Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / < Вы здесь
Книги за неделю от 28.03.
Дата публикации:  28 Марта 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Юрий Мамлеев. Бунт луны. - М.: Вагриус, 2001.

Потянуло на метафизику - пора читать Юрия Мамлеева. "Вагриус" откликнулся на спрос новым мамлеевским двухтомником: первая часть - еще раз изданный сборник рассказов "Черное зеркало". Гораздо более ценен второй том - тоже сборник рассказов "Бунт луны", впервые вышедший в начале 90-х, но уже ставший библиографической редкостью. Кажется, рассказ - излюбленный жанр писателя (хотя скоро должен выйти и его новый роман). В чеховском формате Мамлеев описывает достоевские страсти.

Великая русская литература за время своей долгой истории потрудилась на славу: социальная и психологическая стороны человеческой природы были исследованы ею от корки до корки. Зато в наследство сегодняшнему писателю осталось доизучить то, что находится по ту сторону социально-психологического. Всем потусторонним, посторонним, странным и мистическим и занялся Мамлеев. Свой метод он назвал метафизическим реализмом. Главное - не внешняя оболочка, а суть человека. На пути к запредельному переход от жизни к смерти - лишь первый рубеж.

Тут и происходит заминка. Читатель пугается. Достаточно посмотреть на содержание "Бунта луны": "Управдом перед смертью", "Утопи мою голову", "Упырь-психопат", "Блаженство и окаянство". А вот как начинается типичный рассказ Мамлеева: "Михаил Викторович Савельев, пожилой убийца и вор с солидным стажем, поживший много и хорошо, заехал в глухой район большого провинциального города". Уже по этой фразе видно, что и самые гротескные ситуации будут описаны просто, без всяких мистических прибамбасов. Метания героев уравновешивает спокойствие авторской интонации - в этом сочетании главный нерв прозы Мамлеева. Действие его рассказов обычно происходит в забытой богом дыре, будь то деревня Большие Хари, коммуналка в Москве или трущобы Нью-Йорка. Декорации условны. Персонажи - вроде бы обычные люди, но незаурядные в своих странностях. И обязательно на пяти-десяти страницах каждого рассказа кто-нибудь умирает. Монстры, мертвецы, трупы, упыри не наводят страх и не смешат, а вполне чинно существуют наравне с другими. Федоровская концепция всеобщей посмертной встречи в действии. Мать обнимается с убийцей дочери. Только обниматься приходится не с чистыми душами, а с подгнившими трупами.

Рассказ "Жених", вошедший в "Бунт луны", впервые был издан в 70-е на Западе. В отличие от чеховской "Невесты" мамлеевская невеста мертва. Западные исследователи сразу просекли самобытность русского "черного" писателя. У нас же, уверенных, что жили, живы и будем жить, предпочиталось эпикурейское отношение к смерти: мол, не доводилось встречаться. В произведениях Мамлеева жизнь и смерть навечно обручены. Добро и зло на территории человеческой души уже не бьются, а пьют чай и ведут метафизические споры. Так что пугаться не стоит. К тому же Мамлеев - хоть и метафизический, но реалист. В его рассказах вы найдете множество точнейших психологических наблюдений, касающихся вполне живых людей.

Х.Л.Борхес / А.Бьой Касарес. Шесть загадок для дона Исидро Пароди: Избранное / Пер. с исп. Натальи Богомоловой. - М.: Иностранка, Б.С.Г.-Пресс, 2001.

Другой знаменитый мистик, Хорхе Луис Борхес, любил поупражняться в жанре развлекательной литературы. В очередном томе серии "Иллюминатор" писатель писателей представлен как автор детективов. Правда, детективов не простых. Вместе с другим аргентинцем, Адольфо Бьоем Касаресом, он создал цикл детективных новелл. Мастер "одиночной игры", Борхес иногда был не прочь выступить и в роли соавтора. С 1956 года к этой склонности добавилась необходимость: проблемы со зрением уже не позволяли ему работать самостоятельно. Однако и на протяжении всей своей жизни Борхес часто обращался к сотрудничеству с другими авторами.

