Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / < Вы здесь
Секретарь призрака
Дата публикации:  24 Октября 2000

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Ее называют самым провокационным философом.
Сама она говорит о себе, что является ареной классовой борьбы "хитрожопой девочки" из Бруклина, "регулярного профессора" и "искушенной парижанки".
Автор The Telephone Book: Techonology, Schizophrenia, Electric Speech; Crack Wars; Finitude's Score.
Вскоре ожидается выход в свет книги под названием Stupidity.

Слухи
(из эссе Авитал Ронелл Street-talk)

Слухи носятся в воздухе. Чаще всего исходя из таинственных источников, из "ниоткуда", расположенного всегда вне меня, - молва свидетельствует о том, что где-то вокруг что-то происходит. Молва жужжит в уши, используя их как усилители. Слуховой канал уха, подобно коридорам политического вестибюля, прошит слухами. Поскольку молва возникает из ниоткуда, полезно вспомнить Беньямина и его понимание шекспировского понимания новостей. С этой целью обратимся к самому великому тексту, основанному лишь только на слухах.

"Гамлет", если коротко, выстроен на концепции говорящего "нигде" и "ничто".

Смысл трагедии да и, собственно, информация, которую трагедия о себе сообщает, берут начало в некоей форме "ничто", а это позволяет допустить два источника повествования. Первый связан с Горацио, который, в свою очередь, дабы определить второй источник, прижимает рот к уху часового и начинает: Аs the whisper goes...

Второй источник как тотальное начало всех слухов - конечно же, призрак. История, им поведанная, сама по себе берет начало в чем-то, напоминающем природу передачи текста молвы. При этом мы не должны забывать, что отец Гамлета умер от влитого в его ухо яда и действие трагедии, по сути, является предлогом, запускающим циркуляцию яда - ото рта к уху - по великому кругу шпионажа и заражения, которые отделены друг от друга, подобно подслушивающему Полонию, тончайшей преградой занавеса. Заражая и парализуя все и вся, не исключая тела политики, молва, чей отец - лишь призрак отцовства (хайдеггеровское "Это вне меня"), - и есть то, подтверждения чему ищет Гамлет. Так призрак передает отравленное отцовство каждому отверстому уху.

Дорога на север

Если идти прямо, не поворачивать мимо почтовых ящиков и не уходить по склону невидимого отклонения, - вполне вероятно выйти на пересечение двух коридоров, а затем, резко взяв на север, тотчас увидеть ее офис. Он узнаваем. Компас перед отъездом подарил мне внук.

"Главное, пойми где север, Аркадий. Остальное найдется", - сказал Филипп. Я пожал ему руку и пообещал, что в первые же дни постараюсь вникнуть. Наука оказалась несложной. Север там, где Еmpirе Building. Утром небо над ним напоминает небо над Херсоном в 9 часов утрa. Тогда как вечером, глядя на то же небо, возможно унестись мечтой в Средиземноморье: Кносс, Марсель, Оля Флоренская, какие-то пеласги...

На двери офиса Авитал Ронелл налеплено такое количество объявлений и плакатов, что, лишь только падает на них взгляд, бумаги буквально утрачивают какой бы то ни было смысл. В мгновение ока сливаясь в планетарное сообщение, которое тотчас рассыпается крупозной меланхолией Климта. Впервые я встретился с ней в Беркли, кажется, году в 94-м. Мы пили - я кофе, Авитал чай. Кэти Аккер была еще жива. В кафе уже не курили. В кампусе наступап час барабанов. Слово "киберпанк" только-только входило в моду. Мы говорили о ее "Телефонной книге", я передал ей вопрос Саши Секацкого, к той поре вошедшего во вкус и переведшего наиболее трудные главы о Хайдеггере1, - действительно ли она считает, что философствовать нужно молотом? В журнале Mondo, где было опубликовано интервью с boss girls Западного побережья (Кэти Аккер, Андреа Джуно, Aвитал Ронелл), - Авитал необыкновенно красива. Три грации походного тезауруса: Юлия Кристева, Сюзан Зонтаг, Авитал Ронелл.

- А как же!? Ницше во многом ошибался, но тут он, без сомнения, прав.

