Русский Журнал / Круг чтения /
www.russ.ru/krug/20010130.html

Голод 12
Практическая гастроэнтерология чтения

Александр Агеев

Дата публикации:  30 Января 2001

Самое поганое чувство, какое на свете бывает, - чувство незаслуженной обиды, которое, как правило, чревато состоянием бессильной злости. А бессильная злость вызывает в желудке лишнюю секрецию, каковая ведет прямиком к язве.

Особенно неприятны в этом смысле обиды мелкие, которые не склочный в принципе человек предпочитает терпеть молча. Или обиды, наносимые не "точечно" (то есть не именно мне), а с помощью какой-нибудь "системы залпового огня" - по "территории", к которой я имею некоторое отношение. Тягостное чувство типа "за державу обидно" - из этой именно оперы.

Так вот - весь опыт моей жизни и особенно "литературной деятельности" убедил меня: с каждой обидой надо разбираться. Не "отвечать" (жанр веселый, злобный и от этого публикой всегда любимый), а именно разбираться, иной раз даже и нудно объясняя обидчику его неправоту, которая ведь может базироваться на плохой информированности, ложных установках, непреодоленных групповых или индивидуальных предрассудках.

В ходе "разборки" и сам кое-что понимаешь: оказывается, многое, что для тебя самоочевидно и существует на уровне "а как же иначе", для других стоит под жирным знаком вопроса. Стало быть, не надо торопиться и опускать подробности.

Это я так длинно и "рассудительно" сдерживаю себя, потому что прочитал в субботнем "Времени МН" заметку Юрия Арпишкина "В ожидании большого Л." (формально посвященную объявлению шорт-листа премии имени А.Григорьева) и разозлился.

Ибо "неформально" ее смысл сводится к утверждению о бессмысленности Академии русской современной словесности (именно так правильно называется эта институция, а не так, как доложено у Арпишкина), о бездарности изданного ею в прошлом году сборника "L-критика" и косвенно - о сомнительности самой "григорьевки" (Арпишкин называет эту премию так фамильярно-ласково, как будто сам ее дает или неоднократно получал). Ведь ежели люди собираются в бессмысленную ассоциацию, составляют и издают бессмысленные книги, чего можно ждать от премии, которую они придумали и распределяют раз в год?

Кому уже стало скучно, пусть сходит сюда, а я все-таки расскажу, как возникла Академия и что она такое, поскольку я не просто ее действительный член, но и "член-учредитель".

Сама идея некой вольной ассоциации литературных критиков пришла в голову Владимиру Ивановичу Новикову. Это он первый сказал "за профессию обидно" и поделился своими мыслями по этому поводу с довольно узким кругом людей. В этот круг входили: Сергей Чупринин, Наталья Иванова, Карен Степанян, Андрей Немзер, Александр Архангельский, Евгений Шкловский, Сергей Костырко и автор этих строк.

Люди, как видите, весьма разные, и не сказать что связанные горячей взаимной любовью или едиными мировоззренческими и эстетическими установками. Если что их и объединяет, то серьезное отношение к своей профессии и взаимное профессиональное уважение. Мне может не нравиться, что и как пишут иногда о современной литературе Иванова, Степанян, Немзер или Архангельский (а им, в свою очередь, то, что пишу я), но я преисполнен заведомого уважения к их взглядам и мнениям. Они - критики, а не самозванцы, они доказали свою принадлежность профессии многолетним трудом, они отвечают за свои слова своей репутацией.

Словом, собрался осенью 1997 года вот такой кружок профессионалов, далеких от народа, и обсудили они современное положение литературы и критики. Литературе, решили они, свобода слова пошла явно на пользу, талантов в России по-прежнему тьма, и напору их отнюдь не препятствует то, что писатель здесь давно уже не "учитель жизни" и не "совесть нации", а кустарь-одиночка без мотора, обреченный в массе на полуголодное существование.

То есть качество отечественной словесности отнюдь не на нулевой отметке, чего не скажешь о ее репутации в общественном сознании.

Здесь дело дрянь. Бог с ними, с былым литературоцентризмом и миллионными тиражами, но общественная атмосфера, которая позволяет образованному человеку без стыда признаваться, что он давно ничего не читает, чудовищна. Между тем она возникла не вдруг и не сама по себе, а была так или иначе сформирована средствами массовой информации. То есть теми людьми, которые писали (говорили, показывали) в СМИ на литературные темы. То есть как бы "критиками".

