Анафора

К.Вишневский: "(от греч. анафора - вынесение вверх) - повтор созвучий или одинаковых слов в начале стихотворной строки или прозаической фразы.

А. довольно часто встречается в стихотворениях Ф.Тютчева, например:

Как ни гнетет рука судьбины,
Как ни томит людей обман,
Как ни браздят чело морщины...
("Весна")"

(Тураев 1988).

* * *

Ник.Байтов (см.) например, стихотворение "39 комнат":

1.
Вот комната моя. В ней медленный рассвет
ощупывает каждый призрачный предмет.
Я просыпаюсь, вглядываюсь, там
очки, часы, стакан...

2.
Вот комната моя. Здесь на иконах пыль.
В лампаде треснувшей засох давно фитиль.
Старинные тома лет, может, сто
не открывал никто.

3.
Вот комната моя в сплетеньи разных сил
среди пустых пространств, галактик, черных дыр,
пульсаров, квазаров, нейтронных звезд,
а тут мой слабый мозг.

4.
Вот комната моя. Входи, чего застрял.
Вчера с Ахметьевым мы пили здесь "Кристалл".
Закуски мало. Впрочем, не беда.
Садись-ка вот сюда.

5.
Вот комната моя стоит среди миров.
Она сама есть мир. Она - мой мирный кров.
Зачем, куда я из нее бегу.
Что там я обрету?

6.
Вот комната моя. Она сама есть мир.
Среди туманностей, галактик, черных дыр,
пульсаров, квазаров, кротовых нор
широк ее простор.

7.
Вот комната моя. В ней шесть иль даже семь
квадратных метров. - Что ж? - мне измерять их лень.
И незачем. Вон шкаф измерил раз
да и забыл тотчас.

8.
Вот комната моя. Далекие края
меня влекут. Уйду в дубравы и поля.
Не надо слез. Оставь лишь два рубля.
Я все начну с нуля.

9.
Я все начну с нуля. Оставь лишь два рубля.
Не надо слез. Уйду в дубравы и поля.
Меня влекут далекие края.
Там комната моя.

10.
Вот комната моя среди чужих квартир.
Как много там жильцов, я здесь жилец один.
В подъезде лифта шум и кухонь чад,
И во дворе кричат.

11.
Вот комната моя. Нормальный интерьер.
Куда уютней, чем у Джона, например.
Картинки на стенах - не авангард,
не сюр и не соц-арт.

12.
Вот комната моя. Смотрю: какой-то мрак.
Вчера с Киясовым мы пили "Слънчев бряг"
и обсуждали новый детектив.
И что теперь? я жив?

13.
Вот комната моя средь плоти и костей,
но я не вижу в ней ни потолка, ни стен,
ни пола: обернуться не могу,
прикованный к окну.

14.
Вот комната моя. О чем ты загрустил?
Ну, блядь она. Ну, изменила. Ну, простил.
Смотри сюда. Держи вот этот текст
и всунь его в контекст.

15.
Вот комната моя. Я не хозяин ей.
Там в зеркале живет старинный некий змей.
И каждый раз, едва туда войду,
я с ним веду войну.

16.
Вот комната моя. На грани бытия
она висит. И здесь мне нравится, хотя
сдавило грудь. Она - моя змея.
Пьет душу из меня.

17.
Пьет душу из меня. Она - моя змея:
сдавила грудь. И здесь мне нравится, хотя
Она висит на грани бытия.
Вот комната моя.

18.
Вот комната моя. Но на худой конец
ее сменил бы я на некий, пусть, дворец.
Какая разница? - мне все равно,
лишь было б там окно.

19.
Вот комната моя: шкафы, диван и стол.
Несметным барахлом забит ее простор.
Все мило мне: здесь все свой смысл хранит
и сердцу говорит.

20.
Вот комната моя. Она - мой кабинет.
А где же ванная? где кухня? туалет?
где антресоль, чулан, прихожая?
где лоджия?

21.
Вот комната моя, в ней гости и вино.
Две дамы курят "Мор", пуская дым в окно.
Движенье, смех. Олег прочел эссе.
И вновь налили все.

