• Предыдущий выпуск

...В Розанове завязаешь, как в болоте, и нельзя, поразмышляв про нечто "розановское" час или два, благополучно переключиться на что-то другое, хотя бы и на роман Быкова, который именно болотом, где гибнет главный герой, заканчивается. Нет, действует какая-то мощная инерция, и я, вернувшись в пятницу домой (а писал предыдущий выпуск на службе, воспользовавшись относительным предвыходным затишьем), долго еще "розанировал" (здесь сплав "резонанса" и "онанизма" - вполне розановский, если задуматься).

Полез даже в сеть, нашел некий ресурс по теме, какое-то время блуждал там в неудовольствии, потому что большая часть выставленного на этом полезном сайте - все-таки следы неких случайных столкновений с Розановым: шел автор своей дорогой к своей цели, споткнулся о какой-то из многих розановских "кирпичей" (или "кирпич" этот чуть на голову ему не свалился и едва самостоятельной жизни не лишил, как Ремизова), в меру талантливости сей казус откомментировал и дальше пошел.

Чем, собственно, и поражает Николюкин: который год буквально живет с Розановым, собрание его сочинений издает том за томом, книжки о нем пишет, а к розановскому вирусу (сказать "дискурсу" можно бы, да не совсем это точно будет) совершенно не восприимчив, ибо сам мыслит и излагает так, словно никогда Розанова в руки не брал. Гвозди бы делать из таких литературоведов.

Напротив, совершенно нормально ("а как же иначе?") воспринимается полная растворенность в объекте Виктора Сукача - почитайте хоть его смятенные "Воспоминания о Розанове". Строй мыслей меняется, потом - синтаксис, а потом можно беседовать с В.В. на том свете ("т.св."), причем почти что бессодержательно, интонационными кивками и жестами. Но для этого надо в каком-то высоком смысле быть простодушным, "прозрачным" и, наверное, обладать неким неформальным религиозным опытом.

А для зажатых "интеллектуалов" Розанов - вечный соблазн, но они, особенно "гордящиеся", как вступают на розановскую зыбкую почву (почти не метафора), так сразу проваливаются в пародию, и даже понимают это, но от понимания пародия становится только глупее и злее (как, например, "Розановый сад" Владимира Тучкова).

И вообще Розанов - very dangerous (как Герцен по другому совсем поводу выразился): слишком близко зловонная органика, надо знать или чувствовать культурные тропинки ("кочки"), чтобы бродить по этому болоту.

Кстати, одна из модных сетевых забав как-то очень остро мне об этом последнее время напоминает. Интересно, но опасно.

Ну, а коли я, поблуждав, опять к болоту вернулся, стало быть, надо об "Оправдании" Дмитрия Быкова несколько слов сказать. Напомнив, впрочем, о своем праве рецензий здесь не писать, а чистой вкусовщине отдаваться.

Страниц двадцать я к шрифту привыкал (давно не читал ничего таким крупным кеглем набранного) и сердился то ли на издателя, то ли на автора - за их, можно сказать, снисходительность ко мне, к моей предполагаемой неспособности мелкие буковки (стилевые нюансы) воспринимать. Потом понемногу расслабился и стал получать удовольствие. Удовольствие это состояло главным образом в угадывании эпизодов, которые сам автор писал с удовольствием.

После гибели "Курска" все мы грамотные и знаем, что у современной подводной лодки два корпуса - один "легкий" ("мягкий"), другой вроде бы "прочный" ("твердый"). И вот решительно не интересно мне было разбираться с "легким" корпусом, то есть с "альтернативно-историческим" сюжетом, который, да простит меня Аделаида, у меня в голове скорее с суворовскими писаниями (вроде "Контроля") ассоциировался, нежели с линией Лазарчука-Успенского (которых тоже, впрочем, одним глазом читал, иногда легко сюжетные ходы угадывая). Так или иначе - жанровая мишень обозначена, попадание можно зафиксировать.

В "легком" корпусе, во внешней этой форме, есть, конечно, досадные погрешности (почему это, например, прошедшие Фильтр - почти что мертвые и всех человеческих чувств практически лишенные - остаются какими-то туповатыми патриотами и отнюдь не за страх помогают Верховному выиграть войну? - психологическая натяжка), но "ходовым свойствам" это мало мешает, буквы-блоки крупные, сюжет катится динамично, а некоторым ретардациям (про деревню немых) даже Данилкин умилился.

А про то, что "версия", которую главный герой лелеет и расследует, будет в конце дезавуирована, далеко не все сразу догадаются. Для этого надо все-таки знать "историю вопроса", как ее знает Аделаида или, к примеру, я. Ну то есть знать хотя бы "комплекс идей", который предъявляет Быков в качестве публициста.

