Русский Журнал / Круг чтения /
www.russ.ru/krug/20010709.html

Мужчина, женщина, писать, читать
Татьяна Набатникова. "Закон Архимеда". Рассказ. "Современная литература с В. Курицыным". Сайт галереи "Гельмана" ("просто тексты").
Гилберт Адер. "Закрытая книга". Роман. Перевод с английского Инны Стам. "Иностранная литература". 2001. # 6.


Дмитрий Бавильский

Дата публикации:  9 Июля 2001

1.

Татьяна Набатникова написала рассказ "Закон Архимеда" про то, что с возрастом даже самые любимые люди лучше всего воспринимаются на расстоянии. А жить (выжить) надо (можно) только в одиночестве. Личное общение хоть и щекочет эпидермис нежно, но обкладывается такими налогами, что уж лучше - одному: с глаз долой - из сердца вон, не троньте музыку руками, мой дом - моя крепость.

Точный и жесткий жест. Мужской какой-то. Обычно у нас женщины ассоциируются с мягким и пушистым, а тут: голос не мальчика, не мужа - ужель той самой? Всегда думал, женщина тем и отличается от прочего прогрессивного человечества, что не может быть одна; что, в отличие от мужчины, она обязана к кому-то, чему-то прислониться. Теперь, видимо, устоявшиеся взгляды пересматривать придется.

Набатникова, сколько помню, всегда боролась за нелюдимость и самостийность - и в рассказах "ранних", и романе "Каждый охотник". Только тогда время было другим, суть поиска заслоняла духовность-соборность, исторический оптимизм и кодекс строителя коммунизма. А тут как громом ударило: не тронь мои чертежи, отойди, ты заслоняешь мне солнце. Совок закончился, все перестали быть наемными рабочими, но превратились в мужчин и женщин, обнаружили неповторимость, оглянувшись окрест: пустыня, пустыня вокруг - типа есть только я, мой внутренний мир, мое тело, и ничего более.

Получив в начале 80-х премию журнала "Юность" за рассказ, в котором посреди обычного рабочего города Ч. появлялась инфернальная карлица, Набатникова обмолвилась в интервью, что отныне их - три сестры - Толстая, Петрушевская и, значит, она. Тогда это как-то не расслышали, не поняли; да и газетка случилась провинциальная. Осознание пришло нонче, после чтения "Закона Архимеда", трехстраничного мизантропического манифеста. Где нелюбовь к ближнему своему и любовь в резиновых перчатках; и чтобы никаких гостей, потому что важнее целого мира мои дорогие скелеты в шкафу и вставная челюсть в стакане.

Три просчитанные и ясные в своей непреклонности страницы. В мизантропии своей Набатникова, между тем, покруче своих сестриц названных будет, так как те идут от внешнего, социального, а наша Таня - громко и от себя. От самого что ни на есть внутреннего голоса, ни в чем таком, общественно значимом, не замеченном. Ведь даже и творчество отныне воспринимается не как народное достояние самой читающей в мире, но как сугубо приватное дело сугубо частного субъекта.

Тенденция, однако.

2.

Сноска к публикации "Закрытой книги" Гилберта Адера в "Иностранке" гласит: отдельное издание выйдет в издательстве "Аст". Скорее всего, в серии "Мастера. Современная проза", где уже вышли "Бумажные людишки" У.Голдинга и "Гертруда и Клавдий" Д.Апдайка - тексты интеллектуальные, навороченные, для "новых умных". Мета-тексты. Проблематика их крутится вокруг писательского творчества, литературы, всяких там метафор, аллюзий и реминисценций...

Но даже на таком продвинутом фоне "Фаулз плюс" роман Адера является исключительным, изысканным. Странно превращаться в Льва Данилкина, но именно "Закрытая книга", качественная британская беллетристика, доставила мне самое что ни на есть сильное читательское впечатление. Умный, как глаза спаниеля, и комфортный, как опусы Филиппа Гласса (человеческая музыка!), роман. Мда: текущая российская словесность такой вот тихой радости не приносит.

Слепой писатель нанимает секретаря для написания своей главной книги. Писатель - сущий мизантроп, гугнивый и противный, обезображенный после автокатастрофы, что Гари Олдмэн в "Каннибале". Педофил и педераст, как потом оказывается, по сути - баба в галстуке и штанах с гульфиком, не терпящий в своем доме чужого присутствия, наступает на горло внутреннему голосу только для того, чтобы написать эту самую книгу.

То есть: жертвует покоем, жизнью своей, и ради чего? - текста. Но - никогда не разговаривайте с неизвестными, тем более, не нанимайте их на секретарскую должность, обязательно требуйте рекомендательные письма. Письмо... Я не читал еще ни разу такого тонкого и подробного описания творческого процесса писателя. Придумка Адера феноменально проста, изящна и остроумна. Подобно пьесе или "Очереди" В.Сорокина, "Закрытая книга" состоит только из проговариваемых вслух реплик. И ни единой ремарки. Поскольку писатель слеп, а секретарь обязан служить ему глазами, возникает вполне объемный и осязаемый мир, который потом удваивается, повторяясь в сочиняемой ими книге.