22.
Вот комната моя. Войдя в ее простор,
сажусь я сразу на диван и "Беломор"
закуриваю, даже не раскрыв
окна. - Ну что? я жив?

23.
Вот комната моя стоит. В ней всюду прах.
Я где-то далеко: в скитаньях иль в бегах.
А все-таки нет-нет да и зайду,
прилягу там, вздремну.

24.
Вот комната моя. Стеная и моля,
смотрю в окно. Там в тучах всполохи огня.
Сейчас, сейчас разверзнется земля,
грядет мой судия.

25.
Грядет мой Судия. Разверзнется земля.
Сейчас, сейчас... Там в тучах сполохи огня.
Смотрю в окно, стеная и моля.
Вот комната моя.

26.
Вот комната моя. Никто из разных лиц
ни разу не перелистал ее страниц.
А хоть бы и перелистал - так что?
С тех пор прошло лет сто.

27.
Вот комната моя. Широк ее простор.
Изящно у окна две дамы курят "Мор".
Киясов взял гитару, гладит гриф
И сердцу говорит.

28.
Вот комната моя качнулась от толчка
подземного. И трещина вдоль потолка.
И с полок на меня в единый миг
Упали груды книг.

29.
Вот комната моя. Она озарена
янтарным блеском. За окном цветет зима:
мороз и солнце... солнце и мороз...
И в чем тут парадокс?

30.
Вот комната моя, и там в который раз
немало я пишу красивых всяких фраз.
Но скучно мне, и грязен мой халат.
И вянет мой талант.

31.
Вот комната моя. Разбросано белье.
В шкафу и под столом какое-то гнилье.
Кто заходил, валялся тут и спал?
Чего он тут искал?

32.
Вот комната моя. Тебя простыл и след.
Поэтому она напоминает склеп.
Напоминает? - что за странный эллипс?
Неужто я воскрес?

33.
Вот комната моя? Неужто я воскрес?
Я слышу в зеркале какой-то странный треск.
Давно ли мы... Тебя простыл и след.
И вспомнил я свой склеп.

34.
Вот комната моя. В ней много было дел.
Я там читал, писал, и просто так сидел,
и плакал, и валялся на полу,
и грезил наяву.

35.
Вот комната моя. Твой след давно простыл.
Твой запах улетел, и я тебя простил.
Смотрю в окно на стаи черных птиц.
И в чем тут драматизм?

36.
Вот комната моя плывет в рассветной мгле
кругами тихими в бессонной голове,
не знаю чьей, - в отчаяньи прильнувшей,
прилипнувшей к подушке.

37.
Вот комната моя меж небом и землей. -
Там иногда сижу, то благостный, то злой.
Меж потолком и полом. Ну и что? -
Мне иногда смешно.

38.
Вот комната моя: сырой, промерзлый склеп,
в котором я лежу, не знаю, сколько лет.
Два гроба там и черный памятник,
и пышный папоротник.

39.
Вот комната моя. Ни помню ничего -
что там и как лежит, когда и где чего.
В последний раз я был там или нет? -
Не нужен и ответ.

Не знаю, кто таков Николай Байтов.

Но стихотворение - "Знамя", 1999, номера не записал - занятное.

Или вот:

Михаил Яснов

Двенадцать

1.
Бросил писать. Не хватило таланта или
работоспособности. Все оказалось в силе
духа, в жизненной силе и в ежедневном труде.
Запил. Оброс бородой. В бороде,
как в старнинном английском лимерике,
поселились птицы. Потом появились мымрики
и стали клянчить на выпивку. Он бороду окунал
в водку, в широкий бокал,
чтобы всем хватало. Мымрики расплодились.
Когда мы его хватились,
он был уже выбрит, сидел на Пряжке
и птицам, как крошки, бросал из окна бумажки.

2.
Бросил писать, потому что понял нелепость
этих защитных стен. Как ни строил крепость,
она уже не спасала от передряг.
Тут-то и объявился незримый враг:
предательство. Долго не мог понять, кто предал, - он ли, его ли?
Вдруг очутился в бескрайнем поле.
Трижды пытался бороться, смириться, забыться,
но страница
оставалась нетронутой. Комкал ее. И ком
в горле стоял колом.

