Егоров Б.Ф. Жизнь и творчество Ю.М. Лотмана. - М.: Новое литературное обозрение, 1999. (Научное приложение. Вып. XIX). - 384 с.; ISBN 5-86793-070-X.

3

В книге Б.Ф. Егорова поражает полное отсутствие рефлексии. Автор ничего не ставит под сомнение, не делает ни малейшей попытки взглянуть на вещи критически. Вот как он заключает свой труд: "Триумф Лотмана, несомненно, - громадный, непоколебимый, радостно прочный" (с. 241). Такой апологетический тон скорее уместен в надгробной речи, чем в академическом исследовании. Читаешь и поневоле задумываешься: не подменяется ли дружескими чувствами биографа к покойному подлинно научная объективность?

Свидетельством жизнеспособности лотмановских идей является, по мнению Егорова, посмертная судьба творческого наследия ученого. Действительно, ей можно только позавидовать. Труды Лотмана издаются и переиздаются, так что "можно говорить о существовании в разных вариантах почти полного собрания его сочинений" (с. 238). "Индекс цитируемости" Лотмана высок как никогда: сегодня редкая работа по истории русской культуры обходится без ссылок на его труды. Пришло официальное признание: "в вузовских студенческих учебных [sic!] программах обязательны труды Лотмана" (с. 239). И, наконец, самое главное: везде - "от академических монографий до телевизионной публицистики - звучат похвальные, возвышенные отзывы о деятельности и личности тартуского профессора" (с. 239).

За какие заслуги хвалят Лотмана журналисты и академики? В эти "ненужные" подробности Егоров не вдается. Получается так: раз хвалят - значит, есть за что, зря ведь не похвалят. Критические голоса, уверяет нас Егоров, почти не слышны. Любые отрицательные отзывы о работах Лотмана просто "анекдотичны" (впрочем, приведенный в качестве примера отрывок из книги В.Н. Турбина и вправду анекдотичен). Учение Лотмана всесильно, потому что верно: лотмановские обобщения не могут быть опровергнуты никакими фактами, "и исключения, даже количественно весомые, не колеблют концепции в целом" (с. 240). Откуда же вообще у Лотмана взялись какие-то злонамеренные хулители? А все дело в том, что Лотману, как и всякому "большому ученому, наверное, положено иметь хотя бы несколько "зоилов"... Как римскому триумфатору, при колеснице которого полагалось иметь бегущего и орущего клеветника" (с. 241). Вот так - не больше и не меньше.

Такое отношение к оппонентам всегда было характерно для тартуской школы, чьей "центральной фигурой" "не только научно, но и человечески" был Лотман (с. 21). К официальной критике представители школы, понятное дело, не прислушивались, а неофициальной критики просто не было слышно. Эта ситуация определялась особым положением Тарту в культурном пространстве Советского Союза. Тартуская школа, по замечанию ее бывшего адепта Б.М. Гаспарова, являлась обособленным и замкнутым социокультурным образованием, отгородившимся от официозной советской науки и, в силу тогдашних условий, оторванным от мирового научного сообщества. Внешней критической инстанции для школы не существовало.

Так, Егоров пишет, что "поток оригинальных семиотических трудов Лотмана вызвал в целом положительные отклики научной общественности, если не считать... критических замечаний М.М. Бахтина и А.Ф. Лосева" (с. 148). Замечаниям Лосева Егоров посвящает всего один абзац (с.141-141), а бахтинской критике - отдельную статью (Приложение 1: "Бахтин и Лотман"), суть которой сводится к тому, что "весьма деликатные замечания Бахтина" были-таки учтены поздним Лотманом (с. 244 и др.). Между тем, указаний на недочеты и прямые ошибки в работах Лотмана и его школы было гораздо больше. Более того, острой критике подвергались не только частные аспекты, но и методологические основы тартуско-московской семиотики и культурологии. Достаточно вспомнить сокрушительную критику лотмановского "Анализа поэтического текста", прозвучавшую со стороны известного литературоведа-эмигранта Владимира Вейдле ("Новый журнал", 1974, т.115-116; то же в его книге: Эмбриология поэзии: Введение в фоносемантику поэтической речи", Париж 1980), или скептическую оценку тартуских работ по семиотике и типологии культур, высказанную крупным американским антропологом Деллом Хаймсом ("New Literary History", 1978, vol. 9, no. 2). Характерно, что эти авторы в книге Б.Ф. Егорова даже не упомянуты.

Это далеко не единственный пример замалчивания тех или иных фактов, которые не укладываются в принятую Егоровым схему. Например, у него ни слова не сказано о непростых отношениях Лотмана с некоторыми коллегами, порой переходивших в открытые конфликты. Ничего не говорится в книге и об излишней снисходительности профессора к его "любимцам", чья деятельность отнюдь не всегда шла на пользу научной и учебной деятельности Кафедры. Речь, разумеется, идет о кафедре русской литературы Тартуского университета, которой Лотман отдал почти сорок лет своей жизни и которую считал "самым дорогим своим трудом". Лишь мимоходом поминает Егоров о распаде кафедры на два отделения - семиотики и русской литературы - и об их болезненном размежевании после смерти Учителя. Очень скоро стало очевидно, что, по сути, единство "школы" держалось только на энергии и харизме ее лидера. Тартуская семиотика, организационно оформив свою самостоятельность, тут же отреклась от своих исторических корней. Последний выпуск основанных Лотманом "Трудов по знаковым системам" демонстративно открывается редакторским предисловием, написанном на двух языках - эстонском и английском. О русском забыли.

Коротко о формальной стороне издания. Как отмечают многие читатели, книга написана неуклюжим казенным языком, коряво, как будто в спешке (видать, "китайские коллеги" торопили). Неприятно поражает чудовищное количество повторов: Егоров щедро цитирует самого себя, по три-четыре раза переписывая с незначительными изменениями одни и те же пассажи. У книги нет ответственного редактора (это, можно сказать, фирменный знак "Научных приложений" к "Новому литературному обозрению"). Именной указатель составлен безалаберно: десятки фамилий пропущены, другие учтены не полностью, ссылки перепутаны. В довершение всего, чужие материалы, помещенные в приложениях, перепечатаны без ведома авторов и составителей первых изданий. Многие из них с удивлением узнали о самом факте републикации своих работ из нашей рецензии.

Б.Ф. Егоров, как бы оговорившись, выражает надежду, что его книга "будет в XXI веке продолжена серьезными и глубокими исследованиями" (с. 242). Хочется верить, что так оно и случится. А пока поблагодарим Б.Ф. Егорова за его самоотверженный труд: fecit quod potuit.