Старосельская Ксения Яковлевна - переводчик с польского. В ее переводах издавались произведения Г.Сенкевича (из "Трилогии": 2-й том "Огнем и мечом", фрагменты "Потопа" и "Пана Володыевского"), романы "Черти" и "Пророк" Т.Новака, "Камень на камень" В.Мысливского, "Врата рая" и "Идет, скачет по горам" Е.Анджеевского, "Бохинь", "Зверечеловекоморок", "Чтиво" Т.Конвицкого, "Казанова" Е.Журека, "Ханеман" Стефана Хвина, документальная повесть "Опередить Господа Бога" Г.Кралль, литературная автобиография "Красивые, двадцатилетние" М.Хласко, повести и рассказы Я.Ивашкевича, К.Филиповича, М.Хласко, А.Турчинского, П.Хюлле, Е.Пильха, О.Токарчук и др.

Лауреат премии "ИЛ" (1986, за "Камень на камень" В.Мысливского), награждена польским орденом "Кшыж Кавалерски" и почетным знаком "За заслуги перед польской культурой".

Русский Журнал: В чем, по-вашему, улучшилось, а в чем ухудшилось положение современного переводчика по сравнению с его советским коллегой?

Ксения Старосельская. Фото Е.Калашниковой

Ксения Старосельская: Изменилась практическая сторона дела: советский переводчик художественной литературы, если он попадал в обойму, был обеспечен работой. Жил достаточно скромно, но и не думал о хлебе насущном. Сейчас, как я полагаю, человек, который относится к своей работе ответственно и не хочет переводить что ни попадя, - просто не может прожить на жалкие гонорары за переводы так называемой "серьезной, интеллектуальной" литературы. Поэтому приходится браться за мало интересную или вообще неинтересную работу. На это уходят время, силы, нервы - сидишь, трудишься над какой-нибудь ерундой, а внутри работает счетчик: сейчас ты мог бы переводить важные для тебя книги...

Другой минус - раньше переводчик понимал свою нужность. В советское время мы, переводя зарубежную литературу, открывали пресловутое "окошко на Запад", делали прежде неизвестное доступным русскому читателю, показывали еще один кусочек мира. Мы знали, что люди ждут такие книги и обязательно их прочитают. Сейчас я знаю, что если переведу лихой детектив популярного автора, его, безусловно, купят. Но это меня не радует. Мне хочется, чтобы читали моих любимых авторов, которые умеют говорить о действительно важных вещах. К сожалению, - и это, наверное, более других касается польской литературы, - я постоянно слышу: "Поляки... Кто их купит..." Появляется ощущение собственной ненужности. Работать хочется, и мы работаем, но... не будучи уверены, что наши переводы найдут благодарного читателя.

Плюс нашего времени - это полная свобода выбора. Сейчас нет "неугодных" авторов, и я не ставлю себе никаких "цензурных" ограничений типа: "Замечательная книжка, но кто ее издаст? Вряд ли она понравится наверху".

РЖ: Бывало такое, Вы брались за перевод, но не доводили работу до конца?

К.С.: Довольно редко. Не было оснований: я практически всегда переводила то, что мне нравилось. И если мне предлагали книжку, но я понимала, что это не мое, я за нее не бралась. Я редко ошибалась: интуиция помогала. Сейчас, пожалуй, могу справиться и с не очень близким мне текстом. Овладела ремеслом, "чужеродность" компенсирую сноровкой.

Правда, есть один роман, который мне давно хотелось перевести - "Транс-Атлантик" знаменитого во всем мире Витольда Гомбровича. Гомбрович не принадлежит к числу моих любимых писателей, но очень уж роман меня зацепил - для переводчика он сущая головоломка. Я несколько раз за него принималась, но, недалеко уйдя, застревала. Чисто профессионального отношения недостаточно - нужна любовь. А любви нет, и автор мне платит тем же, не поддается. А перевести хочется... Пожалуй, это единственная настоящая неудача.

РЖ: На Вас влияет атмосфера переводимого произведения?

К.С.: Конечно. Какое-то время - пока работаю над текстом - я живу, точнее, думаю в ритме переводимого произведения. Можно сказать, мое мироощущение и мышление меняется не тематически, а стилистически. Потом это проходит.

