"На аукционе, прошедшем 15 мая, Французская национальная библиотека оказалась победителем в схватке за рукопись "Путешествия на край ночи" Луи-Фердинанда Селина. Первый черновик романа, шестьдесят лет считавшийся бесследно пропавшим, приобретен ФНБ за 12 миллионов 184 тысячи франков (включая налоги). Это новый мировой рекорд, прежний был поставлен в 1988, когда рукопись "Процесса" Кафки была продана за 10 миллионов"

      Le Figaro, 16 mai 2001.

Писатель - не кот, но пара жизней у него имеется.

Первая в собственных снах, вторая - в чужих. Одна мимолетная, другая бесконечная. Доктор Детуш попытался изменить это соотношение. За счет вечности немного удлинить банальное, земное бытие.

Он очень боялся голода. Гораздо больше, чем дурного слова или забвения. Он плохо переносил боль и, собственно, хотел лишь одного - покоя.

Двадцать девятого мая 1943 года он сел на мотоцикл, что выглядит вполне естественным для бывшего кавалериста, и с горки, похожей из-за громады Sacre Coeur на чирей, покатил вниз. В городе, на rue La Boete он знал человека, который покупает бессмертье рассыпухой. Это был Мосье Бину, парижский галерейщик. Доктор Детуш тащил ему четыре килограмма.

Сговорились быстро. Мосье Бину давно прикармливал монмартрского чудака, и ни секунды не сомневался, что тот уедет налегке. Через часок с десятью тысячами франков в кармане и маленькой картиной Ренуара для прихожей доктор вернулся к себе на rue Girardon, одну из множества коротких и кривых обрубков улиц, как будто червячки, изъевших голову холма.

В лавке торговца осталась рукопись книги, прославившей на весь мир не столько даже имя автора Луи-Фердинанда, сколько его бабки. Боевой Селины Гийю.

Восемьсот семьдесят шесть страниц, покрытых черными закорючками. На обратной стороне истории чьих-то болезней, заметки гигиениста о туберкулезе в трущобах предместий, адреса приютов и расписанье поездов. Доктор всегда был беден. Беден и безумен. Он хотел разбогатеть. В возрасте тридцати четырех лет он решил, что может накатать вещичку не хуже, чем Feu Анри Барбюсса. Три года под луной он бредил, а утром свежеисписанные листы висели у него над головой, прищепками пришпиленные к бельевой веревке. Словно пеленки младенца рожденного после полночных мук с рассветом.

Книгу он посвятил женщине, которая от всего этого устав, просто ушла.

Но это был другой текст. На пути от бумаги писчей к типографской доктор Детуш сделал хирургическую операцию. Хитромудрый приспособленец, лицемер и конформист пал жертвой великой и безжалостной художественной необходимости. Возможно просто потому, что был врачом, а не мечтателем. Там где настоящий коммерческий беллетрист останавливается, довольно потирая руки, клиницист, конечно, не стерпел. Да, текст отменный, блестят глазенки, сияют щечки, но не жилец ведь, черт возьми. По объективным показаньям полгода потанцует, максимум, и все, хана!

Подлинная проза требовала крови, настоящей, не чернильной, и чтобы рожденный в муках текст не умер никогда доктор Детуш вскрыл себе вены. Решился! Voila! Вот взял и главному герою Огюсту, вы не ослышались, Огюсту Бардамю дал свое собственное имя. Фердинанд.

И все! Исчез и сахар, и белок! Третье лицо сменилось первым. Дурацкий рассказчик испарился, был вымаран безжалостно абзац за абзацем. Слова единственные, верные, являлись сами собой. Зачеркиваем врач, пишем, лепила. Было коллега, а правильно-то, корешок!

Как он боялся, трусил, колебался, но оказался точным и спокойным едва лишь рука сжала ланцет, блестящий как обломок армейского штыка. Двусмысленное сочинение вполне достойное сынка мелкой торговки кружевами из passage Choiseul, стало шедевром двадцатого века, гениальным романом гениального автора.

А труп доктор Детуш продал. Скелет. Кости, по которым можно было бы восстановить Future dans la passe и Plus-que-parfait. Давно прошедшее и Будущее в прошлом. Увидеть зарожденье жизни от первого еще необъяснимого головокруженья, счастливой полосы на животе, свидетельницы планового роста, до вен, узлом завязанных на память, и шрама, как-будто не ножом, а детским карандашиком начерченного вкривь и вкось.

Какие глупости! Пусть лучше пропадет. Сгорит! Исчезнет без следа.

Припадочный солдат первой мировой хотел жить только настоящим. Present d'Indicatif. Все, точка. Рожденный Дон Кихотом, он вываренный в обывательском бульоне семьи и улицы, стыдился быть героем. Ну, что это за тип такой? Разве он может, например, ходить по rue Lepic - этой удавке, готовой дернуться в любой момент и придушить пяток кварталов. Нет. Упаси, Господь! Вот скандалист - это понятно. Ему и смыться с поля боя не грех, прикинуться больным, нетрезвым, просто идиотом. Народ не любит высоких и красивых. Опасные достоинства и выдающиеся качества пока не поздно - голова цела и ноги - лучше сложить в авоську и обменять на колбасу.

Я трижды благородней вашего Швейцера, писал на склоне лет доктор Детуш, трижды, четырежды, десятикратно, только в проклятой этой Франции разве кто даст за душу настоящую цену? Действительно! И деньги за рукопись, и те, что выручили позже, толкнув в сорок четвертом картинку Ренуара, проели. Легко проели, незаметно, всего-то навсего три скромных живых существа. Сам доктор, его жена Люсетт и хитрое животное Бебер. Вечности художнику хватило на фу-фу, на мимолетное чуть-чуть, тюрьма и неизбежная сума не миновали. Везенье, попросту везенье, что удалось спокойно помереть в своей постели среди собак и чижиков.

Боль отпустила раз и навсегда. Толпа и голод больше не пугали. Мертвые не имут сраму, поэтому бесстрашнее покойников нет никого на белом свете. И красивее и достойнее.

Когда пропавшая бесследно черная папка нашлась, спустя шестьдесят лет, в двухтысячном, стесняться, пугаться, прятаться от желтых, исписанных мелким почерком, решительной рукой исчерканных, пронумерованных карандашом страниц уже было некому.

Двенадцать миллионов франков отвалила сама Французская национальная библиотека за право герою предоставить кров и стол.

И слава Богу. В хранилище, в подвале, в уютном темном закутке сочинителю всегда поставят блюдце с молоком. Как Ваське, котику-коту. Конечно. Все же, на него, на серого похож писатель. Да. Особенно, когда простреленной рукой ночью монмартрской водит по бумаге.

"Paris, 15 mai (AFP) Объявление о том, что лот достался ФНБ вызвало бурные аплодисменты в аукционном зале, который по случаю особенных даже для Drouot-Montaigne торгов оказался заполненным до отказа"

• Рекорд Селина держался неделю