Лилит - первая жена Адама, которая соблазнила первого человека и убежала, и отказалась возвращаться:

"Лилит была первой женой Адама: бог, сотворив Адама, сделал ему из глины жену и назвал ее Лилит. У Адама с Лилит сразу же возник спор. Лилит утверждала, что они равны, так как оба сделаны из глины; не сумев убедить Адама, она улетела. В Красном море ее настигли три ангела, посланные богом. Лилит отказалась вернуться..."

Набоковское стихотворение "Лилит" именно об этом - о том, как Лилит соблазняет и неожиданно исчезает, и рай оказывается сном, сном Адама.

Ничего не знаю о знакомстве Набокова с еврейскими источниками или с книгами типа Каббалы Папюса, но Гумилева-то он точно знал и любил. А Гумилев к теме Адама и его первой жены обращался многократно.

Стихотворение "Ева или Лилит" Набокову не было известно. Но поэму "Сон Адама" из книги "Жемчуга" он должен был знать, а в нем Ева двоится, из-под "кроткой Евы" появляется другая, первая - "блудница", "лунная дева", "чужая"; Адаму снится Лилит - непобежденная первая Ева.

У Набокова в поэме "Лилит" тоже действует своего рода Адам, хотя он и во фраке. Во всяком случае, тема изгнания из рая явно присутствует в поэме и особенно подчеркивается в финале ее.

Пребывание в раю оказывается полнейшей иллюзией. Нет возможности утешить себя тем, что были страдания, но было и блаженство. Набоковский Адам не был изгнан из рая - он не был в нем вообще; на этой ноте, собственно, и завершается "Лилит":

... "Впусти же,
иначе я с ума сойду!"
Молчала дверь. И перед всеми
мучительно я пролил семя
и понял вдруг, что я в аду.

Не было даже мига блаженства. Даже краткого слияния, даже минутной гармонии не было. Что же было тогда?

Произошло соблазнение во сне. Во сне Лилит соблазнила и бежала, даже во сне не дав блаженства. Интересно, что Набоков очень точно в ходе создания поэмы сюжетно следовал мифологической первооснове. Напомню, что по преданию Лилит прежде всего опасна именно для спящих мужчин. Она (Лилит - Е.К.) овладевает мужчинами против их воли с целью родить от них детей. Поэтому Талмуд ("Шаббат" 151 б) не рекомендует мужчинам ночевать в доме одним; Лилит является также мужчинам во сне.

В романе "Лолита" расставлены несколько иные акценты. Там Гумберту кажется, что Лолита спит, он лелеет мысль об овладении ею во сне, но овладевают им - Лолита соблазняет его, чтобы покорить и исчезнуть. Фактически и в "Лолите", при всех отличиях этого романа от поэмы, воспроизведен миф об Адаме и показан он опять-таки на ярком, пестром, жизнерадостном античном фоне. Причем, воспроизведен во многом именно по поэме "Лилит".

Поэма строится на том, что героя соблазняет Лилит, а затем в миг, когда блаженство кажется совсем близким, стремительно оставляет его, наказывая за вожделение стыдом и болью.

Змея в змее, сосуд в сосуде,
к ней пригнанный, я в ней скользил,
уже восторг в растущем зуде
неописуемый сквозил, -
как вдруг она легко рванулась,
отпрянула, и ноги сжав,
вуаль какую-то подняв,
в нее по бедра завернулась,
и полон сил, на полпути
к блаженству, я ни с чем остался...

Потом этот мифологический мотив так отложится в рассуждении Гумберта (к нему потом еще придется вернуться):

"Несмотря на всю изобретательность дьявола, схема была ежедневно та же: он начинал с того, что соблазнял меня, а затем перечил мне, оставляя с тупой болью в самом корне моего состава".

Интересно и то, что Набоков незаметно, не выделяя, не подчеркивая, но все-таки прямо указывает, что для Гумберта главная именно Лилит, а не Ева.

Писатель неоднократно говорит в романе о Лилит, но имени не упоминает, ограничиваясь словами ребенок-демон, но один раз все-таки поток умолчаний прерывается - как бы вскользь, но тайна обнаруживается, как бы мимоходом, но все-таки называется главный ключ к роману:

"... Как билось у бедняги сердце, когда среди невинной детской толпы он замечал ребенка-демона, "enfant charmante et fourbe" - глаза с поволокой, яркие губы, десять лет каторги, коли покажешь ей, что глядишь на нее. Так шла жизнь. Гумберт был вполне способен иметь сношения с Евой, но Лилит была той, о ком он мечтал".

Лолита для Гумберта есть напоминание о Лилит, воспоминание о Лилит. Это тень, которая реальней и достоверней быта, как русско-парижского, так и американского. Но кого же тогда Гумберт воспринимает как Еву?

Несомненно, Евой для него является Шарлотта, его законная жена, заботливая (даже властно, тиранически заботливая), но нелюбимая и презираемая (даже вызывающая отвращение, брезгливость), слишком связанная с ненавистным уютом, со всем, что тленно, а бессмертная Лилит, та соблазняющая, убегающая, недостижимая, - для Гумберта именно Лолита, и только Лолита.

Впрочем, сначала была еще первая жена (тоже своего рода Ева) - русская Валерия, расплывчатая, инертная, кроткая. Она не смогла заменить его Ли (его по-настоящему первую, его прото-Лилит), как не смогла заменить ее властная и стремительная, арийская по духу и настроениям Шарлотта (Лотта). Обрести гармонию "Гумочка", как писала Лолита, смог лишь в постоянном влечении к соблазняющей и исчезающей девочке-демону.