РЖ: За каких авторов или произведения Вы никогда бы не взялись, потому что это не Ваше?

К.С.: Меня никогда не привлекала однозначная литература, и чем дальше, тем меньше привлекает. Не люблю понимать с первого взгляда все, что написано в лежащей передо мной книге - и не потому, что невнимательно читаю, а потому что текст многослоен. Сейчас я не польщусь на изящную гладкопись, которая течет сама собой, хотя когда-то очень нравилась: позволяешь подхватить себя течению, и понеслось...

РЖ: Меняется ли Ваше ощущение текста - от первого прочтения до работы над ним? Часто ли Вы испытываете разочарование или, наоборот, появляется еще больший интерес?

К.С.: Безусловно, бывает и так, и эдак. Но, повторяю, я берусь только за то, что, как я чувствую, будет мне интересно. А дальше - по-разному, но чаще становится только интереснее. Больших разочарований пока не было.

РЖ: Переводите ли Вы несколько произведений одновременно?

К.С.: Не люблю, но в последнее время, к сожалению, приходится - я работаю в журнале "Иностранная литература". Это значит, что я постоянно редактирую чужие тексты, а когда параллельно делаю "свое", вынуждена то и дело переключаться. Это плохо: каждый раз нужно внедряться в текст заново.

Если надо или очень хочется срочно перевести что-то небольшое, я обязательно откладываю в сторону "главную" работу. Две большие вещи никогда одновременно не перевожу.

РЖ: Вы возвращаетесь к своим старым работам?

К.С.: Да.

РЖ: В случае переиздания?

К.С.: Да, я никогда не делала этого ради чистого искусства.

Вообще я не люблю выпускать из рук перевод, но коли уж ушел, а потом готовится переиздание, я внимательно все перечитываю и обязательно что-нибудь нахожу - неточность, ошибку... Да и сама меняюсь со временем, что-то начинаю видеть по-другому.

РЖ: Между одним и другим переводом Вам нужно время для отдыха, или Вы быстро переключаетесь?

К.С.: Вообще я довольно легко погружаюсь в материю текста, поэтому и переключаюсь быстро. Как бы я ни сжилась с предыдущим произведением, переход к следующему для меня нетруден. И любопытство подстегивает... Хотя, конечно, с некоторыми книгами жаль расставаться.

РЖ: Какова на Ваш взгляд, современная ситуация в России в области перевода с польского?

К.С.: К сожалению, сейчас меньше стало переводчиков. По тем причинам, о которых я уже говорила: мал спрос на польскую литературу. Есть мастера, всю жизнь ее переводившие, но это старшее поколение, а молодые на смену им не спешат.

При Польском культурном центре я начала вести семинар для молодых переводчиков. Пришли студенты (точнее, студентки) старших курсов, и еще несколько дам постарше, которые уже первые шаги на этой ниве сделали. Я очень рада: долгое время казалось, что в области перевода с польского молодых вообще нет и не будет.

РЖ: Кто Ваши любимые польские авторы?

К.С.: Их много. Пожалуй, сейчас на первом месте Тадеуш Конвицкий (как раз начала переводить его роман, написанный в 70-е). Вот уж чьи тексты - поистине неисчерпаемый кладезь смыслов и парадоксов.

Очень люблю Корнеля Филиповича - это блестящий мастер короткого рассказа, незаслуженно мало у нас переводившийся; мы с участницами семинара решили в этом году сделать сборник его произведений.

Много переводила и очень люблю Марека Хласко - недавно вышла его книжка "Красивые, двадцатилетние". Любовь ностальгическая, все равно что юношеская, которая всегда с тобой; сейчас можно было бы отнестись к нему и более критически, но не хочется.

РЖ: Какие авторы оказались наиболее трудными для перевода?

К.С.: Самым трудным был Сенкевич. Это был единственный раз, когда я переводила классику.

Я перевожу только современную литературу - плохо знаю польскую классику, у меня нет специального образования, осталось много пробелов. И потому ограничила себя достаточно большой (а на самом деле безграничной) областью послевоенной литературы. А тут классика...

РЖ: Это был заказ?

К.С.: Да, очень почетный, от таких не отказываются. Я участвовала в переводе знаменитой "Трилогии" Сенкевича. "Огнем и мечом" мы переводили с Асаром Эппелем (он - первый том, я - второй), кроме того, я перевела небольшой фрагмент "Потопа" и - довольно большой - "Пана Володыевского".

