно которому в сознании читающего ярче всего запечатлеваются начало и конец текста. Бесконечно повезет читателю, с которым в данном случае произошло именно так.

Тут же С. Г. декларирует намерение "разобраться в собственных чувствах", хотя что за "чувства" имелись в виду, так и остается неясным вплоть до последней точки.

Автор-анатом скорее занимается умозрительной трепанацией чужого черепа, в чем главным инструментом ему служит интерпретация - если не сказать точнее, поменяв местами выделенные буквы этого слова. И как водится при таком подходе к материалу, из произвольно подобранных цитат извлекаются нужные толкователю смыслы и выдаются за абсолютные. Отсюда и множество, мягко говоря, противоречий на единицу текста, переполненного к тому же общеутвердительными предложениями, схема которых, как известно еще со времен Аристотеля, все S суть P, т. е. никаких исключений не предполагается, в результате чего рассказ ведется, так сказать, с точки зрения истины. Имея склонность (извращенную?) к частноутвердительным конструкциям, хотелось бы некоторые из таковых противоречий обнаружить.

Великий поэт Бродский - миф: вот формообразующая идея статьи. Прямо это автор не говорит нигде, косвенно же утверждает буквально на каждом шагу. Скальпель косвенности - главное орудие воплощения идеи. Основной упор делается на стремлении Бродского во что бы то ни стало подверстаться в классики. Оно и является - кроме, конечно, "недюжинного таланта" - первопричиной "блистательной биографии" поэта. Планомерно, с завидным упорством С. Г. проводит мысль, что Иосиф Бродский - это прежде всего "биография", причем такая "биография", в которой чувствуется "режиссура". Непонятно лишь, как "режиссура" вяжется со словами самого С. Г., сказанными несколько выше: "мужественной верой в свою звезду можно объяснить нерасчетливые до отваги поступки молодого Бродского". Так все-таки: "нерасчетливость" или "режиссура"? В качестве одного из главных аргументов в пользу "режиссуры", начатой еще в юности, С. Г. ссылается на свидетельства "современников". А несколько строк спустя следует знаменитая цитата из Ахматовой: "Какую биографию они делают нашему рыжему". Автор как будто не хочет замечать того, кто "делает биографию". Вершиной герменевтики является толкование данного высказывания: "Это не клик старой женщины на несчастье, случившееся с молодым человеком, а отзыв опытного олимпийца на событие в жизни олимпийца начинающего". Но толковать можно и по-другому. Во-первых, гораздо более очевидна в словах Ахматовой оценка "рыжего" как автора "Рождественского романса", а пророчество по поводу "биографии" лишь наслаивается на нее. Во-вторых, может быть, здесь и нет "клика старой женщины на несчастье…", но как быть с четверостишием: "О своем я уже не плачу, // но не видеть бы мне на земле // золотое клеймо // неудачи на еще безмятежном челе"? По С. Г. же, Ахматова-легенда передает эстафетную палочку будущей легенде-Бродскому.

"Решимости" Бродского "взять на полтона выше" С. Г. противопоставляет отношение к творчеству Пушкина. В качестве доказательства автор снова предъявляет толкование цитаты. "Солнце русской поэзии" никаких там "установок на шедевр" себе не давал, но, наоборот, сначала творил, а уж после оценивал: "Ай да Пушкин…" Да, оценка. Но, кроме этого, почему не радость после достижения поставленной цели? Нет ли здесь подтекста: что написал, скажем, не хуже, чем Шекспир? Продолжая использовать пушкинское наследие, не грех еще немного поцитировать: "…я теперь пишу не роман, а роман в стихах - дьявольская разница. В роде "Дон Жуана"". Не идет ли здесь речь о "побивании чьих-то рекордов"? Давайте вспомним и Гете, говорившего о гении: "Умри, но стань им". Так что Бродский, по всей видимости, не первый из взявших Олимп приступом.

