Последние несколько лет не люблю, даже ненадолго, уезжать из Москвы. Оставишь ее, изменчивую, на два-три дня, а потом почту страшно просмотреть: непременно за время отсутствия случается какая-нибудь профессиональная неприятность. То любимое издание вдруг засобирается на тот свет, то где-нибудь в хорошем месте произойдет нехорошая "ротация кадров", которые до сих пор, прав товарищ Сталин, многое решают. А то наедет вдруг кто-нибудь приятный, или наоборот - похвалит кто-то противный. Да мало ли что случиться может.

Словом, из недальних странствий возвратясь, компьютер я включаю не сразу, да и то перекрестясь: люблю новости, но не всякие. К тому ж на дворе, вестимо, август - месяц, в который Бог Россию не любит. После того, думаю, не любит, как десять лет назад сделал ей в августе большой и незаслуженный подарок, которым она плохо распорядилась.

Но нынче мне лично повезло. Залез в почту, расшвырял кое-как гору спама и с большим облегчением узнал, что Русский Журнал и "Журнальный зал" наконец-то сговорились, и два месяца пребывавший в ступоре "зал", изгнанный с "России-он-лайн" (вот кто дураки набитые), вновь открылся - теперь на РЖ. Могу себе представить, какие сомнения в целесообразности такого шага преодолели высокие договаривающиеся стороны: это ж не поглощение и не слияние, и даже не конфедерация, а какая-то диковинная свободная ассоциация, но страшно рад, что дело сделалось. Теперь Русскому Журналу осталось сговориться с Библиотекой Мошкова, и можно будет писать телегу в Антимонопольный комитет: все остальные литературные ресурсы Интернета в сравнении с таким монстром окажутся в положении сельской котельной рядом со всей мощью РАО ЕЭС.

Шутки, однако, в сторону - устроилось действительно важное культурное дело, редкий случай, когда и в моих писаниях патетика уместна. Всех нас можно поздравить, и я очень надеюсь, что читателей существенно прибавится и у РЖ, и у "Журнального зала".

Ну и сразу, натурально, я в свежевывешенные номера журналов залез, полистал, что успел. Даже с некоторой смутной целью.

Тут недавно Бавильский в своей рубрике "Критический реализм" как-то очень горестно сокрушался сначала о том, что исчезла аналитическая критика (почему-то из ежедневных и еженедельных изданий, где она, по правде говоря, и даром никому не нужна), а потом и вовсе об исчезновении из толстых журналов прозы (что и правда, и неправда, но об этом как-нибудь потом). И пишет Бавильские таковые горестные слова:

"Оглянулся я окрест, и душа моя уязвлена стала: не оказалось в моем близком-далеком ни одной хорошей, глубокой, аналитической статьи. С подробным и неторопливым разбором, с обширными цитатами и нетривиальными выводами. Читаешь-смотришь, а все как-то мимо. Ну, привык я, знаете ли, журналы читать с конца, а газеты - с культурных полос. И что?"

Когда коллега вот этак убивается (а я знаю, что Бавильский и как человек, и как критик искренен), хочется, право, его как-то утешить, - дескать, не так все плохо, и есть еще у нас крутые аналитики, склонные к "подробному и неторопливому разбору с обширными цитатами". В газетах таких, правда, гонят в шею (и правильно, между нами говоря, делают), но в журналах они по-прежнему встречаются. Вот залез я в ближайший доступный "Урал" и тут же наткнулся на обстоятельнейшую статью Марка Липовецкого о Бродском - "Критерий пустоты" называется. И героически ее прочитал. Тут все, как хотелось бы Бавильскому - всякое умозаключение подтверждено целой гроздью цитат, мысль развивается "подробно и неторопливо", автор апеллирует не к сиюминутной премиальной суете, столь опротивевшей Бавильскому, а чуть ли не к вечности, и выводы его ежели и не вполне "нетривиальны" (мне лично показалось, что я все это о Бродском, что доказывает Липовецкий, всегда интуитивно знал, а потому был совершенно уверен, что кто-нибудь из "бродсковедов" давно мои интуиции вербализовал - и не жалко), то уж точно вполне добротны.

Но вот какая штука: читая эту статью, я (стыдно признаться) на пару минут задремал. И приснился мне сон из времен университетской, доцентской молодости.

Ну, представьте: летняя сессия, жара, духота и суета, у меня "на выданье" штук семь дипломников, надо о каждом дипломе написать обстоятельный "отзыв научного руководителя", да еще коллеги, у которых тоже дипломники, подбросили мне пяток работ - и про них тоже надо писать пространные "оппонентские" отзывы. И вот сижу я в ночь-заполночь, читаю какую-то из этих чужих дипломных работ и жутко злюсь, как часто со мной бывало в последние университетские годы.