Условие было такое - перевести трилогию быстро. Я против совместных переводов (хотя в моей практике было и такое), но с Эппелем нам работалось хорошо. Все полтора года, пока переводили, мы постоянно что-то, вплоть до мелочей, обсуждали, старались, чтобы наши манеры не очень отличались. Хотя полного единообразия, конечно, быть не может...

Мне было нелегко хотя бы из-за отсутствия опыта работы с классикой. А тут еще проблема "двойной" стилизации. Сенкевич убегал на два века назад, оставаясь при этом в своем времени, а я должна была перенестись разом и в середину XVII века, и в конец XVIII-го. То есть соблюсти стилистику и автора, и описываемой им эпохи, ни в коем случае не перегибая палку, удерживаясь от излишней архаизации, что было бы эффектнее и проще, но не соответствовало замыслу писателя. Очень было трудно балансировать на грани.

Я не сразу нашла нужный тон, но на каком-то этапе мне помогла редактор "Художественной литературы" Юлия Марковна Живова, за что я ей очень признательна. Она не предлагала мне никаких вариантов - только подчеркивала места, которые ей не нравились. Таких мест было довольно много, а отсутствие предложений заставляло изо всех сил напрягаться. Видя на полях галочку, я понимала: тут я с вышеупомянутой грани соскользнула. В моем случае такая манера редактирования оказалась очень эффективной. Хотя сама как редактор я работаю по-другому.

За перевод Сенкевича я удостоилась похвалы С.Ошерова (он был внутренним рецензентом). По его мнению, в сцене битвы при Збараже "в последнем варианте переводчик достиг поистине эпических высот". Видимо, он читал оба моих варианта.

РЖ: Всегда при переводе Вы ищете аналоги в русской литературе?

К.С.: Да, я много читаю "вокруг". Причем не всегда это аналоги в прямом смысле слова.

Только начав переводить, я, человек городской, который дальше подмосковных дач не выезжал, почему-то сосредоточилась на "деревенской прозе" - возможно, потому, что в 70-е годы в Польше были очень сильные писатели-деревенщики. Первым моим переводом, опубликованным в журнале "Иностранная литература", был роман прекрасного поэта и прозаика Тадеуша Новака "Черти". Чтобы уловить вечный дух деревенской среды, я читала Лескова. А вот современных наших деревенщиков не читала - разве что прекрасного мастера Василия Белова, да и у него примечала только слова.

РЖ: Что Вы считаете своими переводческими удачами?

К.С.: Я переводила повесть замечательного писателя Ежи Анджеевского "Врата рая". О детском крестовом походе XII в. В этой повести всего 2 фразы. Вторая, последняя, такая: "И они шли целую ночь". Все остальные 4 листа занимает первая. Я довольна этой работой: вот здесь меня подхватила какая-то "правильная" волна и понесла, не давая перевести дух, что и требовалось.

Потом, когда работа уже давно была сделана, мне рассказали, что в Польше, в Литературном музее, хранится рукопись, где в тексте фразы разделены... точками. Потом автор их убрал. А я, переводя, старалась ни в коем случае никаких точек - мысленно - не ставить.

Это вполне экшн, за действием мы следим глазами то одного героя, то другого. Знаки препинания - запятые, иногда тире, которые я очень люблю, но здесь увлекаться ими себе не позволяла. Получилось, что ритм повествования совпадает с ритмом похода: несчастные обманутые дети идут, несмотря на всю бессмысленность самой идеи. Останавливаться нельзя, дети заведены, как часовой механизм, определяющий ритм движения, - вот и на бумаге непрерывный поток. При всей своей условности зрительно и стилистически это производит сильное впечатление.

РЖ: Вы, наверняка, читали переводы русской литературы на польский. Удачны, по-вашему, эти переводы?

К.С.: Читала не много, но есть (вернее, были - ситуация схожа с нашей) хорошие переводчики. Замечательно всегда переводили нашу поэзию.

РЖ: Современную или классическую?

К.С.: Главным образом, современную. У меня есть двуязычные сборники Цветаевой, Мандельштама, переводы прекрасные.