Новые СМИ, если кто помнит, развивались бурно, лавинообразно, и дело не только в том, что они в понятной спешке рекрутировали в свои отделы культуры бог весть кого (так одно время в амплуа "острого критика" выступал акушер-гинеколог Ефим Лямпорт), но и в том, что литература была их прямым конкурентом. Даже неважно, сознательно или спонтанно, но они демонстрировали одну и ту же стратегию: паразитируя на патриархальном уважении полуграмотного (да-да, настаиваю - советский читатель был в массе своей именно полуграмотен) читателя к печатному слову, вытеснить с этого поля, которое вдруг стало рынком, серьезную литературу, подменить "летучим дождем таблоидов" (перефразируя Маяковского) традиционный советский рацион, в который серьезная словесность все-таки входила.

Для этого надо было "сбить спесь" с этой самой серьезной словесности, переместить ее в сознании людей из полупонятной (и оттого невольно уважаемой) сферы, где помещается "высокое", на уровень "досуга", "развлечения", "товара".

О чем нет спора - это о том, что с литературы действительно надо было снять учительское, пророческое и путеуказующее бремя. Она и без этого возложенного на нее когда-то по понятным историческим причинам бремени остается искусством и по определению не может и не должна конкурировать с производством. Особенно - массовым и лицензионным.

Так вот, "как-бы-критики" за несколько лет - кто по глупости, кто по злобе, а кто и преодолевая личные комплексы - умудрились размыть "ценностей незыблемую скалу", сбить все планки, смешать все критерии. Процесс шел внятно энтропийный, от чистого испуга на него вешали ярлык "постмодернизма", но и дураку было понятно, что речь не о перераспределении энергии (в чем смысл постмодернизма), а об ее истечении в пустоту.

Ну, не этими словами мы разговаривали, собравшись осенью 97-го, но смысл прений был примерно таков, и жест мы решили сделать откровенно охранительный: ограничить число людей, имеющих (по нашему мнению) право называться критиками. Каждый из девяти составил свой список таких людей, потом методом "мягкого рейтингового голосования" был согласован общий список - список тех, кого мы решили пригласить в наш круг, в нашу профессиональную гильдию (годом раньше по такому же принципу была основана Гильдия переводчиков).

Критериев было два: уровень профессионализма и хотя бы пунктирное участие в текущей литературной жизни. Приглашенные знали, в какую компанию их зовут, они имели полное право приглашение принять или отвергнуть. Отвергли единицы. Среди демонстративно не приглашенных возмутился только один - Игорь Золотусский. В знак солидарности с ним никто не захотел сложить с себя звание действительного члена.

Мы знали, что нас сразу же обвинят в самозванстве. Это чисто советская логика: общественная организация не может самозародиться и самопровозгласиться - у нее должен быть учредитель инстанцией выше. КПСС, ВЦСПС, ВЛКСМ, РПЦ, ССП - и т.д. Среди девяти учредителей были и атеисты, и православные, и агностики. Мы на всякий случай мысленно поискали вокруг "высшую инстанцию", но за таковую можно было признать только Бога. Однако обращаться к Богу, чтобы он санкционировал учреждение такой безделицы, как профессиональный союз критиков, было как-то неудобно всем - и атеистам, и православным. Поэтому мы поступили в согласии с действующей Конституцией РФ.

Нарушили ли мы чьи-то права? Ущемили ли мы чьи-то интересы? Ввели ли мы кого-нибудь в заблуждение с целью получения незаконной прибыли? Создали ли мы преступное сообщество? Репрессивный орган? Надеюсь, что нет, хотя некоторые думают иначе. Но таких оригиналов немного.

Гораздо больше людей задает капризный вопрос "зачем?". Вот и Юрий Арпишкин им озабочен. Сначала он докладывает на мотив "в одну упряжку впрячь не можно": "Академиками стали литературные критики разных поколений и направлений. Здесь и специалист по творчеству Константина Симонова Лазарь Лазарев, и "прожектор перестройки" Станислав Рассадин, и расслабленный радикал-постмодернист Вячеслав Курицын..."

Откуда ж такой сарказм? Лазарь Лазарев, между прочим, редактирует и держит на плаву "Вопросы литературы" - по-прежнему достойный журнал, в который Арпишкин вряд ли заглядывает, да и непонятно, отчего это быть специалистом по Симонову - зазорно. Истории русской литературы Симонов точно принадлежит - не изымешь. Стало быть, должны быть и по нему специалисты. Нормальная академическая практика. Что же касается Станислава Рассадина, то сказать про него "прожектор перестройки" означает проявить прискорбное невежество, недостойное обозревателя культурной газеты. И это все, что Арпишкин знает о Рассадине, авторе десятка достойных книг и сотен статей?

Дальше Арпишкин с иронией цитирует пресс-релиз, где в телеграфном стиле формулируются задачи академии (нормальный канцелярский продукт, какие надо писать для регистрации любой общественной организации, чтобы чиновники не кривились), и вдруг резко драматизирует ситуацию: "Вскоре со всей неизбежностью выяснилось, что члены академии совершенно по-разному понимают все эти категории и вряд ли смогут договориться. Эти самые расхождения, разумеется, отражаются на списках лауреатов. Толерантные академики, во всяком случае, некоторые из них, не находят в себе сил скрывать негодование".

