Mногодневные праздники в нашей богоспасаемой стране меня лично погружают в глубокую метафизическую (впрочем, и физическую тоже) тоску. "Чудовищна, как броненосец в доке, Россия отдыхает тяжело". Томление во всех членах, выпадение из времени, торжество косной похмельной материи. Ритм жизни сбивается, колесо останавливается, страна физически чувствует старость, немощь, отягощенность грехами и долгами.

Как ни дистанцируйся от всего этого, общая атмосфера давит, и сам неприкаянно слоняешься по квартире, выдергивая с полок то одну, то другую книжку. Но взгляд, скользящий по корешкам, сам собой выстраивает какие-то чудовищные ряды. Дело в том еще, что недавно в моей квартире воссоединились аж три библиотеки - дедовская, отцовская, моя собственная. Не бог весть что, раритетов нет, но чисто физически, объемно - много. И все это не разобрано и не расставлено - кое-как распихано, отчего на поверхность выползают (иногда выпадают и даже падают на голову) какие-то странные книжки, которых никогда вроде бы и в руках не держал.

Ну вот, к примеру, полез во второй ряд в тщетных поисках книжки, которая у меня точно есть - свода ВЦИОМовских исследований по проекту "Советский простой человек" (там незабываемая глава Nomen est omen - анализ путей, которыми в сознание "простого советского человека" проникли 115 наиболее известных ему имен из разных сфер деятельности), а достал толстенный том Горьковских чтений аж 1961 года издания. Тираж - как сейчас: 2700. Не помню! Не помню я этой книжки. Потому полистал: ровно четверть занимает публикация переписки Горького и Бунина, остальное - статьи советских литературоведов о пролетарском классике. "Горький и Павленко", например. Знаете, кто такой Павленко? Лет через десять снова в моду войдет.

А переписка ничего себе, деловая и вполне современная. Бунин Горькому: "Просвещение" торговало меня (навеки), давало 40000 и по 500 за лист будущего; изнуренный вечными думами о завтрашнем дне, чуть было не сдался я". Горький Бунину: "Предложение "Просвещения" первое - обидно, второе - ловушка Вам... Имейте в виду: Вы товар более выгодный в ближайшем будущем, чем Андреев теперь, да, да!"

Стал запихивать развороченные книжки назад, а одна оказалась лишней: не лезет в ряд. Вл.Пяст. Современное стиховедение. Ритмика. Издательство писателей в Ленинграде, 1931 год. Листаю и только головой качаю: были же времена - люди гибли за пеон! На каждой странице - желчная ругань с Белым, Жирмунским, Томашевским, Шенгели, Якобсоном: "Проходя первый класс гимназии, Жирмунский хорошо усвоил курс арифметики в объеме этого класса, как известно, по прежним программам состоявший из "именованных чисел" и "задач на время", но дальше в математике, даже самой элементарной, не двинулся". Признаться, всегда побаивался стиховедов: люди безжалостные, с особенным стальным блеском в глазах. "А в кармане пистолет", то бишь, конечно, калькулятор...

А потом вдруг материализовалась книжка, которую я считал триста раз украденной ("зачитанной"), книжка, на обложке которой стоит "см. сзади", а сзади, натурально: Вячеслав Курицын. Книга о постмодернизме. (Тогда кто-то нервный выразился: "Курицын послал всех в задницу!") Титульный лист, если кто забыл, вот такой: "Тираж 300 экз. # (какой ваш, не знаю, а мой - 23. - А.А.). Екатеринбург 1992".

Я прямо прослезился, ностальгия прошибла, а поскольку ниже номера приблизительным почерком Славы оказалось накарябано "Саше Агееву, чтобы он это немного почитал", немного почитал: "Мир более не изоморфен, невозможна формула, описывающая структуру, живущую по одним законам в любой своей точке, но, с другой стороны, это и есть изоморфность, мир изоморфен в своей не-изоморфности, в любой точке он сталкивается с неизоморфностью той же самой абсолютной степени. Считать ни от чего и не нужно; истина однократна, но и в однократности своей она не-истина, так как нет пространства сравнимых категорий, относительно которых она может себя утвердить-подтвердить; истина не-истина, считать не от чего и нечего". Круто! Сейчас так не пишут. Даже сам Слава.