Осень как осень

Когда 12 октября 2000 года в Нью-Йорке я напомнил ей об этом, она ответила, что была тоже безусловно права, однако попробуй, дескать, сегодня поднять не то что молот, но обыкновенный камень с земли... Потом, всплеснув руками, пригласила на семинар профессора Ж.Деррида, который, как оказалось, он регулярно "ведет" по вторникам в 3.30 в главном корпусе. С ним мне довелось столкнуться в первые дни сентября вечером на этаже факультета искусств и наук. Я искал water place, он - выход.

Более говорить мы не смогли, поскольку за окнами со всех сторон начался великий поход университетского Fall Fest'2000, осеннего фестиваля. О чем при случае.

Микрофон работал с непреложностью маяка. Когда звук уходил, сидевшие в первых рядах превращались в многоруких Шив с пятью писчими перьями на руку.

Когда звук возвращался, первые ряды затыкали уши, под стать обычным людям в достоевском скандале, а последние, - я там был и мед и т.д. - откинувшись назад, великие, как все Гэтсби на свете, вообще ничего не записывали.

Сзади, как водится, сидели люди осведомленные (праздные, скажем так, люди, наши люди).

О плодоносящих дарами

В одно из своих акустических возвращений к осведомленным профессор сказал, что история вовсе не процесс и, разумеется, не прогресс, истории не нужно время.

Чтобы создавать историю, нужно нечто другое, нежели темпоральность, - нужны сила и власть. Потому как история есть диспозиция разрозненных событий, а событие невозможно произвести, если невозможна сила или желание.

В качестве примера профессор привел свою первую встречу в парижском каком-то естественнонаучном музее с обломком янтаря, в котором в момент помпейской гибели застыли два насекомых, тесно сплетенных друг с другом, - "Да, одно из этих существ сосало кровь из другого, - гремел профессор (для кого гремел, а для кого шевелил губами), - да, этот сексуальный акт так и не достиг оргазма, но это - событие, несмотря на то что оно произошло 250 миллионов лет назад".

И, в заключение: история - не нить, не ковер, история - это лишь изолированные события силы.

Но речь на семинаре шла не столько об истории, сколько о Пол де Мане. И не столько о Пол де Мане, сколько о Руссо, точнее, о красно-жемчужном шарфе, который Жан-Жак потерял, нисколько о том не сожалея, - речь шла об истинности признания, исповеди, о том, что машина исповедальности неразрывно связана с машиной "письма", что любая исповедь, по сути, есть попытка испрашивания прощения. Извинения, на худой конец. Однако само выражение этого в письме тотчас уводит "естественную" и сокрытую "просьбу" в русло письма, в русло события. Которое по определению не может быть признанием, исповедью, поскольку письмо и субъективность - изначально различные вещи. Если, конечно, мы вознамеримся об этом писать или даже просто говорить.

После занятий я спросил профессора, почему он не привел в качестве примера рассказ Кафки "В колонии", где машина вписывания, буквального inscriptio иглами в тело, становится машиной признания, исповеди и одновременного вписывания того / и в того, кто ее фактически создал, точнее, сохранял.

- Возможно, - сказал он, - Кафка так много нам дарит... Но любой подарок, как ивестно, всего лишь попытка присвоения того, кому дарят.

Тайна

- Ну не чудовище ли он? - спросила Авитал на следующий день.

- Он совершенный monster, он просто unterrestrial! - сказала Авитал на следующий день.

- Он читал три с половиной часа!.. - сказал я на следующий день, сидя в ее офисе за дверью, на которой налепленные плакаты теряли смысл сообщения, приобретая очарование Климта в изложении Боровского.

- О да, он мог бы читать еще три часа, но завтра он снова летит в Чикаго, а потом опять в Нью-Йорк, чтобы на weekend слетать в Париж и там прочесть несколько лекций и провести семинар.

- Мне просто стыдно, - сказал я.

- А нам здесь всем не стыдно? - спросила Авитал на следующий день.

Следующий день был таким: было хорошо. Вообще, хорошо не днем, а пораньше, утром. Утро - это как кладбище. Приходишь и вспоминаешь.



Я снова зашел к Авитал. Студент, переливаясь глазами, едва ли не по слогам выговаривал, какую работу он намеревается писать о "деконструкции".

Но умоляю тебя, читатель, не станем выдавать тайну и никому не скажем, что же это такое - деконструкция. Хотя какой это теперь секрет! Все необыкновенно просто - "видеть, читать, понимать и вдруг опять увидеть впервые и все сразу", а дальше кто как хочет, даже пусть хочет он большего, нежели Славой Жижек2.