Ну да, я вот, например, не скрыл своего недовольства исходным списком этого года. На мой взгляд, часть академиков относится к своей обязанности быть номинатором премии имени А.Григорьева легкомысленно (то ли мало читают, то ли много заботятся о паблисити близких друзей). Но где же тут драма? Особенно та, которую живописует Арпишкин: "Найти точки безболезненного соприкосновения поклонникам разных эстетических систем в нынешней литературной реальности практически невозможно. Но судорожные попытки это осуществить просто доводят до отчаяния. Спрашивается, зачем все это нужно. Зачем искать, чего нет в природе. Собрались, выдали премию и расходитесь. Нервы целее будут".

Покажите мне, дорогой Юрий, этого академика - ну, того, кого "судорожные попытки... просто доводят до отчаяния". Насколько я знаю, премия имени Аполлона Григорьева пока единственная, с которой не связано ни одного скандала. Никто из членов жюри (двадцать человек уже прошло испытание этой миссией) не рванул рубаху на груди (дескать, душно мне средь ваших повапленных гробов), никто не хлопнул дверью (дескать, достали своим радикальным постмодерном). Насколько я знаю из собственного опыта председателя жюри, критики, которые "на воле" свирепо сражаются друг с другом, садясь за "стол переговоров" о судьбе премии, уже знают, что компромисс неизбежен, и потому втройне корректны.

Любая ассоциация творческих людей, признающих некие базовые ценности, а во всем остальном совершенно свободных, держится только на компромиссе, который, впрочем, тоже есть одна из базовых культурных ценностей.

К тому же - открою страшную тайну - наша современная словесность не так уж и далеко разлетелась по центробежным орбитам, чтобы критики разных поколений и направлений радикально утратили общий язык. Об этом, я знаю, некоторые мечтают, но пока что слабо: всякий грамотный филолог, изучавший худо-бедно русскую литературу первой четверти века, без особых усилий классифицирует любой появившийся в последние 15 лет "изм". Так что и раздражение "стариков" всеми этими "измами" связано главным образом с малой грамотностью "истов".

Ну да ладно - бог с ней, с премией. Академию основывали не при премии и не при Росбанке, который выделяет на это хорошее дело деньги. Академию основывали, чтобы промежду себя умные разговоры разговаривать и выпускать по итогам этих разговоров книжки. Пока это делается раз в год, потому что билет из Челябинска (где живет, например, академик Бавильский) до Москвы и обратно стоит некую сумму, стоят денег и бумага с типографией.

Академия просто по статусу своему должна проводить "чтения" и издавать "труды". Даже отвлекаясь от содержания "чтений" и "трудов", а воспринимая чисто ритуальный смысл этих мероприятий, нельзя не признать, что они полезны, ибо противостоят энтропии. Это тысячелетние формы культурной деятельности, и за тысячелетия они, слава богу, накопили достаточно содержательности, чтобы каждый раз оправдывать свое воспроизведение.

И, конечно, лишь газетный "критик" Арпишкин, убежденный, что тексты пишутся только для завтрашнего номера, мог возмутиться как бы "второй свежестью" текстов "L-критики": "Глядя правде в глаза - это выпущенные под одной обложкой статьи, опубликованные по нескольку раз в газетах и журналах". Это нормальная культурная практика - тексты, опубликованные в журналах и газетах, издавать потом книжками, индивидуальными или коллективными. В чем крамола-то? Гонорара за повторную публикацию, если Арпишкин об этом беспокоится, никто из критиков не получил. Зато несколько сот избранных читателей бесплатно (вот и Арпишкину книжку эту подарили) получили сборник статей, который плохо ли, хорошо ли, но демонстрирует уровень современной русской критики.

А вообще говоря, вопрос "зачем?" я ненавижу с тех самых пор, когда мой сын пребывал в "переходном возрасте". Ему скажешь, к примеру: "Сережа, заправь постель", а он обратит на тебя туманные очи и спокойно спросит: "Зачем?" И с бешенством понимаешь: он прав! С точки зрения вечности (в которой, видимо, живут подростки и те, кто устрашился взрослой жизни) ежедневная заправка постели на фиг не нужна. Она имеет смысл только для живущих в истории - смысл примитивного, но культурного ритуала.

Когда на некотором месте ничего нет, а потом нечто появляется и начинает жить, - это история. А когда на некотором месте ничего нет и на фиг не надо (потому что "зачем?") - это вечность.

Или баня с пауками. Куда я некоторых чуть выше и посылал.