Kак ни зарекаешься, как ни внушаешь себе, что человеку, пишущему о литературе, вредно ходить на всякие светские мероприятия, связанные с протеканием "литературной жизни", все равно раза два-три в год оказываешься в каком-нибудь наемном зале в компании ста-двухсот-трехсот достойных (и не очень) людей, занятых вроде бы тем же самым, что и ты. Накатывает чувство неполной реальности происходящего: некоторые тексты (любимые или нелюбимые) адекватно материализуются - вот стоит автор, чешет лысину, запивает тартинку красным вином. А некоторые тексты - нет, хотя второй автор тут же и что-то мудро говорит третьему, материализовавшемуся на четыре пятых...

Смотришь на все на это, как Наташа Ростова - на оперный спектакль, и все время находишься в напряженном труде удержания реальности в приемлемых рамках адекватности. Для чего ходишь туда-сюда, жмешь руки, киваешь, перекидываешься двумя-тремя словами и решаешь какие-то мелкие проблемы: тому рецензию заказать, этому о давно заказанной напомнить, ну и так далее. А в голове между тем какие-то дикие фантазии: вот ежели шарахнет сейчас в подвале бомба приличного тротилового эквивалента, то послезавтра в России начнет раскручиваться динамичнейший литературный процесс, то есть строительство новых иерархий, заполнение образовавшихся вакансий, передел "символического" (по Бурдье и Бергу), а также вполне конкретного капитала.

И "структурно" новая литература будет абсолютно подобна "старой", погребенной (упаси боже!) под обломками атриума музея Пушкина, что на Пречистенке. Так что и фантазии эти занимают голову недолго - до очередного какого-нибудь формального знакомства: "А я вас по текстам представлял старше" (люди за 50); "А я думал, мы ровесники" (люди до 30).

Это я к тому, что вручили вчера премию имени Аполлона Григорьева, и я там был, и мне там было как-то неуютно, чтобы не сказать на чужом языке "стремно".

Что премию дадут Вере Павловой, я не то чтобы предсказал, но "в сердцах" пожелал еще месяца два назад, так что особого азарта не испытывал, а вот Наташей Ростовой в опере то и дело себя чувствовал. И в голове вертелись стихи когда-то любимого поэта Александра Межирова, его баллада "Прощание с Юшиным". Персонаж этой баллады Юшин - для тех, кто Межирова по молодости лет не читал - поэт-мясник, "идиллий выразитель деревенских и вырезатель мяса для котлет - предмета вечных вожделений женских". Ну так вот, Юшин умер, и теперь у лирического героя что-то вроде депрессии:

Мороженое мясо в горле комом.
Жизнь зиждилась на том, что был знаком
Через чужих знакомых с мясником,
Который был поэт... Не отпевали...
И неизвестно, кто похоронил,
Кто мертвые глаза ему закрыл.

Обедаю теперь в "Национале",
В тени лиловой врубелевских крыл
(Конечно, это выдумка, не боле, -
Тем более они на "Метрополе",
Да и не крылья, да и цвет иной,
Да и не все ль равно в какой пивной).

Бушуют калориферы при входе
В "Националь". Не слишком людно вроде,
Но нет местов. Свободных нету мест,
Пока обеда своего не съест
Симпозиум, конгресс и прочий съезд.

Доел. И наступила пересменка
Вкушающих посменно от щедрот,
Над новыми клиентами плывет
Шумок несуществующего сленга.

Кейфующая неомолодежь, -
Коллеги, второгодники-плейбои,
В джинсовое одеты, в голубое,
Хотя повырастали из одеж
Над пропастью во ржи (при чем тут рожь)...

Они сидят расслабленно-сутуло,
У каждого под задницей два стула,
Два стула, различимые легко:
Один - купеческое рококо,
Другой - модерн, вертящееся что-то
Над пропастью во ржи (при чем тут рожь), -
И все же эта пропасть - пропасть все ж,
Засасывающая, как болото.

И все они сидят - родные сплошь
И в то же время - целиком чужие.

Вот такая вот длинная (прошу прощения) иллюстрация к вечной оппозиции приватности/публичности самого рода литературной деятельности. Всякое сборище литераторов этот шрам как бы воспаляет. А есть и мазохисты, которые чрезвычайно ценят в себе такую воспаленность, тянет их к "жизнетворчеству" и вообще всякой окололитературной организационной суете, усиление которой - верный спутник любого "декаданса".