3.
Бросил писать, потому что влюбился. Стало
совершенно понятно, что прежде писал от накала
комплексов, одиночества, лицедейства.
Превратился в отца семейства
и разве что утешался экспромтами к датам.
Стал общительным, в меру богатым,
чтобы жить нараспашку. Однако,
когда он умер от рака,
нашелся его дневник: он так себе и не смог
простить, что бросил писать. И этим себя обрек.

4.
Бросил писать. Избавился от геморроя
и принялся за строительство. Роя,
копая, стругая камни, доски, фанеру,
наконец-то обрел - пожалуй, не веру, но меру
и вкус: не к стихам, так к фанере, доскам, камням.
Так уставал, что порой напивался в хлам.
Но думал, все время думал: не о судьбе, об оснастке.
Дом постепенно строился и что-то росло на участке.
Ездил туда через день, через два, через три. Через четыре года
жена ушла. Наконец-то пришла свобода
ездить туда ежедневно, что ни день упиваться в дым.
Что-то мы редко видимся с ним.

5
Бросил писать, потому что старость подкралась.
Оставалась какая-то малость,
чтобы все устроить, понять, но не вышло. Отказывала голова
и не срабатывал организм. Едва
просыпался, как себя начинал сомненьями мучить,
а плоть начинала сперва досаждать, а после канючить
и требовала покоя. Он засыпал
в кресле и засыпал
пеплом старенький плед, заплатанный кем-то из прежних
жен. А впечатлений вовсе не стало внешних,
только те, что внутри. Но уже
было нечто неясно, где: вне души? за душой? в душе?

6
Бросил писать, потому что схватился сдуру
за халтуру: редактуру и корректуру.
Было уже не до славы, но хотя бы побыть на плаву.
Ринулся в прозу. Месяц за месяцем мучил главу
повести, так и застрявшей на первых страницах.
Вскоре халтуры прибавилось. Разве что ночью приснится
зыбкое нечто, влекущее нечто, - казалось, вот-вот...
Сон исчезал. И манили аванс и расчет.
Правил. Писал на полях. Относился с душой.
Но поля были собственностью. Чужой.

7
Бросил писать, потому что дышал на ладан.
Вера спасла. Предпочел греховным балладам
пенье в церковном хоре. Светлел душой.
Стал называть стихотворство паршой.
Приходил и склонял, и доводы были вески,
но чем-то напоминали повестки
в военкомат: было столь же тоскливо и неотвратимо,
и пахло, словно от детского карантина.
Слава богу, исчез, превратился в забытое фото, в горсточку праха.
Только что выпустил книжку "Звезда монаха".

8
Бросил писать, но сначала рванул на Запад.
Быстро вписался. Прятал глаза под
широкополой шляпой, на шее носил платок.
Быстро влился в общий поток.
Стал издаваться, поскольку его успели
на родине поприжать. Но, в общем, не было цели
и смысла, смысла и цели не было хоть убей.
И вышло само собой, что он никто, и ничей,
и никому, и никак, и нигде на свете.
Быстро осел в заштатном университете
и разъезжает по конференциям с темой: "О
прилагательных цвета в романах Ивлина Во".

9
Бросил писать, потому что кругом евреи.
После первой же стопки дурея,
садился спиной к стене и смотрел в окошко, набычась,
что-то пытался в уме разделить и вычесть.
сумма никак не сходилась и все получалось так,
что жизнь у него украли. А он-то, чудак, простак
думал, что все, как по маслу. Теперь ни масла, ни хлеба,
и небо, если вглядеться, чужое небо.
Даже та, что в стакане, хотя и звалась "Московской",
явно была отравой жидовской.
Вылил к чертовой матери! Кто-то его надоумил
купить по дешевке спирту. Наутро умер.

