Русский Журнал
СегодняОбзорыКолонкиПереводИздательства

Шведская полка | Иномарки | Чтение без разбору | Книга на завтра | Периодика | Электронные библиотеки | Штудии | Журнальный зал
/ Круг чтения / < Вы здесь
Круг (оммаж квадрату)
Татьяна Толстая "Квадрат" Эссе. "Время МН", 16.05.2001

Дата публикации:  29 Мая 2001

получить по E-mail получить по E-mail
версия для печати версия для печати

Татьяне

Татьяна Толстая написала эссе, исполненное праведного гнева. Писательнице не нравятся зияющие пустоты современного искусства. А винит она во всем Казимира Малевича, точнее, его "Черный квадрат", который подвел черту под классическим искусством и открыл ворота неконвенциональной нечисти актуальных течений. "Черный квадрат" возвещает конец искусства, невозможность его, ненужность его, он есть та печь, в которой искусство сгорает, то жерло, в которое оно проваливается".

Текст Толстой занимает в газете равно страницу, в центре которой - репродукция с картины Малевича. Есть еще фотографии самого художника и критикующей его писательницы. Понятно, как они тут оказались: без этих визуальных пятен полоса газеты выглядела бы совсем слепой. Кроме того, видимо, объем текста Толстой не дотягивал до полосного объема, а редакции хотелось подчеркнуть важность и судьбоносность этого антиманифеста, вот и разбавили буковки картинками из "архива МН".

То есть не подбирали их специально, но, как говорят в театре, "взяли из подбора". Из того, что было. Иначе бы не возникло вопиющих разночтений: так, подпись под изображением Малевича гласит: "Черному квадрату" Казимир Малевич отводил особое место. Если другие работы на выставке он просто развесил по стенам, то самую знаменитую свою картину он расположил как икону - в углу под потолком". Между тем, фотография изображает Малевича на фоне его картин, и "Черный квадрат" висит в самом нижнем ряду.

Конечно, мелочь непринципиальная. Особенно на фоне серьезных разговоров Толстой за жизнь. В духе встреч с читателями в концертном зале "Останкино", куда люди приходили к любимым писателям за духовностью. В "Квадрате" Толстая и использует этот самый жанр - разговора большого писателя о насущном. После серьезной книжки про "Кысь" все это должно выглядеть легитимным и правильным. Тем более, что Солженицын все больше отмалчивается. А если и выступает, то говорит не о судьбах искусства, но про Чечню или НТВ.

Впрочем, подобные полосные выступления писательница Татьяна Толстая позволяла себе и раньше. Скажем, некоторое время назад в газете "Русский телеграф" едва ли не раз в неделю выходили ее эссе про фасоны шляпок, гламурные фотографии или политическую корректность. Работоспособность писательницы, чья библиография занимает не более двух десятков позиций, поражала: откуда-то вдруг взялась в камерной и весьма эзотерической писательнице недюжинная энергия и публицистический дар, что твой Нуйкин, что твой Клямкин.

Но так ведь взялась! Толстая тогда только что вернулась из Штатов, энергия, выделившаяся от столкновения в голове двух культур, бушевала недюжинная, вот и вышел целый цикл злых и весьма похожих друг на дружку статей. Похожих, потому что строились они по одному и тому же принципу, известному в критическом цеху под названием "гнать волну". Это когда в приступе праведного просветительства автор вываливает в текст все, что о данном-конкретном вопросе знает. Не заботясь о степени известности и оригинальности излагаемых фактов. Плюс экскурсы в историю и лирические отступления. Обильная фактическая часть занимает три четверти такого произведения, остальное - вводки-подводки и многозначительные выводы, несказанно упрощающие исследуемую проблему. Выплескивающие ее куда-то в сторону. Сводящие ее на уровень интеллигентского трепа, изложенного безукоризненным стилем. Что-что, а стилист Т.Толстая отменный. Выдающийся, можно сказать.

Мысль, укладываемая в четыре предложения, размазывается в таких выступлениях едва ли не на авторский лист, выговаривается до последнего словечка, разжевывается точно для столетнего беззубого старичка. По всей видимости, именно так - с точки зрения писательницы - и нужно писать в газету, для самых что ни на есть ширмасс.

Новый "Квадрат" построен по тому же самому "волнообразному" принципу. Дискуссии о сути современного искусства, навязшие на зубах, отошедшие в область преданий ХХ века, пылящиеся в пожелтевших подшивках газеты "Сегодня", вновь с неофитским пылом гальванизируются у нас на глазах, наполняются кипяченой водичкой отработанных доводов и аргументов.