С другой стороны, полистав эту реликвию, я как-то очень ясно понял, почему Слава так бестрепетно сбежал из бумажной литературы в сетевую: ежели первая твоя книжка издана на такой бумаге и отпечатана таким шрифтом, возненавидишь бумагу в принципе и скажешь в сердцах: "Книга вообще из дерева, чего же ей делать, как не гореть".

Вот так за длинный конституционный уикенд откроешь-закроешь книжек двадцать-тридцать, выхватывая из каждой по абзацу-другому, и подумаешь какую-нибудь банальность насчет того, что и мир подобен большой неразобранной библиотеке, беспорядочному роению фрагментов, согласных на любой контекст и провоцирующих культурное насилие: какую-нибудь очередную фиктивную классификацию.

Праздничную энтропийность особо поддерживает исчезновение в эти дни пристойной периодики (даже и сетевой), которая худо-бедно структурирует нормальную неделю, втаскивает в здоровую рутину процесса, в какой бы тупик он ни был устремлен.

Про тупик, собственно, я подумал полемически, встретив где-то очередной типовой наезд (поскольку типовой и даже как бы рутинный - не зафиксировал где) на "толстые" журналы, которые не то умерли, не то зашли в тупик, не то совершили еще что-то предосудительное. Или это виноват Дима Ольшанский, который прислал мне письмо с признанием, что он не такой, как все молодые критики, поскольку к толстым журналам относится сниходительно?

Ну, неважно. Я, помнится, только один раз позволил себе сочинить и напечатать нечто нервно-пафосное в защиту журнальной культуры, от сказанного тогда и сейчас не откажусь. Но сегодня мысли потекли у меня по другому руслу, и появился смешной вопрос. Почему на толстые журналы наезжали и наезжают как бы "родственники" - то есть критики, жестко вмонтированные в ежедневную газетную машину, у которой цикл всего лишь раз в двадцать быстрее, чем у ежемесячников? Уж они-то должны понимать, что суть и ценность "толстяков" (как и любого другого периодического издания) отнюдь не в качестве публикуемой там прозы и поэзии, а в принудительности самого цикла, в мягком культурном насилии, во втягивании потребителя в некий непрерывный процесс.

Структурировать уже структурированное, вестимо, немного сложнее, чем охотиться в диком книжном поле - надо думать о принципах первичного структурирования, а для этого, в свою очередь, надо держать в голове хотя бы несколько журнальных лет. Нет, непосильно. А главное - несвободно. Потому журнал рассматривается как этакая архаичная форма книгоиздательства, а имеющая свою логику построения картинка калейдоскопа рассыпается по стеклышку, и каждое из них рассматривается отдельно. Получается полная чепуха и недоумение. Последняя модная мысль: журналы заменятся книжными сериями. Так себе мысль. Карусельный станок, конечно, произошел от карусели. Но для чего карусель, а для чего станок?

С другой стороны, ну на хрена любой книжной серии обращать свое внимание на громкое в сети, но скромное на воле имя, к примеру, Кирилла Куталова? Готов ли уже "Вагриус" или "Лимбус Пресс" запустить его в производство? Не вписывается Кирилл в тот контекст, зато контекст тихоходного "толстяка" его свободно переварит.

Словом, я едва дождался конца праздников: затеплилась жизнь, проснулся "Инфоарт" и выложил в "Журнальном зале" ноябрьский "Октябрь" и половину корпуса ("верхнюю", то бишь не самую интересную) декабрьского "Нового мира".

С голодухи как-то быстро, прямо с монитора, проглотил первую часть сочинения Анатолия Наймана "Сэр" - про Исайю Берлина. Внутренний сюжет там забавный: совсем не обаятельный и даже отрефлектировавший свою необаятельность Найман бьется над секретом обаяния блестящего говоруна и дилетанта Исайи Берлина. Это когда еще "Вагриус" соберется выдать очередную книжку "неприятного человека"...

Ну, и напоследок - о грустном. В первой же пачке еженедельников, купленных мной по дороге на работу, оказались "Огонек", о котором уже доложила всю правду Аделаида, и "ФАС", который я взял в руки впервые. Что-то слышал, конечно, и рекламу про "лучшие перья страны" видел, но как-то все недосуг было заглянуть. А тут после праздничной голодухи жадность одолела. Вот оклемаюсь немножко после отравления - пару слов скажу, потому что, несмотря ни на что, не без "концепции" изделие...