Почему злюсь? А потому: мальчик (девочка) умненький, литературоведческую технологию усвоил, материалом владеет, источники и пособия прочитал, машинистку нашел лучшую в городе (тогда еще на машинках дипломы печатали) - образцовая, словом, работа, и надо ставить "отлично" и чуть ли не куда-то там рекомендовать.

А меня тошнит: я вижу, что умненький мальчик в полной уверенности и радости, что "овладел методом", и радость эта застит ему все прочие смыслы работы, и завтра он с тем же аппетитом пропустит через выученные им процедуры (именно процедуры, увы, а не "метод") любого другого писателя. Но все-таки ставлю я умненькому мальчику пятерку, хотя и не рекомендую его труд к публикации, чем обижаю коллегу - его научного руководителя.

Такой вот вещий сон над Липовецким, а потом всякие мысли про самодостаточную "игру в бисер", которая легко становится страстью и быстро сжирает всю доступную игроку литературу.

Упаси боже - я ж не про то, что не надо анализировать тексты. Я про то, что ритуалы, процедуры и церемонии анализа сами по себе чрезвычайно "радиоактивны", ими заражаешься, и на каком-то этапе может стать решительно все равно, кого препарировать - Блока или там Могутина какого-нибудь, Бродского или Алину Витухновскую. И в каждом критике, прошедшем академическую школу, надо сказать, сидит этот умненький дипломник, овладевший "процедурами", и надо за собой иногда следить, чтобы не давать ему воли. Читал вот я статью Липовецкого - как правило, умного и живого критика - и было мне до чрезвычайности жалко Бродского, хотя и говорил про него Липовецкий какие-то небезынтересные вещи.

Нет, решительно критика и литературоведение - две разные профессии. Я сам в себе литературоведа лет десять душил, и это была некая внутренняя стилистико-философская драма. Несколько подобных драм мне приходилось наблюдать и со стороны. Какие-то разрешились благополучно ко взаимному удовольствию автора и публики (случай Андрея Немзера), какие-то тлеют и время от времени дают неожиданные выбросы.

Да вот, кстати, если открыть июльский номер "Дружбы народов", там можно обнаружить продукт переходного процесса: там Елена Иваницкая пытается анализировать некий роман.

Положение, скажем сразу, у нее трудное. Во-первых, в критике она не так давно, пришла в нее из академического литературоведения и принесла, между прочим, с собой чрезвычайно высокие критерии и, соответственно, некоторое скептическое чувство ко всей вообще современной литературе. Боюсь, что до сих пор она всей панорамы этой самой современной литературы не видит, а различает лишь отдельные (вне контекста и своей собственной истории взятые) имена и явления. Причем какие именно различает - это скорее судьба выбирала, а не высокий литературный вкус критика.

И вот известный стихотворец, добрые личные отношения с которым Иваницкая не раз в печати манифестировала и на все сборники которого неизменно печатала восторженные рецензии, публикует вдруг роман. Как бы даже "с направлением", с "идеями".

Натурально, Иваницкая не может не написать на него рецензию - слишком велика инерция отношений. Ежели бы она была вполне и окончательно критиком, рецензия получилась бы известно какая - "положительная", что бы на самом деле ни думала о романе Иваницкая. "Положительная рецензия" хоть бы даже и на Ананьева - не бином Ньютона.

Но черт дернул ее вспомнить аналитические "процедуры" и пропустить сквозь них роман любимого поэта!

С "процедурами", которые критикесса когда-то отрабатывала на литературе зрелого русского модернизма, оказались намертво связаны и высокие (в том числе этико-философские) критерии. Сквозь эти "тесные врата" грубо состряпанный роман популярного стихотворца и публициста ну никак не мог пройти, и не прошел.

Текст этой рецензии - настоящая драма, разворачивающаяся на глазах изумленного читателя. В нем упорная воля похвалить (это от критика) борется с решительной невозможностью это сделать (недодавленный литературовед восстает). В итоге получился потрясающий "человеческий документ", который я рекомендовал бы Вл.Новикову, который учит в МГУ "на критиков", разбирать со своими студентами.

То есть - хочу я сказать - странная эта штука: "анализ литературного произведения". С одной стороны, злоупотребляя, можно всякую литературную совесть потерять. С другой - иногда анализ способен заменить эту самую совесть...

Бывают, впрочем, и другие варианты. Вот когда в новом "Журнальном зале" вывесят восьмой номер "Знамени", я непременно скажу несколько слов о напечатанной там пространной статье Евгения Ермолина о Кибирове. Это, как говорится, нечто...