Проговаривается и фиксируется весь процесс: от рождения мысли до подбора эпитетов и шлифовки стиля. Слепец пробует слова на вкус, перекатывает их во рту, точно карамельки, сбирает впечатления из ничего, из глубины, из мглы, из пустоты, из бедного невежества былого. Текст, который он сочиняет с помощью секретаря (и, следовательно, первого читателя), в свою очередь, комментирует все происходящее в романной реальности - что твой Борхес.

Адер так точно и правдиво описывает мир слепого человека, что я несколько раз возвращался к титульному листу с портретом автора, чтобы убедиться, что он, Адер, действительно зряч. "То же относится и к диалогу. Пожалуй, именно через диалог героев читатель художественного произведения и знакомится с ними... Рассмотрим случай слепца. Подобно читателю романа он тоже, если вздумает найти разумную опору в непостижимом для него окружающем мире, окажется в полной зависимости от двух важнейших параметров традиционного романного дискурса - описания и диалога".

Перечитываю цитату и понимаю: вырванная из контекста "Закрытой книги" она не производит должного впечатления. Слишком уж текст Адера просчитан и продуман, сложен так аккуратно и виртуозно, что дух захватывает.

И к прочитанному, за уточнениями, постфактум, возвращаться заставляет.

3.

"Закрытая книга" набита блестками остроумных замечаний по поводу всяческих технических моментов. Так, например, оказывается, что ослепший и изуродованный писатель теряет навыки стилиста: ведь отныне он не видит текста воочию, и потому утрачивает способность к комбинированию и гармонии.

Несмотря на то, что текст есть выражение внутренней сути авторского сознания, настоящая литература (черт возьми, как приятно прочитать, что "Буковски - это макулатура"), оказывается, не существует, не может существовать без взгляда извне, дистанцирующего отстранения.

Так и Набатникова, раскрывающая в "Законе Архимеда" суть внутренней бухгалтерии ("мне никто не нужен"), более всего нуждается в читателе. То есть - в сочувствующем и априори принимающем-разделяющем твои установки соглядатае.

Интересно наблюдать, как новообращенный секретарь постепенно входит в курс дела и начинает постигать азы писательского мастерства. Вот в нем и соединяются намертво писатель и читатель, без которого текст оказывается невозможным. Именно Джон, секретарь, придумывает удачное название для книги, время от времени подкидывает слепому романисту остроумные мысли.

Идея посредника, слипающегося с творцом, уже давно овладевает творческими массами. Писатель, автор, креативная единица превратилась в коллективном бессознательном в олицетворение злого мага, колдуна-пердуна-провокатора, чье место навсегда остается в истории, в окончательно и бесповоротно закрывшейся эпохе чудес. Теперь не до романтики, лишь голый расчет и бытовые удобства. На сцену выходят новые персонажи: домохозяйки с пультом телевизионного управления, участники ток-шоу и нервные от постоянного переедания информацией, читатели. Совсем недавно я, кстати, уже писал об этом, в связи с романом Валерия Исхакова "Читатель Чехова".

В одном из ранних рассказов Татьяны Набатниковой велосипедную гонку выигрывает аутсайдер, который, пока никто не видит, проехал часть трассы на дежурном автомобиле. О том же говорят, к примеру, и кошмары Стивена Кинга, накликавшего в "Мизери" собственную посттравматическую недвижимость и агрессивно-непослушных интерпретаторов.

Вспоминается также французский фильм "Дело вкуса", в котором процесс сближения героя и его тени показан на примере бизнесмена, нанимающего себе дегустатора. Гомосексуальная подоплека происходящего значительно менее интересна, чем другие заявленные в фильме проблемы, например, несвободы и зависимости творца от своего собственного клона.

Роман Гилберта Адера выводит эту проблему на совершенно новый уровень. Джон сводит на нет все творческие усилия хозяина, задумавшего монументальное философско-эпическое полотно: неправильные подсказки (О.Джей Симпсон застрелился, у Тони Блэра СПИД, Мадонна вышла замуж за Ди Каприо) сводит на нет глубину прозрений и потенциальный авторский пафос.

Читатель не только убивает автора, но и отменяет его книгу. Вспоминается перформенс какого-то художника, купившего на аукционе карандашный рисунок Вильяма де Кунинга и стершего его ластиком: Бренер со знаком доллара, нарисованном поверх Малевича, просто отдыхает.

И это - только начало.

4.

В биографии Адера уже была книжка под названием "Смерть автора". Представляю, как он жалел, что поторопился: "Смерть автора" идеальное название для нынешней "Закрытой книги". Даже слишком.

В биографии Набатниковой был рассказ "Мы так думаем". Теперь писательница мало что пишет, таким образом постепенно переходя в категорию читателей. Выдала сгусток мизантропической энергии и - перешла. Больше в деревне никто не живет.

Это у них там, на политкорректном Западе, писателями становятся всякие сексуально ориентированные меньшинства. В России подобные номера не проходят: что-то никак не могу на вскидку вспомнить какого-нибудь крупного прозаика-содомита. В России писание прозы - дело серьезное, трудное, им хмурые, небритые да сплошь грубые дядьки занимаются.

Именно поэтому рассказ Набатниковой выглядит вдвойне шокирующим.

г.Челябинск