Резко звучащее имя Лотта, за счет вкрапления чудодейственного сочетания Ли и исчезновения нажимных двух тт, преобразилось в бессмертное уже теперь имя, звучащее волшебной музыкой, - Ло-ли-та.

Итак, Набоков указал один раз, что Гумберт предпочел бы не Еву, а Лилит (было это сделано в пятой главе части первой). В предпоследней главе (тридцать пятой) второй части романа он развивает эту ассоциацию, доводя ее до логического конца. Гумберт наводит пистолет на Куильти, выкравшего у него Лолиту, и заставляет того читать вслух свое стихотворение, в котором отождествляет себя с Адамом.

Круг замкнулся. Гумберт предпочел бы не Еву, а Лилит, и он - Адам.

Две автохарактеристики Гумберта (одна из первой, другая из второй части романа) складываются в единую концепцию, явно имеющую мифологические истоки. Кстати, когда Гумберт сравнивает себя с Адамом, он прежде всего подчеркивает свою предельную оголенность, обнаженность:

Когда нагим Адамом я стоял...

А особенно подробно, живописно и, так сказать, сюжетно этот мотив был развернут Набоковым в поэме "Лилит":

И вот теперь, в том самом фраке,
в котором был вчера убит,
с усмешкой хищною гуляки
я подошел к моей Лилит.
Через плечо зеленым глазом
она взглянула - и на мне
одежды вспыхнули и разом
испепелились.

Через импульс, полученный от поэмы "Лилит", в романе "Лолита" был развернут мотив соблазнения и бегства Лилит от Адама. Но фактически этот мотив оказывается рамкой, окаймляющей самый разнородный мифологический материал.

В "Лолите" показано не просто соблазнение и бегство, совершенное девочкой-демоном, но еще и умыкание ее. Лолита убегает, но одновременно ее похищают - она участвует в осуществлении заранее созданного сценария, который представляет собой вариацию на тему мифа о похищении Зевсом Европы.

Зевс обернулся быком, похитил дочь финикийского царя Агенора и на своей спине доставил Европу на остров Крит.

В романе К.К. (Клэр Куильти) гонится за Лолитой на красном "Яке" (и это бычье начало в похитителе все время подчеркивается автором):

"...Передо мной предстала загадка Ацтеково-Красного Яка с откидным верхом, совершенно заслонившая собой тему Лолитиных любовников".

И тут же, именно в связи с хозяином красного "Яка", поминается и Зевс:

"... Даже сумасшедший вряд ли был бы так глуп, чтобы предположить, что какой-то Гумберт Второй жадно гонится за Гумбертом Первым и его нимфеткой, под аккомпанемент зевесовых потешных огней".

Затем продолжается описание преследования:

"Никто не пытался втиснуться между нашей скромной синенькой машиной и ее властительной красной тенью..."

"Ацтеково-красный як" воспринимается Гумбертом как Рок, и он бросает попытки улизнуть от "красной тени":

"... Автомобиль двигался, казалось, только потому, что невидимый и неслышный шелковистый канат соединяет его с нашим убогим седанчиком... И все время я чувствовал некий маленький индивидуальный пожар справа от меня: ее ликующий глаз, ее пылающую щеку".

Как видим, "красная тень" "Яка" была внутренне соединена с Лолитой.

В описание преследования Набоков включает рассказ о дикой грозе:

"Мы провели угрюмую ночь в прегадком мотеле под широкошумным дождем, и при прямо-таки допотопных раскатах грома, беспрестанно грохотавшего над нами".

А вслед за описанием грозы на сцене является молния. Лолита и Гумберт становятся зрителями спектакля по пьесе, один из авторов которой - хозяин красного "Яка". Гумберт запомнил семь граций и еще... молнию. При этом подчеркивается, что девочки-грации ему понравились, а вот молния нет:

"Право, не могу рассказать вам сюжет пьесы, которой нас угостили. Что-то весьма пустяковое, с претенциозными световыми эффектами, изображавшими молнию, и посредственной актрисой в главной роли. Единственной понравившейся мне деталью была гирлянда из семи маленьких граций..."

Рассказ о грациях вводит упоминание о молнии как сюжетном нерве пьесы в античный контекст. Детали поданы чрезвычайно скупо, но все же становится очевидным, что пьеса по своему характеру неомифологична. Вообще спектакль по пьесе Куилти явно соотносится с тем похищением, которое устраивает владелец красного "Яка".

Так, в ходе повествования, фиксирующего похищение Лолиты, преследование ее красным "Яком", связь Лолиты с "Яком", постоянно всплывают атрибуты Зевса - похитителя Европы.

Итак, красный "Як", гроза (реальная и имитируемая, "играемая") - это символы преследования. А затем бычья тема не исчезает, а только преображается. В результате намеренной игры слов красный "Як" преследования превращается в черный "Як" самого похищения:

"...Все было хорошо. Ясный голос сообщил мне вот что: да, все хорошо, моя дочь вчера выписалась из больницы около двух часов дня: ее дядя, мистер Густав, заехал за ней со щенком кокер-спаньелем, и приветом для всех, на черном Кадили Яке..."

Через введение темы могучего и хитроумного преследователя, обернувшегося быком, происходит еще одно соединение (уже не на уровне семантики, а на уровне сюжета) еврейского мифа об Адаме и Лилит с элементами античного мифа. Кстати, в поэме "Лилит" античность преподносится прежде всего через детали быта, а в романе такие детали уже стали перемежаться с сюжетными инсталляциями античности.