Для начала хотелось бы успокоить (а может, и разочаровать) любителей Сергея Довлатова - никаких сексуальных новостей о кумире эта книга не содержит. Вопреки тому, что значится на обеих сторонах обложки, романа - в значении любовной связи - у Сергея Довлатова и Игоря Ефимова (питерского писателя, а после - главы американского русского издательства "Эрмитаж") не было.

Это, безусловно, лучшая часть впечатления, остающегося после прочтения книги. Потому что хотя сам Игорь Ефимов аттестует эту переписку как "самое крупное произведение Довлатова" и даже пошел ради ее издания на прямое нарушение воли наследников, в основном это невыразимо скучное чтение: "Дорогой Игорь! Огромное Вам спасибо. Все сделано прекрасно. Насколько я понимаю, Вы дали мне заметную скидку. - Дорогой Сережа! Книга Ваша сдана в печать, но, как всегда, не обошлось без разочарований. - Дорогой Игорь! Посылаю вам 7 вариантов обложки и 7 же вариантов моего изображения. - Хотите издать собственный роман? Поэму? Пьесу? Исследование? Мемуары? В новой фирме Эрмитаж это обойдется вам не дороже 15 долларов за страницу".

Разрывая кучу, нет-нет да наткнешься на перл фирменного довлатовского остроумия; в письмах, как и в прозе, человеколюбие и мизантропия высекают искру в столкновении. "Вайнберг в разговоре со мной произнес "Разные там славянисты курят вам дифирамбы..."

У меня от смеха хлынул из носа чай..."

Конечно, Довлатова еще будут издавать академически. Невозможно грустно было бы подумать, что русскому языку и русской культуре настолько наплевать на свою новейшую историю, что мы никогда не издадим критического Венедикта Ерофеева, комментированного Битова ("Пушкинский дом", впрочем, уже издали), абсолютно полного Довлатова - не так уж много было в этом времени писателей, делавших язык. Будут там письма и к Ефимову, и к другим корреспондентам - судя по упоминаниям, их было немало. Тот гипотетический многотомник филологи еще расчеркают карандашами в поисках тайны печального гиганта, любившего людей только за то, что никто из них не хуже его самого.

Впрочем, люди старательно пытались поколебать эту довлатовскую уверенность. Внес свою лепту и Игорь Ефимов - писатель, философ, издатель, чуть-чуть диссидент. В СССР Ефимова, естественно, преследовало КГБ. "Некий пожилой полковник имел с ним длительную "беседу" ни о чем. Рефрен был таков: "Если я сейчас выдвину ящик стола и достану то, что там лежит, дела ваши будут плохи!" Ящик он так ни разу не выдвинул. Втянуть Ефимова в диалог ему не удалось - Игорь всегда был мастером тяжелого, как чугун, молчания, когда ему не хотелось разговаривать" (из статьи Якова Гордина, помещенной в книге без согласования с автором и с дурацкой опечаткой в фамилии). В 1978 году он уехал в Америку. Сперва сотрудник "Ардиса", после создавший издательство "Эрмитаж", Игорь Ефимов напечатал несколько довлатовских книг, в том числе "Зону" - и спасибо ему за это, и низкий поклон, и место в истории литературы. Но письма - особь статья.

Довлатов назвал историю письменных дружб и ссор с Ефимовым "гоголевской". Напрасно. Ефимов, как он представляется в книге, конечно, персонаж достоевский, подпольный человек. Как и положено этому типу, он болезненно завистлив и параноидально обидчив. Ему, не слишком удачливому писателю, постоянно чудится, как Довлатов будет с ним разговаривать, а в душе приговаривать: "Опять притворяется, что доволен, что с людьми ему хорошо, хоть ни "Нью-Йоркер", ни "Рэндом-хаус" его не печатают".

Поливая Довлатова грязью в глаза и за глаза (из специально приводимого письма общему знакомому: "Ваш звонок о Довлатовских гнусностях привел меня в прекрасное расположение духа... Когда видишь, что твой бывший друг превратился просто в мелкую злобную гниду - это приносит большое облегчение"), он охотно вытаскивает на люди эту прежде скрытую грязь. Конечно, без присутствия имени Довлатова весь этот бобок вовсе не имеет никакой ценности, но даже и потершись о гения, к чему же так заголяться? Вероятно, все же вот почему: в оскорбительном и грязном письме, окончательно оговаривающем разрыв всяких человеческих отношений, издатель Ефимов поучает писателя Довлатова: "Спрашивается: почему в устном рассказике вы не боитесь нарисовать себя обуянным страстью, а в письменном - не решаетесь? Не потому ли, что в дружеском расположении своих слушателей Вы, как правило, уверены, а невидимым читателям все еще до сих пор, по привычке стараетесь понравиться? Неужели долгий опыт не показал Вам, что понравиться им можно, только вывернув душу наизнанку, а наскучить - очень легко?"

На прилавках переписка Довлатова с Ефимовым столкнулась с другой книжкой "вокруг гения" - прелестным мемуаром Людмилы Штерн "Бродский: Ося, Иосиф, Joseph" (М.: Издательство Независимая Газета). Там оживляющее присутствие Бродского еще заметнее: любая домашняя чепуха вроде книжных посвящений ("Примите, Штерны, этот том, а посвящение потом") или самодельного журнала в честь кота Пасика, выигранного в преферанс, становится значительной, потому что на ней лежит смутное благословение культуры. Ефимов - это тот же кот Пасик. Но даже вывернутый наизнанку, всеми кошачьими кишками наружу, Мурр не становится больше Гофмана - а вот наскучить кишечными этими подробностями действительно очень легко.

╘ Александр Гаврилов, 2001

╘ "Книжное обозрение" от 15 января 2001 года

• Дмитрий Ольшанский ("Сегодня") об "Эпистолярном романе"
• Дмитрий Ольшанский ("Сегодня") о мемуарах Людмилы Штерн