Но, возможно, все не так просто и тайна откроется мне в ночь на 27 октября, на балу "Празднования деконструкции" (именно так и написано на пригласительном билете: Celebrating Deconstruction). На крохотном красном прямоугольнике кроме слов еще есть и изображение не то триумфальной арки Парижа, не то арки из Вашингтон-... сада, сквера, площади наконец.

Писать

Я говорю: Авитал, после выхода "Телефонной книги" вас назвали террористом из башни слоновой кости?

А она - что это всего лишь проблема именования и места. Что башня из слоновой кости - просто фантазм. Касательно же терроризма, она скорее антитеррорист.

- Всем известно, чего я домогаюсь. Я хочу, чтобы университеты стали самым гостеприимным домом для всех инакомыслящих, мятежных, - местом, где мысль находит всевозможные способы, чтобы взорвать себя же...

- Но вы не только профессор, не только философ...

- Писатель, да. Другой вопрос - что это значит для меня. Писание никогда не прекращает умирать. Вот это, наверное, и есть бесконечное окончание письма, сочинения, литературы. Психоанализ вроде как умер, не так ли? Деконструктивизм тоже.

У Фрейда в "Тотеме и табу" братья собираются, чтобы убить отца, чтобы взять его власть, - в итоге они его убивают, но что же они чувствуют? Абсолютную пустоту и печаль. Потому что, став мертвым, отец обрел над ними еще большую власть.

Что касается меня, то я могу сравнить себя с Диотимой Гельдерлина. Когда философ Эмпедокл бросился в кратер, она принялась "читать" его сандалии - то есть она принялась понимать то, что от него осталось. Она стала читателем самых потаенных следов, следов его со-прикосновения земле.

А с другой стороны, когда меня спрашивают, являюсь ли я писателем, - не знаю... писатель - это мужчина, а это подразумевает, будто он владеет, умеет, хочет, контролирует...

Нет. Конечно, нет, я кажусь себе скорее секретарем некоего призрака.

Фото автора


Вернуться1
Книгу (Telephone Book, оригинал) у Секацкого сперли вместе с чемоданом на ташкентском вокзале. Я потом достал ему еще одну, - увы, судьба ее мне покуда неизвестна. Переведенные же главы были опубликованы в "Митином журнале". Мите привет.


Вернуться2
"В этом смысле мы могли бы сказать, - пишет С.Жижек, - что деконструктивисты по существу все еще "структуралисты" и что единственный "постструктуралист" - это Лакан, утверждающий наслаждение в качестве "реальной Вещи", центральной невозможности, вокруг которой структурирована каждая сетка означающих".


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Дарья Хитрова, Бегущая по воздуху /10.10/
"Миссис Дэллоуэй" в переложении Е.Суриц может быть занесена в анналы худших в нашей словесности переводов с английского. Однако и сам текст Вирджинии Вулф небезупречен. Материал публикуется в порядке обсуждения.
Аркадий Драгомощенко, Кинь в меня мылом /28.09/
"Быть on-line" означает в том числе и чтение слов, написанных другими. "Быть on-line" означает и писание собственных слов, адресованных другому.
Игорь Немировский, Умные книжки: неделя отпуска за свой счет /20.09/
На XIII ММКЯ практически отсутствовала литература, хоть сколько-нибудь выходящая за рамки массового спроса. Постскриптум участника.
Дмитрий Кузьмин, Против "бронзового века" /01.09/
Российская литературная жизнь больна синдромом подмены пространства: группа лиц, не зная о существовании всего, что существует, или делая вид, что не знает об этом, выстраивает некий отдельный мир со своей иерархией авторитетов и системой ценностей, громогласно объявляя или молчаливо полагая, что он - настоящий, а ничего другого как бы и нет.
Аркадий Драгомощенко, Имя собственное /25.08/
Должен ли быть издатель критиком? Трудно сказать. Можно, конечно, предположить, что издатель - это анти-Харон. Что он перевозчик теней в царство дня, вещности, материальности, прямого времени и циркуляции денег.
предыдущая в начало следующая
Аркадий Драгомощенко
Аркадий
ДРАГОМОЩЕНКО
URL

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100