|
||
/ Круг чтения / < Вы здесь |
Великодушный царь / продолжение Илья Овчинников Дата публикации: 28 Февраля 2001 получить по E-mail версия для печати Как мы уже упоминали, основным прототипом Николая Ставрогина явился, судя по всему, петрашевец Николай Александрович Спешнев. В работе "Одоление демонов" Л.И.Сараскина подробно рассматривает то, как именно обращался Достоевский с биографией прототипа, сочиняя биографию героя. А биография у прототипа была и вправду примечательная, почти даже литературная по своей исключительности и яркости. Известно, что сам Достоевский среди воспитанников Главного инженерного училища чувствовал себя изгоем; по выходе из училища он также жил в основном затворником и терпел постоянное безденежье. Все планы начать литературную деятельность (хотя бы переводчиком) и получить стабильный источник, дохода проваливались один за другим. Совершенно иначе разворачивалась судьба Спешнева; определенный в Царскосельский лицей, он достаточно быстро возвысился над одноклассниками и стал идейным "главою класса". Это было подозрительно и не прошло даром: Спешнева стали подозревать в вольнодумстве и в конце концов исключили из лицея - курса он не окончил. Вслед за этим, весной 1840 г., было скандальное бегство за границу с чужой женою, Анной Феликсовной Савельевой - своего рода добровольное изгнание, затянувшееся на шесть лет. Оно принесло Спешневу больше горечи, чем счастья - после четырех лет совместной жизни "прекрасная полька" скончалась, оставив Николаю Александровичу двоих детей. Таким образом, в Россию летом 1846 г. Спешнев вернулся, окруженный таинственным ореолом романтического изгнанника, пожертвовавшего всем во имя любви. Даже если бы впереди у него не было ни участия в тайном обществе, ни каторги, - биография Спешнева внешне выглядела уже сложившейся, "выстроенной".
Вряд ли случайно то, в каком именно контексте Спешнева упоминает Тургенев в письме к К.К.Случевскому от 14 (26) апреля 1862. г. (письмо, кстати, касается именно Базарова): "Все истинные отрицатели, которых я знал (Белинский, Бакунин, Герцен, Добролюбов, Спешнев и т.д.) происходит от сравнительно добрых и честных родителей. И в этом заключается великий смысл: это отнимает у деятелей, у отрицателей всякую тень личного негодования, личной раздражительности. Они идут по своей дороге потому только, что более чутки к требованиям народной жизни.1
Если Петруша и его прототип были готовы жертвовать лишь чужой жизнью (хотя Нечаев декларировал обратное), то Ставрогин и его прототип по своей широте, по своему аристократизму, по своей образованности были готовы жертвовать и своей - но никак не в первую очередь. Становится ясно, таким образом, что дистанция между Нечаевыми и Спешневыми не столь велика, как кажется. Фанатик-недоучка Нечаев куда менее привлекателен внешне, чем таинственный аристократ Спешнев; но "сверхлюдьми" мнят себя оба, и методы обоих - схожи. Вот что мы читаем в написанном Спешневым "Черновом проекте обязательной подписки": "...я обязываюсь, не щадя себя, принять полное и открытое участие в восстании и драке... обязываюсь явиться туда и там, вооружившись огнестрельным или холодным оружием, или и тем и другим, не щадя себя, принять участие в драке и, как только могу, споспешествовать успеху восстания". "Так как нам осталось одно изустное слово, то я и намерен пользоваться им без всякого стыда и совести... для распространения социализма, атеизма, терроризма, всего, всего доброго на свете...",4 - говорил Спешнев на одном из собраний у Петрашевского. Эти слова, как и приведенный выше фрагмент "...проекта...", не могут не напомнить нечаевский "Катехизис революционера": "Революционер - человек обреченный... Все в нем поглосчено (так в тексте - И.0.) единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью - революцией... Безнравственно и преступно все, что мешает ему... Он каждый день должен быть готов к смерти... Дено и носчно должна быть у него одна мысль, одна цель - беспосчадное разрушение".5 Сам старый "нечаевец", Достоевский не мог впоследствии не увидеть сходства методов Спешнева и Нечаева (в первом случае, правда, методы так и не были применены на практике). Он не мог не почувствовать того, что Спешнев скорее искал (и нашел!) приложения сил для своей богатой, неуемной натуры, нежели радел о благе народном. И если Спешнев действительно обладал таинственным, демоническим влиянием на окружающих, если Достоевский действительно видит в нигилизме "смесь Ноздрева с Байроном", - то в одном из исследований о Байроне мы находим слова, до удивительной степени созвучные тому, к чему мы приходим в попытках разгадать некоторые из загадок Достоевского.