В начале 40-х вместе с Бьоем Касаресом они придумали несуществующего автора по имени Онорио Бустос Домек. Сочинили ему биографию и подарили рассказы, в которых бросается вызов "тому холодному интеллектуализму, в который погрузил жанр детектива сэр Конан Дойл". Конечно, о вызове говорится не вполне серьезно, на самом деле остроумие Бьорхеса (так соавторов шутливо окрестили на родине) во многом сродни ироничному стилю автора Шерлока Холмса. Но если что и противостоит холодному интеллектуализму, так это аргентинский колорит и пародийность. Правда, пародийность в большой степени касается именно языка новелл. Переводчик Наталья Богомолова рассказывала, что передать всю игру смыслов было не так просто. А ведь Бустосу Домеку принадлежат еще и исследования по истории аргентинской литературы, но тут нам и комментарии, скорее всего, не помогут. Слава богу, с детективами дело обстоит проще - русский читатель сможет оценить хотя бы пародийный характер главного героя.

Исидро Пароди - из компании малоподвижных сыщиков. Он ведет расследования, будучи узником тюремной камеры. Это как если бы отечественная героиня монахиня Пелагия разгадывала преступления не суетясь и переодеваясь, а сидя в одиночной келье с обетом молчания. Персонаж Бустоса Домека - "тучный сорокалетний мужчина с бритой головой и поразительно умными глазами". Когда-то он несправедливо был обвинен в убийстве и осужден на 21 год. Теперь, накануне освобождения, он дважды принимает каждого из визитеров: сначала выслушивает историю, а потом дает разгадку. Для читателей, желающих посоревноваться с Пароди, подсказки нередко даются в названиях и посвящениях. Так, знатоки Достоевского сразу догадаются, что среди героев новеллы "Ночи господина Голядкина", скорее всего, окажутся двойники.

Вениамин Смехов. Театр моей памяти. - М.: Вагриус, 2001 (серия "Мой 20 век").

Издательство "Вагриус" продолжает переписывать историю. Вот уж кто множит двойников: одни и те же исторические персонажи предстают в версиях разных авторов. Еще один "20 век" предлагается пролистать с Вениамином Смеховым, актером-режиссером-педагогом-прозаиком.

Смехов серьезен: он не сбивается на извечные актерские байки и не живописует богемную тусовку. Его выбор персонален: "Почему-то хорошее нам кажется вечным. Да и как было представить себе этот круг разорванным, если так крепко связаны все звенья: актеры-зрители-любовь-литература-Любимов-Трифонов-Высоцкий-Окуджава-Шнитке-Визбор и все-все-все..." А все-все - это еще и Абрамов-Тендряков. Тем, кто хочет узнать, почему актеры так не любят друг друга и кто виноват в таганском конфликте середины 60-х (отъезд Любимова и самоубийственный приход Эфроса), без книги "Театр моей памяти" не обойтись.

Здесь находилась аннотация Лизы Новиковой на роман "Низший пилотаж" (М.: Ad Marginem, 2001). Фрагмент текста снят по соображениям редакционной конъюнктуры. - РЖ.

╘ Лиза Новикова, 2001

╘ ИД "Коммерсантъ", 2001


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Олег Дарк, Не странник, а Робинзон /28.03/
Главное для Лескова слово - "остров", ради него все затевалось в его сюжетах.
Александр Агеев, Голод 23 /27.03/
Лучше, "вкуснее" всего прописаны в "Оправдании" те эпизоды, где Рогов - "сильный". Даже не ницшеанский, а блоковский "человек-артист" смутно мерещится в романном итоге: впрочем, "гуманный", не требующий просеивать "груды человеческого шлака", сам из шлака произросший.
Мирослав Немиров, Все о Поэзии 32 /27.03/
Балдеть. Баллада. "Балтика".
"Восточная Европа - опыт тоталитаризма" /24.03/
Фонд Сороса объявил условия нового (третьего по счету) открытого конкурса для переводчиков.
Александр Агеев, Голод 22 /23.03/
Розанова все время хочется "пристроить", "определить", запереть в надежную и непротиворечивую "концепцию", найти ему подобающее "место" в истории отечественной культуры - словом, убрать долой с глаз, которые он колет своей решительной невместимостью ни в какие рамки, вызывающей аморфностью всего своего существа.
предыдущая в начало следующая
Лиза Новикова
Лиза
НОВИКОВА
корреспондент "Коммерсанта-Daily"

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100