Цитируя далее Честертона, С. Г. косвенно пророчествует о незавидном будущем поэзии нобелевского лауреата: "Начинания с расчетом на бессмертие, как правило, отличает недолговечность". Но кроме наклонностей Кассандры С. Г. демонстрирует и телепатические способности. Ему, например, доподлинно известно: у Бродского "воля к величию укрепилась после знакомства с Ахматовой", и тот "с литературным бессмертием не прочь был встретиться еще при жизни". Да что там какой-то поэт, когда мы знаем, что сам Бог "не был уверен в результате"!

О "триумфальной судьбе" автор на редкость скромно заявляет: "Не могу знать. Но думаю, что была и более глубокая причина". И копает действительно глубоко - в психологию (или в метафизику?). Его даже можно поздравить с открытием в области психоанализа. Последователь Фрейда вывел ни много ни мало как комплекс Бродского. Жаль, за такие достижения не дают Нобелевскую премию. Или дают?

Идем дальше. Судя по заявлениям С. Г., он должен был видеть трепанируемого, как говорится, лицом к лицу. Так оно, вероятно, и было. Мое же знакомство с поведением поэта ограничивается несколькими документальными фильмами, где "каменный гость", как его характеризует С. Г., выглядит как назло "непосредственно" и "естественно", а не "обрекает себя на монументальную скованность и позу".

Ближе к концу статьи, в рассуждениях собственно о стихах, С. Г. характеризует те, в которых явлена "олимпийская установка", как "пребывающие в летаргии". "Большинство творческих удач Бродского, на мой взгляд, связаны <...> с дезертирством из рядов небожителей", - тонко замечает он за несколько строк до этого, как бы мимоходом и снова косвенно упрекая Бродского в создании "псевдоафоризмов, нередко темных и претенциозных" (хотелось бы примеров). И совсем неожиданно звучит похвала - "не знает себе равных", - сказанная в адрес стихов, возникавших в результате "срывов". Парадоксальная ситуация. Написанное Бродским-"олимпийцем" хотя и обладает "уникальной ритмикой" и т.п., но не дотягивает по уровню до созданного по причине "срывов", среди чего особенно люб С. Г. "Осенний крик ястреба". Но позвольте, разве "ритмика" этого стихотворения менее "уникальна", чем у "летаргических"? И если первые не так хороши, как последние, то зачем называть их "олимпийскими"? А так как "олимпийские" - это равнение на "классику", то, выходит, "шедевры" уже не есть "классика", что противоречиво по определению. Да и "наиболее распространенной человеческой слабости", то есть любви, Бродский уступает довольно часто, в чем легко убедиться, раскрыв любой сборник его стихов. Вообще из темных объяснений при отсутствии примеров трудно понять терминологию С. Г. Что он относит к "шедеврам", "классике" и т. д.? Зато сам мастер поэтической кулинарии точно знает рецепт превращения "набора слов в стихотворение"!

В принципе все содержание статьи сводится к слишком сложному вопросу о ценности произведений Бродского. Почему-то не дает покоя С. Г. "установка на шедевр"; но ведь это скорее норма для любого поэта, поскольку речь идет о качестве текста. А что может быть важнее? Представляется совершенно очевидным, что о "природе устремлений" знает только сам поэт, и бессмысленно что-либо утверждать по этому поводу на основании малоубедительной трактовки нескольких высказываний, не говоря уже о "свидетельствах современников". Как бы ни был честолюбив Бродский (да и кто угодно), но дорогу на Олимп пролагают исключительно текстами. Сам он неоднократно говорил об отсутствии связи между своими произведениями и биографией. Не мешает также знать и о его оценке собственного творчества, пускай и выраженной поэтически: "Внемлите же этим речам, // как пению червяка, // а не музыке сфер, // рассчитанной на века".

Но дело, в конце концов, не в том, велик Бродский или нет. Гандлевский аргументирует свое мнение произвольно и неубедительно. Статья же может быть отнесена к рубрике "Искусство и мои вкусы". О вкусах, конечно, спорят, и мнениями такого рода нужно делиться, но лучше это делать в кулуарах.