Затевая рубрику, я дал себе слово ничего специально для нее не читать, то есть не выстраивать никаких эксклюзивных сюжетов - просто фиксировать обычный поток, вести, что называется, "читательский дневник". Но время от времени сам этот поток складывается сюжетообразно, вплоть до возможности вычленить, как в школе учили, "основную мысль".

Вот, например, на этой неделе я читал "вперекрест" толстый том Александра Архангельского "Александр I" (М.: Вагриус, 2000), книжку французского историка Марка Блока "Странное поражение" (М.: РОССПЭН, 1999), "сборник психологических биографий" "Персональная история" (под редакцией Дмитрия Володихина, М.: Мануфактура, 1999) и шестой номер "Неприкосновенного запаса", только что целиком выложенный в сети.

Читал я все это, читал (Архангельского, правда, еще не закончил), а потом подумал: сюжет, как есть сюжет! И личный, и внеличный. Если забыть про проглоченного в метро "Ловца" Андрея Бычкова, все это чтение - чистейшей воды non-fiction, и притом структура у него классически-интеллигентская (этакие базаровские Бюхнер, Фохт и Молешотт, противопоставленные Пушкину).

Что же это - подумал я дальше - со мною происходит? Почему последние несколько лет вся "изящная словесность" интересует меня скорее по привычке и по службе, чем по сердечному влечению, и только считанные книги задевают за живое? Неужто мне мало испытывать чисто профессиональные радости, встречая - не так уж и редко - качественный, мастерски сделанный текст, неужто пробудилось традиционное русское требование к литературе "быть больше, чем..."? Грех-то какой, Господи...

При этом - проверяю себя - никуда не делось стойкое отвращение к "Литературе Больших Идей". "Большую Идею" обычно вычисляешь на первых трех страницах и вянешь от скуки, хотя бы по той простой причине, что этих "Больших Идей" раз-два и обчелся, а "кушать хочется всегда".

То есть "идей" (то есть попросту "мыслей") хочется много и разных, причем не в снятом и не в зашифрованном виде, предполагающем долгую работу декодирования, итогом которой довольно часто становится большой и незаслуженный подарок писателю от критика. Критики ведь нынче умные, от недостатка идей не страдают, и всегда готовы вчитать какую-нибудь из самых любимых в более или менее приличный текст.

Слов нет, этакое "сотворчество" - штука взаимоприятная и взаимовыгодная. Писатель говорит про себя: "Надо же! Никогда не знаешь, как слово наше отзовется. Таки я не совсем дурак, если Немзер (Архангельский, Курицын, Ремизова или Елисеев) обнаружил(а) в моем скромном опусе такую бездну смыслов!" Критик тоже доволен: "пристроил" беспризорную мысль к непостыдному тексту, причем не понадобилось для этого писать собственный роман или публицистическую статью. Прослыть публицистом с недавних пор - большой грех для уважающего себя критика...

Что, собственно, плохого в таком взаимообслуживании? Да то плохо, что критик и писатель (если оставить за скобками всяких "самородков" и прочую литературную экзотику, прущую явно "снизу") - люди, в общем, одного круга, и вращаются в этом кругу модификации одних и тех же идей. Формы их обнародования умножаются и изощряются, а само "вещество" от многократного употребления истощается и снашивается.

Что еще приходит в голову? Что если б я был негром преклонных годов или подростком в пубертатном периоде, меня бы наличное состояние отечественной изящной словесности (что в "массовом", что в "элитарном" ее секторах) удовлетворяло на все сто процентов.

Зачем я тут приплел афроамериканца - как-то не сразу и сам сообразил. Ну, наверное, с этим образом связано представление о беспроблемном кайфе от потребления разного рода наркотического чтива: сидишь себе на велфере и оттягиваешься на предмет пришельцев, упырей или белокурых бестий с нордическим характером.