Эти строки сразу заставляют вспомнить, наряду с героями Достоевского, первого и главного нигилиста русской литературы, - Базарова. А именно, в одной из бесед с Аркадием Кирсановым тот говорит:
В предыдущей части работы мы ссылались на слова Писарева, сказанные по этому поводу: "Ничто, кроле личного вкуса, не мешает им убивать и грабить и ничто, кроле личного вкуса, не побуждает людей подобного склада делать открытия в области науки, и общественной жизни. <...> ...быть честным очень выгодно и... всякое преступление - опасно и, следовательно, неудобно".8 То есть, никаких абсолютных начал, кроме выгоды, нигилизм не признает, "поскольку они гнетут личность"; это не может не напомнить "псевдобайронизма" Подпольного: "Выгода! Что такое выгода? Да и берете ли вы на себя совершенно точно определить, в чем именно человеческая выгода состоит?"9 Таким образом, мы можем сделать вывод: вслед за Байроном "человек из подполья" (а после - и Раскольников, и нигилисты в "Бесах", и Аркадий Долгорукий) отрицает объективные ценности; вслед за Байроном возникает миф об "обаятельности аристократа, идущего в демократию" (а именно эта мысль и звучит в цитированном выше фрагменте статьи Вл.Фишера) - идущего "свободно, по благородному инстинктивному побуждению, - как великодушный царь, а не как усердный раб". Получается, что если аристократ-нигилист и готов служить "делу свободы", то не во имя выстраданных убеждений, не во имя идеалов, а лишь по капризу, в виде очередного заявления своеволия. Достоевский чувствует всю неестественность такого положения; поэтому "от коммуниста Спешнева его художественному двойнику не досталось почти ничего".10 На примере Ставрогина писатель показывает, как фальшив аристократ, "идущий в демократию" (чувствует это и сам Ставрогин, о причинах чего будет сказано далее). Ничего истинно революционного в байронизме не оказалось, весь бунт байронизма - бунт на пустом месте; с собой байронизм принес лишь космополитизм (в отрицательном, с точки зрения Достоевского, смысле), заносчивость, разочарованность во всем на свете и заведомое "нечего делать".
Примечания: 1 Цит. по: Буданова Н.Ф. Указ. соч. С.40-41. 2 Сараскина Л.И. Федор Достоевский : одоление демонов. С.360. 3 T.1O. С.323-324. 4 Цит. по: Доклад генерал-аудиториата по делу петрашевцев // Петрашевцы : сборник материалов. Т. 3. М.-Л., 1928. С.52-53. 5 Цит.по: Пирумова Н.М. Разрушитель // Родина. 1990. #2. С.82-83. 6 Фишер Вл. Байрон и байронизм // Байрон Джордж Гордон. Сочинения в 2 томах. М., 1912. T.1. С.8. 7 Тургенев И.С. Отцы и дети // Тургенев И.С. Указ. изд. Т.3. С.294. 8 Писарев Д.И. Базаров // Писарев Д.И. Указ.изд. Т.2. С.9-11. 9 Т.5. С.110. 10 Сараскина Л.И. Указ .соч. С. 360. поставить закладку написать отзыв
|
|
|
||