10
Бросил писать, потому что не смог совладать
с языком. Он хотел овладеть, со-владеть, а пришлось соблюдать
правила, от которых тошнило, но иных сотворить не смог
и следил за другими, плюясь от несносных строк.
Верность принципам превратилась в цепную ревность.
Речь спала в словаре, напоказ выставляя царевность,
но каким поцелуем какой новоявленный Даль
оживил бы ее? О, проклятый словраль!
Так тянуло войти в пословицу - но входил постепенно в раж.
Вышел в люди сухим из воды на дорогу в тираж.

11
Бросил писать, потому что невыносимо
стало писать. Потому что судьба скосила
близких друзей, потому что учителя
умерли, потому что не стало для
легких воздуха, а для души не стало
дружества, потому что перелистала
книгу судьбы мгновенная жизнь, и в ней
не обнаружилось ни высоких идей,
ни, как ни странно, тьмы этих низких истин,
кроме того, что мир во всем ненавистен
тому, кто хочет писать, но в помыслах чист -
и потому оставляет девственным лист.

12
Бросил писать. Ночью вскочил: не спится.
К утру на руках и ногах отросли копытца.
Глянул в зеркало и увидел ослиные уши.
Бросился вон из дома. К вечеру стало хуже.
Ветер носил его по земле. Потом подошел человечек
и нацепил ему на уши белый венчик
из роз, а другой на него взгромоздился верхом
и поехал в столичный город. С грехом
пополам он повез седока, под его угловатою плотью качаясь.

Я остался один.
Больше мы не встречались.

- "Яснов, Михаил Давидович (род. в 1946 г.) - поэт, переводчик. Автор книг "В ритме прибоя" (Л., 1986), "Неправильные глаголы" (Л., 1990), "Алфавит разлуки" (СПб., 1995), "Подземный переход" (СПб., 1995) и "Театр теней" (СПб., 1999). Основной переводческий интерес - французская поэзия: стихи Сирано де Бержерака, А.Шенье, Ж.де Нерваля, Ш.Бодлера, П.Верлена, А.Рембо, Г.Аполлинера. Живет в С.-Петербурге" - "Звезда", 2000, # 4. Оттуда же и стихи.

√√√√√

Вот так. Оказывается, анафора нынче - модный прием. И не просто как раньше - как, в основном, средство риторически-патетическое нагнетания текста, как, например, у Лермонтова, у которого Демон:

Клянусь я, типа, первым днем Творенья,
Клянусь, типа, также и последним его днем,
Клянусь там также и еще разным всем,
Клянусь также и еще остальным разным всем, -

а анафора как конструктивная основа стихотворения, его структурный каркас. Сюжетопорождающая матрица, во как.

Как это оно является в двух приведенных.

Ангедония

Пластинка Я.Дягилевой. Ангедония - "неспособность испытывать радость", подробности см. тут. Очень верное определение всей их музыки - и Янки, и Летова, и всего вообще советского подпольного рока, данное ими самими.

Непонятно только, чего же в этом хорошего, чем тут бахвалиться? Тяжелое психическое заболевание, лечиться нужно, доктора посещать, таблетки и уколы принимать, а не - - -

Но они почему-то думают, что это очень - - - и свидетельствует, что они сверхчеловеки, а не - - -

Андерграунд

Ну, нынче любая поэзия - андерграунд.

Кто из нынешних авторов стихотворений хоть сколько-нибудь известен хоть сколько-нибудь широкой публике?

Кто - - -?

Ладно, понятно, я, - тут все понятно.

Но и какой-нибудь совершенно благопристойный и считающийся примерно типа что мэтр какой-нибудь Кублановский - кто его знает? Кто его читал? Кто про такого хоть слыхал, кроме совсем крохотного числа е*анатов, которые...

Амелин вот Максим например, лауреат "Антибукера"?

И все остальные прочие.

Тиражи поэтических книжек - максимум 5000 экземпляров, а и пятьюстами - никого не удивишь. Толстые журналы, которые - - -, они - 10 000. Рецензий на книжки стихов в средствах масс-медиа - причем в стремящихся слыть культурными средствах, в журналах типа "Итогов" или в газетах типа "Независимой" или "Коммерсанта" - практически никогда. О каких-нибудь театральных постановках, о любой сраной премьере любого сраного театра обязательно материал на полполосы в газете, на три страницы в журнале; о новой книжке Кушнера или Пригова - максимум заметка в 7 сантиметров длиной, в 6 шириной.