Очень люблю писательницу Толстую, внимательно читал ее рассказы и даже роман "Кысь", но вот необходимости говорить банальные вещи, укладывающиеся в одну затертую формулу Ницше (про бездну, которая заглядывает в нас), я так и не понимаю. Впрочем, кажется, генезис "Квадрата" просматривается достаточно хорошо.

Дело в том, что добрую часть текста Толстой занимает цитата из великого однофамильца - рассказ о том, как Лев Николаевич пережил внезапный приступ чудовищной депрессии, "арзамасского ужаса", который привиделся Толстому "красным, белым, квадратным..."

Оставим психоаналитические аспекты обращения к жизни и творчеству однофамильца психоаналитикам. Все проще. Писательница не смогла пройти мимо искушения остроумно срифмовать видения классика с эстетической системой Малевича, вот и начала накручивать вокруг этого эпизода концептуальный мясопродукт тезисов и аргументов. А тут и повод подоспел - выставка... Между тем, сюжет из жизни Льва Толстого выглядит самодостаточно, ему текстуальные излишки и дополнения не нужны. И кажется, можно было поступить более экономным образом, поместив в газете репродукцию "Черного квадрата", а в качестве подписи - тот самый отрывок про "арзамасский ужас", вот все бы и сложилось.

Но Толстая - не редактор и не верстальщица, она - автор, причем известный, в высшей степени достойный. У нее другие задачи. Именно поэтому пространную цитату про непролазную льва-толстовскую мглу она окружает еще более пространным белым-белым молочком собственных рассуждений. Ну да-да, уже понятно, куда и к чему я веду.

Конечно, формат "Время МН" далек от квадратного совершенства. Тем не менее, описывая картину Малевича, Толстая создает свой собственный пустотный канон, наполненный обломками предыдущей культуры. Предыдущих культур. Ведь главное здесь, напомним, не повод, а сам текст, единственная задача которого - длиться. Чтобы занять, как по статусу его автору и положено, целую полосу.

Владимир Сорокин, к примеру, строит свои тексты ровно таким же образом: неважно, что там внутри, куда существеннее, что "Роман" должен быть толстым, как истинный роман. Вот он и ваяет кирпич "Романа". Вспомним также аналогичное черно-квадратное оформление "Кыси", идеального постмодернистского текста, в котором главное событие, глобальная катастрофа, случается задолго до начала развития сюжета, а главным и единственным героем является язык.

Фишка в том, что жить в обществе и быть от него свободным нельзя. Это еще Платон говорил, Сократ записывал, а Кант с Гегелем облекали в формулы. Рыба, живущая в соленом океане, не может быть пресноводной (и наоборот). Творчество Татьяны Толстой, с самых первых рассказов, идеально вписывается во всевозможные актуальные концепции и теории: зря что ли ее так любят и чтят наукообразные слависты! Подтексты и сокрытые цитации, аллюзии и реминисценции, тени и полутона, маленький человек и давление общественных институтов - все это снискало Толстой славу модной, а значит, зело современной, передовой во всех смыслах, величины. Именно поэтому она и имеет возможность выступать и публиковаться в СМИ, главных созданиях и создателях ситуации постиндустриального общества, в котором актуальное искусство - плоть от плоти мира, его породившего. Его квинтэссенция и постоянный источник движения вперед.

Ругаясь на нынешних бездуховников, выросших из семени казимирова и пораженных иммунодефицитом от искусства, Толстая, таким образом, отрицает самою себя. Помнится, все эссеи из "Русского телеграфа" тоже были проникнуты негативными эмоциями, которые легче даются и множатся. Но в чем же идеал? Где же мясо? Не дает ответа. Однобокая репрессивная педагогика требует от писательницы только одного - разоблачения общества потребления, отдельных сторон его жизни. Что ж, давайте спорить о вкусе авокадо, сидя на голимом вишневом варенье, как и предлагал Розанов. Положим, я готов допустить, что Толстая не носит шляпки и никогда не листает глупые глянцевые журналы. Однако, наезжая на мир моды, разве она отказывалась от стильной продукции модных фирм?

Лицом к лицу - лица не увидать, "неузнавание является не просто имманентным условием достижения истины, более того - оно изначально обладает позитивным онтологическим измерением: только на его основании становится возможным определенное положение вещей", - пишет Славой Жижек в "Возвышенном объекте идеологии", стр. 72.