Да вот хоть прошлое лето вспомнить, когда в сетевом "Новом мире" устроили дискуссию вокруг статьи Серегина про то, что настоящее христианство - не слюни и сопли "гуманизма", а довольно-таки безжалостная к человеку доктрина. Народ тогда восхитился: "Ах, как свежо, как блестяще!", - а Быков рассердился и мальчишку отчитал:

"Кто спорит, гуманизм в его западноевропейском понимании, гуманизм до-ницшеанский, предельно узкий, трусливый, построенный на идеях рационализма и равенства, - есть по сути отказ от Бога или во всяком случае отход от него. Это подмена жизни существованьицем, и спорить с Серегиным охотников будет немного. Но тут-то он и совершает главную свою подмену, либо сугубо жульническую, либо абсолютно детскую. Гуманизм в его узком, либерально-европейском понимании он смешивает с гуманностью, а это дело совершенно другое. И если гуманизм как таковой - философия рациональная, комфортная, во многом антихристианская, - то гуманность пока еще ничем себя не скомпрометировала как единственный способ самосохранения человечества в целом. Гуманизм превыше всего ставит жизнь- гуманность просит по возможности не истязать человека, когда без этого можно обойтись. Есть вещи важнее жизни, о да. Но нет вещей важнее человечности".

Как же Быкову было не дезавуировать "версию", которая как раз "человечность" и отвергала с порога, а была основана на ужасно как бы противных ему образах: "Масштабные люди, масштабные страсти, великие свершения, много крови, уничтожение слабейших, совокупления сильнейших". Быков-публицист всегда чуть брутальнее интеллигентского "общего мнения", но именно что "чуть", далеко уйти от него он себе не позволяет.

Но другое дело - роман. На сюжетном уровне можно всю положенную у нас политкорректность соблюсти, старомодные сталинско-советские "оправдания" похерить, а под прикрытием всего этого раскрашенного картона, строя избыточно-подробный для сюжетных целей этого типа психологический портрет главного героя, всласть поразмышлять о силе/слабости.

Лучше всего, "вкуснее" всего прописаны в романе те эпизоды, где Рогов - "сильный". Иногда пускающий свою "силу" в ход, иногда с любопытством наблюдающий за поведением "слабых". Их немного, этих эпизодов: про недолгую роговскую службу в армии (отличные, точно написанные куски), про момент "постижения закона" в поселке садомазохистов, краткие, случайно как бы брошенные замечания о "слабости" жены, с которой разошелся, чтобы не быть ей нянькой, воспоминания об отце (конечно, "слабом").

Мне можно возразить, что в "реконструкциях" Быков наделяет этой "силой" своих полупокойников, тем самым и ее привлекательность "дезавуируя", показывая "обратную сторону силы". Но у меня (чисто чувственно) остается все-таки ощущение, что "сила" сама по себе и автору крайне симпатична, а персонажи просто бестолково ею распоряжаются, участвуя в бессмысленном коллективном действе, которое поставил маньяк Верховный. Нет в них даже намека на свободу. А если бы и сила, и свобода? Сам-себе-режиссер?

И я вспоминаю, что еще писал Быков полгода назад, возражая Серегину:

"Дело в том, что противопоставить гуманизму можно многое - хотя бы титанизм Ницше, хотя бы христианство Флоренского, хотя бы ветхозаветный, "родовой" пафос Розанова. Но отчего-то гораздо чаще противопоставляют ему самую дурновкусную, моветонную, пошлую фашизацию общества, дешевый гигантизм, движение толп, садомазохистские оргии, юношеский инстинкт деструкции и кощунства".

А что, пожалуй, "титанизм Ницше" Быкову симпатичнее других вариантов? Флоренский с Розановым вряд ли его герои, а дурновкусию и моветонности он как раз и дает в романе бой. Даже и не ницшеанский, а блоковский "человек-артист" смутно мерещится в романном итоге: впрочем, "гуманный", не требующий просеивать "груды человеческого шлака", сам из шлака произросший и знающий, что так - среди шлака - и придется провести одинокую "артистическую" жизнь, которую никто, впрочем, не оценит. И понимающий, что без "шлака" тоже нельзя - "артисты", оказываясь наедине друг с другом, склонны скорее казнить, чем миловать себе подобных.

"Гуманность" в быковском варианте очень напоминает мне царскую милость, и вот уж это мне по-настоящему не нравится. Я не люблю "равенства", но черт с ним, если оно для Быкова - часть гуманизма "в его западноевропейском понимании", лень спорить. Потерпим. "Западноевропейское" понимание гуманизма меня пока - за отсутствием других внятных версий - вполне устраивает. И угрозу ему я вижу как раз в чрезвычайном распространении всякого рода "артистических" практик, именно на нем, кстати, и паразитирующих.