И вот.

С одной стороны, это вроде бы и хорошо, так и должно быть.

И символисты-декаденты были в свое время чревычайно глухой андерграунд; и футуристы; и обериуты; и Бродский; и Пригов; и ничего; и выживали как-то; и поэзия - процветала.

Мол, то и се, пускай лютует массовая культура, пускай гнусные кумиры толпы - - -,

А зато, дескать, мы, мудрецы и поэты,
Хранители тайны и веры,
Унесем там, типа, зажженные светы
В катакомбы там на фиг, в пещеры.

Да как-то надоело.

В этих катакомбах и протухнешь на фиг, и зажженные светы потухнут вместе с тобой, никому не переданные. Ибо некому их передать - никому они на фиг не нужны.

Ибо - - -

И кто же в этом виноват?

Да сами авторы стихотворений виноваты в первую очередь!

Не фиг писать столько унылой занудной ерунды!

Вот Аксаков, например, хорошо формулирует - и как раз о временах такого упадка и самой поэзии вообще, и интереса к ней людей в частности:

"Мы прочли книгу и пришли в полное недоумение. Мы хотели посвятить ей пространный и обстоятельный разбор, в котором, если бы мы были несогласны с сочинителем, хотели сделать ему подробные возражения и высказать наше мнение о предметах его книги. Но это решительно невозможно; для этого надобно, чтобы в книге было что-нибудь, что-нибудь положительное, твердо ясно поставленное. (...) Вам, наверное, приходилось встречать людей, которые говорят необыкновенно гладко, непрерывно; фразы вяжутся одна с другой; они льются, льются как река, безостановочно, и ничего нет в словах их. В речи их попадаются мысли, но эти мысли теряют всякую силу, всякую живую сторону и обращаются в голые слова. Впечатление тяжелое и неприятное в высшей степени; вы чувствуете утомление, вы чувствуете, что после всей многосложной речи у вас остается пустота, ничто; ничто не беда, если б ничего и не было говорено; но ничто невыносимо тяжело, оставаясь в результате тогда, когда говорилось что-то".

Ну, вот именно поэтому дела нынче все и обстоят так, как обстоят: потому что - действительно, чрезвычайно это утомительно: ее читать, нынешнюю поэзию, потому что она, действительно, - сплошь одно именно пустословие именно вышеописанного образца. И даже самые хваленые мэтры - Гандлевский например, тот же упомянутый Кублановский, Рейн - именно им одним заняты. Опытные писатели, так их! Рифмовать руку набили, да к чему эти их рифмы, сообщается ли посредством их что-нибудь важное, нужное и интересное? ни капли нет, и они даже и не пытаются ничего такого сообщить, а так, рифмуют, лишь бы отработать звание "поэта" и выдаваемую за него - все еще, по инерции выдаваемую - пайку. Крохотную, конечно, пайку, но другим каким способом им и такой не заработать.

Вот так.

А если и есть что не такое, как выше описано, так нужно горы вот такого перерыть, чтоб до хоть чуть не такого добраться. Да кому ж это надо? Такую работу проворачивать? На фиг это, конечно, никому не надо. Я вот сам лично взялся читать стихи, публикуемые в журналах, выискивать эти хоть сколько-нибудь жемчужные зерна в этих навозных кучах - исключительно за деньги. А бесплатно в говне ковыряться - в горах говна! - конечно, охотников сыскать трудно.

Кризис перепроизводства стихотворных произведений, короче говоря.

Вот и - - -

-----

А я сам - не такой?

Все-таки нет, не такой.

Все-таки поживее, чем эти.

Все-таки после моих стихов прочтения все-таки что-то остается в голове у читателя. Хотя бы удивление, какие выражения народные интересные на свете существуют: волки срать уехали на ней!

Все-таки не одна сплошная словесная вода.