А пубертатным подросткам (буде им придет в голову дикая фантазия книжки читать) нынче вообще лафа: "про это" рассказано во всех утомительных подробностях, вариациях и девиациях. Не забыто и "делать жизнь с кого"...

То есть "натура" - что пробуждающаяся, что нуждающаяся в стимуляции, - своей чувственной пищей сейчас вполне обеспечена.

Но вот я - скептический гуманитарий средних лет, которому до пенсии еще довольно долго надо заниматься профессиональной деятельностью в "культуре", не "специалист" (не "интеллектуал", хотя и не "интеллигент" в традиционном советском смысле), испытываю явный авитаминоз, потребляя даже очень качественную художественную прозу. И, поскольку "естественным" путем витамины не добываются, читаю огромное количество non-fiction, то есть как бы постоянно принимаю Vitrum, Centrum и прочий глюконат кальция. Иначе довольно трудно думать и говорить "о жизни и смерти" (а о чем еще, господа, вам интересно говорить? о сюжетосложении у Бутова или Акунина?).

Предметно говоря: когда рухнула Германская империя (да и вообще весь европейский порядок, устоявшийся в XIX веке), появились не только "Закат Европы" и "Размышления аполитичного", но и "Волшебная гора", и много чего еще гипервитаминизированного (от этого гипервитаминоза сдохла, между прочим, горьковская "Жизнь Клима Самгина"). А вот на развалинах коммунистической империи произрастает по сей день бог знает что - какая-то вялая публицистическая лебеда, бодрые масскультовые хвощи и безумной красоты и самодостаточности орхидеи. Вегетарианский ресторан какой-то, прости господи.

Даже на развалинах наших 60-х годов вырос "Пушкинский дом" Андрея Битова, вполне достойный им памятник, а ведь 60-е в сравнении с 90-ми - эпоха хотя и очень милая, но на мыслепорождающие события куда более скудная.

Кстати, помнит ли кто, что в 70-е годы была еще одна попытка написать интеллектуальный роман, претендующий на подведение итогов эпохи? И предпринял эту попытку - смешно сказать - Анатолий Ананьев, скучнейший эпигон зануднейшего Алданова. Роман назывался "Годы без войны", был непроходимо тосклив и запомнился как раз безумной (на фоне профессиональной осторожности остальных) претензией. Но нынче даже и претензиями не пахнет - при прогрессирующем профессионализме.

Другой вопрос - почему бы, раз отечественная словесность редко радует свежей мыслью, не обратиться к словесности зарубежной, благо ее переводят теперь свободно и обильно? Скользкий вопрос, отвечая на который, легко прослыть приверженцем какого-нибудь "особого", "третьего" etc. пути России.

Дело же не в "путях", а в том, что Россия за последние сто лет радикально изъяла себя из западного сознания, и ее тягостный, может быть, тупиковый, однако реальный столетний опыт в нем практически никак не присутствует; я лично это остро чувствую, читая почти любую западную книжку, написанную во второй половине века. То есть у Томаса Манна или Германа Гессе я еще есть, а у нежно любимого Джона Фаулза или прохладно признаваемого Пинчона меня и близко "не стояло".

Вы ж понимаете, что я не про "россику", то есть не про тематику говорю, а про присутствие другого рода. Так вот: нету во многих замечательных западных книжках ни меня, ни моей страны, - мы там не предусмотрены ни как персонажи, ни как читатели. Стерпеть это, разумеется, можно и даже нужно (хотя бы как справедливое наказание за многолетний грех национальной самонадеянности), однако кайфа от такого "стерпится-слюбится" мало. А я же пока не в старческом примороженном состоянии полуравнодушного "приятия мира", а в самом деятельном возрасте, когда и в переустройстве дурно устроенного мира хочется посильно поучаствовать, и взимности хочется от хорошей и умной книжки...

Между тем так заболтался о высоких материях, что суждения о прочитанном придется перенести на пятницу: как раз и Архангельского дочитаю, потому что его книжка в нечаянно возникшем сюжете - чуть ли не ключевая.