РЖ: Как Вы относитесь к двуязычным изданиям?

К.С.: Мне кажется, это интересно.

РЖ: Вы никогда не хотели увидеть свои переводы в подобном издании?

К.С.: Наверное, это более оправданно в случае поэзии. Читать прозу параллельно на двух языках утомительно, мне кажется, такие издания могут быть интересны только исследователям.

В нашем журнале "Иностранная литература" есть замечательная рубрика "Вглубь стихотворения", где печатается оригинал и несколько вариантов перевода. Это всегда очень интересно, видишь много неожиданного...

РЖ: Как Вы думаете, по произведению можно определить пол переводчика?

К.С.: Думаю, нет - если автор этого не хочет. Я сама, кого бы - мужчину или женщину - ни переводила, не стараюсь извлечь из текста гендерное начало. Да и само понятие "женская" проза, "мужская" проза весьма приблизительны. В нашем восприятии "женская проза" - все равно, что "женское рукоделие" - так, пустячок.

РЖ: Вы переводите каждый день?

К.С.: Было время, когда каждый день. Теперь я служащая; если выкраивается перерыв в текущей работе, стараюсь утром, на свежую голову, заняться своим переводом.

РЖ: Вы ставите себе какие-нибудь сроки?

К.С.: Я всегда знала, сколько времени мне понадобится. Обычно в месяц - когда не работала в редакции - я переводила 1,5-2 листа.

РЖ: Как по-вашему, Вы быстро переводите?

К.С.: Это зависит от произведения. Вообще-то не очень быстро. Знаю тех, кто переводит гораздо быстрее и очень хорошо. Есть разные системы перевода: кто-то не переходит к следующей фразе, пока не отточит предыдущую, а другие, и я отношу себя к ним, возвращаются к тексту много раз.

В какой-то момент в процессе работы перестаешь понимать, что у тебя написано, и идешь дальше, чтобы потом вернуться к предыдущему фрагменту. Это всегда полезно. "Отвыкнув" от текста, скорее увидишь ниточку, за которую не схватилась сразу, и она потом выведет куда надо. Поначалу я так поступала бессознательно, но потом поняла: это мой метод работы - можно его назвать поэтапным. Мои этапы требуют много времени, ведь я еще и еще раз перечитываю все уже сделанное - но всякий раз с несколько иной целью. Первым делом я воспроизвожу ритм (польский и русский язык интонационно близки) и "складываю" скелет, на который потом буду наращивать плоть. На этом этапе я почти не пользуюсь справочниками, не заглядываю в словарь. Конечно, если нет совсем уж неизвестных слов; но если я в каком-то слове сомневаюсь, не бросаюсь уточнять, а пишу то, что подсказывает интуиция. На этом этапе важно не упустить "волну". Следующий этап - самый медленный - проверка соответствия оригиналу и уточнение реалий; тут в ход идут справочники, словари, энциклопедии. Третий этап - проверка смысла: не переврала ли чего-нибудь, не упустила ли аллюзию, скрытую цитату. Тут сплошь и рядом открываешь для себя массу нового и, естественно, вносишь поправки. Следующий этап - поиск самого точного слова. И только после этого, убедившись, что со смыслом и ритмом все в порядке, можно позволить себе некоторые украшения - конечно, если они не нарушают общего строя. А дальше я опять возвращаюсь к началу, но читаю теперь уже большими кусками и быстрее, следя за целостностью впечатления. Разумеется, на каждом этапе замечаешь (и исправляешь) то, что "полагалось бы" заметить раньше. И когда наконец позволяешь себе остановиться, откладываешь текст - хорошо бы недели на две, - чтобы вернуться к нему как к новому, живущему своей жизнью произведению. Смотришь на него со стороны и... опять видишь ошибки. И с чужими рукописями работаю примерно так же, придираюсь.

РЖ: Берясь за перевод очередного автора, Вы знакомитесь с переводами его произведений, существующими по-русски?

К.С.: Нет. Мне кажется, я сама ясно увижу, что надо делать, а если не увижу сразу, потом придумаю; подсказки - даже толковые - только мешают. И иностранную литературу по-русски не люблю читать (конечно, за исключением очень хороших переводов) - сразу бросаются в глаза ошибки, несуразности.

Беседу вела Елена Калашникова