Что ж, уподобимся Толстой, и продолжим обширные выписки из классики.

"Знание в психоанализе может стать летальным, платой за него может оказаться само существование субъекта. Другими словами, искоренить неузнавание означает одновременно искоренить, разрушить "субстанцию", которая предположительно скрывается за иллюзорными формами неузнавания. Этой "субстанцией" - честь открытия которой принадлежит психоанализу - является, согласно Лакану, наслаждение. Так за знание приходится расплачиваться утратой наслаждения - просто-напросто наслаждение оказывается возможным только при условии некоторого не-знания, невежества". С. Жижек. "Возвышенный объект идеологии", Москва, 1999, стр. 74.

Остается только как-то обозначить утраченное нами наслаждение. Как удовольствие от текста, которое настигло, а затем оставило меня? Или многие мудрости, заставляющие искусную писательницу превращаться в ломового публициста?

Я и сам, может быть, не в восторге от фригидной чистоты центров современного искусства, лично мне более по душе проверенное модернистское искусство, глубокое, метафизичное. Тем не менее, я не могу отрицать законы бытования современных форм творчества, хотя бы потому, что сам играю, вынужден, на этом поле. За неимением иного. Вот и сам я сплошь и рядом выстраиваю галереи пустотных канонов, в бесконечной чреде которых, с публикацией этого текста, появится еще одна черная зала :-).

Но мне кажется, что понимая это, обнажая прием, на котором строятся современные тексты, я поступаю честнее, чем писательница, отрицающая пм-стратегии, но сама, при этом, поступающая самым что ни на есть пм-образом, щедро рассыпая черненькие зернышки буквочек, издали сливающихся в единое, мерцающее марево. Сие уже не текстуальный, но сугубо визуальный артефакт. Правда, не черный (много белого пространства между), но пока что серый. Серый.

Таким же серым выглядит в центре газетной полосы и сам "Черный квадрат" Казимира Малевича. Офсетная печать и время не пощадили этого великого полотна: на репродукции очень хорошо видно, как черная плоть геометрической композиции потрескалась, пропуская сквозь мглу, наружу, белый-белый свет.

То ли надежды, то ли нового знания о мире и о себе...

г. Челябинск


поставить закладкупоставить закладку
написать отзывнаписать отзыв


Предыдущие публикации:
Александр Агеев, Голод 33 /24.05/
В "Замкнутых мирах доктора Прайса" Л.Гиршовича понятно, о чем каждый отдельный абзац, но "целого" не складывается: получается пирожок с таком. Нельзя без раздражения читать и "новую" Марину Палей. Зато тридцать полос - "Мусорную корзину для алмазной сутры" Марины Москвиной - проглатываешь единым духом.
Дмитрий Бавильский, Последнее искушение креста /23.05/
Михаил Веллер "Белый ослик". Повесть. "Октябрь". 2001, #4. Занятная и легкая штучка, цель которой - заставить читателя задуматься: ты тут мечешься и деньги зарабатываешь, а вот у Веллера время есть остановиться и придумать сложное, завиральное и многоступенчатое учение о жизни и судьбе.
Мирослав Немиров, Все о Поэзии 42 /22.05/
Безбытность. Безмерность.
Елена Калашникова, Евгений Витковский: "Точность в переводе невозможна" /21.05/
Евгений Витковский. Есть плохие переводы, например, Набоков у Сергея Ильина: вместо дюйма "inch" переведено как вершок - в итоге Ада говорит Вану: "Я за тебя переживала, ты мог остаться без своих восьми дюймов". Дюйм - 2,52 см, а вершок - 4,4 см и тот предмет, что в оригинале был около 20 см, в переводе стал примерно 35-ю, а это уже картинка-ужастик в духе Дали.
Александр Агеев, Голод 32 /21.05/
В букинистическом зале "Москвы" я схватился за "Дневник" Никитенко - великого цензора литературы русской. Какую страницу ни откроешь, актуальный сюжет: Россия - чрезвычайно устойчивая держава. Проснешься здесь лет через сто пятьдесят и запишешь: "За границей общественное мнение все больше настраивается против России. Фонды наши везде страшно упали." Я думаю, РЖ и тогда будет существовать в том или ином виде.
предыдущая в начало следующая
Дмитрий Бавильский
Дмитрий
БАВИЛЬСКИЙ
modo21@yandex.ru

Поиск
 
 искать:

архив колонки:

Rambler's Top100