Честно говоря, не ожидал, что мой легкий наезд на Гребенщикова в предыдущем "Голоде" вызовет множество горячих писем в защиту кумира. Патетический Ольшанский написал что-то вроде того, что ему наплевать, у кого Б.Г. спер мелодию, потому что "Рок-н-ролл мертв" все равно великая песня. А спокойный Сергей Солоух выразился в том смысле, что весь русский рок (да и весь рок вообще) чистейшей воды плагиат. Поэтому незачем, дескать, было трогать Гребенщикова. Остальные письма по пафосу и содержанию были ближе все-таки к Ольшанскому: "Б.Г. - наше все!".

Удивили меня эти письма: оказывается, низовое (и не только) культурное сознание по-прежнему нуждается в авторитетах и кумирах, строит и охраняет иерархию, а отнюдь не погрязло в пофигизме и не заражено разъедающим скепсисом. Что, вообще говоря, хорошо - механизм старый, но полезный, а насчет персонального состава небожителей можно и поспорить.

Как раз читаю сейчас свеженькую книжку А.Рейтблата "Как Пушкин вышел в гении", выпущенную "НЛО". В заглавном ее очерке на примере Пушкина ставится весьма актуальная сейчас проблема "литературной репутации" и описывается (жаль, очень эскизно, а тема и монографии достойна) стратегия и тактика нашего первого гения по созданию своей собственной. Прошумевший два года назад юбилей оставил после себя моря патоки и елея (в "Библио-Глобус" зайдешь - там до сих пор целый стенд с устрашающим количеством юбилейной пушкинианы), так что даже и свежо воспринимается образ Пушкина, рисуемый Рейтблатом - образ трезвого литературного деятеля, использовавшего для расширения своей известности и авторитета в литературных и нелитературных кругах целую систему приемов: от вызывающего поведения до выстраивания амбивалентных отношений с властью (и оппозиционер, и официальный историограф).

Книжка вообще интересная - вопреки названию, Пушкин там только эпизодический персонаж, а посвящена она становлению в первой половине Х1Х века того, что можно назвать "инфраструктурой" русской литературы: как формировалась читательская аудитория, что такое были в тогдашнем быту библиотеки, как развивались авторское право и привычный сейчас институт редактуры, в каких отношениях писатели и издатели состояли с государством (интереснейшая статья "Писатели и III отделение"), что из себя представлял русский "бестселлер" того времени, и масса всего другого.

Поскольку на наших глазах некоторым образом тоже идет процесс становления относительно новой инфраструктуры литературной жизни, натыкаешься на множество параллелей и видишь, что из возникающего закономерно, а что - шелуха, переходные формы. Как ни странно, почти все новое - основательно забытое за годы советской внерыночной жизни старое. Кому как, а мне это нравится.

Еще одна книжка производства "НЛО", которая у меня на столе лежит - пухлый том литературоведческих эссе Григория Кружкова "Ностальгия обелисков". Пока, честно сказать, не читаю, а только картинки рассматриваю, коих в книжке рассыпано множество - некоторые забавные. А читать боюсь, поскольку Кружков озабочен связями английской и русской поэзии. Что касается английской, так я вынужден ему доверять - он наверняка знает и понимает ее лучше меня, а что до русской, так я боюсь нарваться на дилетантизм и за это Кружкова, которого, как литературно-человеческое явление люблю, разлюбить. Вот прочитал случайно фразу "Преодоление символизма", о котором писал Жирмунский в 1922 году, казалось исторической неизбежностью" и сразу затосковал и засомневался. Судя по количеству сносок на самые экзотические издания, Кружков человек эрудированный, и значит, это в моей памяти ошибка. Однако как сейчас вижу 12-ю за 1916-й год книжку "Русской мысли" с нашумевшей статьей Жирмунского "Преодолевшие символизм"... Мелочь, а неприятно. Но еще раз говорю - книжку еще не читал, листал только бегло, картинки разглядывая, так что это, упаси боже, не рецензия никакая.

Читал же я на этой неделе с подлинным удовольствием "Дневники" Петра Ильича Чайковского, изданные "Нашим домом" (L'Age d'Homme) в кооперации с екатеринбургской "У-Факторией" в прошлом еще году. Но как-то она мне нигде особенно в глаза не бросалась, а тут зашел в кои-то веки в "Ad marginem", да и увидел.

Почему с удовольствием читаю - невозможно объяснить, потому что дневники у Петра Ильича скучнейшие, написанные назывными предложениями типа "Проснулся. Пил чай. Дождь. Однако работал немного. Вечером напился". Это не цитата, а попытка воспроизвести тип повествования, но меня отчего-то такие скучные поденные летописи завораживают. С одной стороны, понимаешь, что такова на самом деле человеческая жизнь - однообразный, однако и величественный, когда покрывает десятилетия, бытовой эпос, а с другой - на сереньком перечислительном фоне вдруг вспыхивают какие-то отдельные нестандартные фразы, необычно употребленные слова, загадочные лейтмотивы, не объясненные комментаторами (и значит, можно вволю домысливать самому). Словом, чтение такого дневника - поиск жемчужного зерна в мусорной куче, процесс, который сродни коллекционированию. Перебираешь массу всякой чепухи (ну, например, книжек на полках магазина или еще чего-то в этом роде), пока не наткнешься на нечто необыкновенное, из ряда вон выдающееся.

Даже не знаю, как это проиллюстрировать - в цитате ведь вытащу как раз редкое, но ведь редкое оно на фоне обыденного, массив которого останется за кадром.

Но все-таки: 1890-й год, Чайковский во Флоренции, пишет "Пиковую даму". Записи идут самые обыденные: спал (хорошо или плохо), обедал (хорошо или плохо), работал (и так и этак). Впадаешь в этот неспешный ритм, и вдруг появляется: "1/13 марта. Четверг. Нехорошо спал. Даже был страшный кошмар в начале ночи (шуршание бумаги и движение у меня в комнате)". Или на следующий день: "2/14 марта. Пятница. Нехорошо сплю, вероятно, от усталости в работе. Рождение короля и масса войск с подлой музыкой".

Нет, в самом деле, очень трудно объяснить, отчего вдруг радует эта неожиданная "подлая музыка" - дневники надо читать последовательно, день за днем, как сама жизнь проживалась.

Кстати, читая с личным удовольствием всякого рода дневники, записные книжки и письма (почти все равно, чьи), чувствую себя почему-то изменяющим славной профессии литературного критика. Потому хватаюсь судорожно за свежие журналы, ищу там какую-никакую fiction, но - увы - в августовском номере "Нового мира" одна радость - несколько очень хороших рассказов Евгения Шкловского, а гвоздь номера, повесть Александра Титова "Жизнь, которой не было" - опус хоть и профессиональный, но какой-то тускловатый. И в случайно купленном "Континенте" (# 108) какая-то не постыдная, но и не вдохновляющая проза, и в "Знамени", и в "Звезде"...

Вот и гуляешь по всяким книжным подвалам, ищешь чего-нибудь нечаянно эпического...