"Декаданс" - разумеется, не хорошо и не плохо, всего лишь специфично (в том числе и тем специфично, что итогом всякой "серебряной" эпохи мало-помалу начинает восприниматься не корпус текстов, а корпус мемуаров).

Впрочем, вполне возможно, что во все это малосъедобное теоретизирование я впал, пролистав в метро предпоследний номер "Итогов", где сразу несколько уважаемых авторов поют славу клубу "ОГИ". Особенно трогательно - Михаил Айзенберг: "В сущности, рай, но в очень поздней редакции. Иногда устаешь, но потом тянет обратно, как преступника на место преступления. А мотивы преступления надо, как всегда, искать в далеком прошлом... Обозреватель журнала "Итоги" Л.Рубинштейн недавно рассказал своим читателям о подростке, сообщившем потрясенным родителям: "Хочу сидеть в кафе" (это на вопрос: "Что же ты хочешь делать в жизни?", а время - начало 60-х и все хотят лететь куда-то в космос). Этим подростком был я, и это в сущности моя история. Она имела продолжение. Прошло без малого сорок лет, и я нашел кафе, в котором когда-то хотел сидеть".

Сам Рубинштейн - еще восторженнее, но и концептуальнее: "Клуб этот кажется отлично работающей моделью современной, то есть горизонтальной культуры, где сняты традиционные противоречия между "высоким" и "низким". Детский утренник, художественная выставка, музыкальный концерт, презентация книжки, поэтический вечер или даже филологический семинар самым ненасильственным образом сочетаются со сдуванием пивной пены и с доносящимися из кухни призывными звуками отбиваемого мяса. Все - культура".

Должно быть, именно с этих "звуков отбиваемого мяса" (так, значит, говорят в "современной горизонтальной культуре") меня и потянуло на Межирова с его поэтом-мясником. Тот, к слову сказать, был типичным представителем "горизонтальной культуры" - во всяком случае, Межиров именно таковым его нам представляет:

Питая до отмеренного часа
И вечный дух и временную плоть,
Промеж Парнаса и парного мяса
Он перепутье смог перебороть.

А тут еще случайно залез я на "тусовку" Славы Курицына (она у него скучная последнее время) и такой вот текст "по теме" прочитал: "видела недалече как на прошлой седмице Славочку К. Страшно перепугалась! с виду он, оказывается, на интеллегентишку ах как похож, ни за что б не догадалась! И странное какое дело: такой талантливый, а такой глупенький, - рот открыл и давай вопросы задавать, верлибры ему видите по нраву не пришлись. Согласитесь, парадокс: тексты пишет - терпеть и даже читать с интересом можно, а так вот встретишь случайно в ночной синагоге (так, простите, ОГИ величают), - волосы дыбом, хвост трубой, мокрота на языке..." Выразительный, по-моему, комментарий к оппозиции приватность/публичность. И навевает какие-то новые мысли о "современной горизонтальной культуре" - куда дальше-то она развиваться будет? Может быть, предел ее развития где-то там, куда указует нервный перст Александра Соколянского? Он пугает: "Мы стоим на пороге принципиально нового мира, который собирается жить по законам тотального эгалитаризма".

Сколько голов - столько умов: одни радуются преодолению "традиционных противоречий" между "высоким и низким", им найденная горизонталь кажется "раем", а другие паникуют: "Что ж, вполне возможно, что люди, принадлежащие к "культуре Слова", и впрямь скоро вымрут. Любовь к стихам - "наилучшим словам в наилучшем порядке" - уже изжита; любовь к чтению изживается на наших глазах; осталось изжить последнее: умение пользоваться словами по главному назначению. По какому - сейчас скажу, только не смейтесь: слова нужны, чтобы думать".

Не перечитать ли "Переписку из двух углов" Вяч.Иванова и Гершензона?..

А может, все это чепуха и "современная горизонтальная культура" мне не нравится всего лишь потому, что я когда-то оказался в стороне от "кухонной культуры" позднего застоя, откуда есть пошел, как утверждают Рубинштейн и Айзенберг, стиль жизни "от ОГИ". С другой стороны, хватишься - миф о "кухонной культуре" есть, а материальных следов ее существования - нет. Это была вроде бы "культура Слова", но, может быть, какого-то другого слова?

Нет, вредно, вредно пишущему человеку созерцать коллег в таких количествах, да еще слыша "звуки отбиваемого мяса". Всякая ерунда в голову лезет.

• Предыдущий выпуск
• Лев Пирогов. Пироги добродушные: К итогам премии имени Аполлона Григорьева