Мотылев Леонид Юльевич (род. в 1955) - переводчик с английского. В его переводах публиковались романы "Неестественные причины" Ф.Д.Джеймс (совместно с И.М.Бернштейн и Г.Ш.Чхартишвили), "Восток есть восток" Т.Корагессан Бойла (совместно с И.М.Бернштейн и Г.Ш.Чхартишвили), "Завещание Оскара Уайльда" П.Акройда, "Тысяча благодарностей, Дживс" П.Г.Вудхауза (совместно с Л.Мотылевой), "Бедные-несчастные" А.Грея, "Письма Оскара Уайльда разных лет" (совместно с В.Ворониным), "Русские фашисты" Дж.Стефана, "Бог мелочей" А.Рой, "Оскар Уайльд" Р.Эллман и др.

Леонид Мотылев: Прозу я начал переводить, когда мне было за 30. А до этого я переводил стихи - почти ничего из них не было напечатано. В то время я ходил на поэтический семинар, который вел Евгений Храмов. Но спустя какое-то время это закончилось, я продолжал работать в своей области, защитил диссертацию.

Леонид Мотылев. Фото Е.Калашниковой

В перевод меня привела Инна Максимовна Бернштейн - предложила мне перевести рассказ. Так я оказался на семинаре, в рамках которого вначале Инна Максимовна критиковала и правила мою работу, а потом - Мария Федоровна Лорие. Неплохой перевод этого рассказа ("Желтый краб" Г.Бейтса) - в большей степени их заслуга.

Какое-то время спустя мне предложили перевести книгу "Русские фашисты". Наступила перестройка, в книге затрагивалась политическая тема, мне казалось, что я выполняю общественную задачу (хотя это не пропагандистский, а серьезный труд). Я быстро перевел "Русских фашистов".

Спустя какое-то время Лариса Георгиевна Беспалова предложила перевести роман "Завещание Оскара Уайльда". Тогда я еще работал по специальности - преподавал математику. И еще довольно долгое время я совмещал преподавание и перевод. Сравнительно недавно (5 лет назад) я окончательно ушел из преподавания - последние 5 лет много перевожу. Это получилось постепенно, даже незаметно для меня.

Несколько лет назад Мария Иосифовна Кан возобновила семинар. Туда ходили как зрелые, так и более молодые переводчики, например, Дмитрий Веденяпин, я. Все переводили по рассказу для одного американского сборника. Длился этот семинар всего несколько месяцев.

РЖ: Что дал Вам опыт семинара?

ЛМ: Читая чужую работу, формулируешь свои претензии. От других слышишь критику по отношению к своим работам. Но семинары в жизни переводчика не решающий фактор.

РЖ: Что, по-вашему, теряется при переводе с английского?

ЛМ: Много теряется при переводе с любого языка. Например, связи с жизнью и культурой, читателю на языке оригинала не нужно все это объяснять. Часто бывает, что газетный заголовок - видоизмененная цитата из мультфильма или, например, фраза политика. Сам переводчик часто это не улавливает, а если и понимает, то не может передать. Я не думаю, что при переводе с английского теряется что-то специфическое.

У каждого языка свой ритм. Английский язык лапидарный, по сравнению с русским - менее размазанный. Переводчик старается передать этот ритм, и если он профессионал, в результате немного чувствуется язык оригинала. Читатель должен почувствовать, что это перевод. А дальше идут индивидуальные особенности автора.

Некоторые английский слова трудны для перевода на русский. Например, слово "spirit" - не всегда по-русски это "дух"...

РЖ: А как Вы, не зная оригинала, определяете для себя, хороший перед Вами перевод или плохой?

ЛМ: Плохой перевод довольно легко определить: обычно он плохо написан по-русски. В нем встречаются нестыковки, буквальный перевод - читаешь и спотыкаешься. Видно, что переводчик не прочувствовал текст, пишет головой, а не эмоциями - в результате читать неинтересно.

Плохой перевод - это либо зажатость, суконность языка, либо неоправданная цветистость - так переводчик отыгрывается за рабское следование тексту в других случаях.

Хотя бывает и по-другому (в этом случае надо знать оригинал) - русский текст замечателен и талантлив. Но переводчик переиначил оригинал под себя - это тоже можно почувствовать по некоторой цветистости языка.

РЖ: У Вас есть опыт нескольких совместных переводов. При таких работах Вы испытывали определенную скованность? Ведь в рамках данного произведения стиль одного переводчика не должен отличаться от стиля его коллеги.

ЛМ: Я не так много участвовал в совместных переводах, старался этого избегать. Роман лучше переводить одному. При совместной работе нужен единый, органичный стиль, два (или более) переводчика должны быть в чем-то близки.

Что касается одного из давних опытов перевода втроем, например, "Неестественных причин", результат получился неплохой, хотя и роман был не очень сложный. Но с тех пор я старался избегать таких вариантов. Если работал с женой, то в основном переводила она.

РЖ: Вы легко встраиваетесь в стиль писателя?

ЛМ: Если писатель настоящий, то не очень легко. Мне кажется, интуитивно я легко чувствую стиль, а в работе все сложно - только ближе к середине работы входишь в стиль. А потом перерабатываешь начало.

РЖ: Берясь за перевод очередного автора, стараетесь ли Вы узнать о нем как можно больше?

ЛМ: Конечно, желательно узнать об авторе как можно больше. Но у меня это не всегда получалось. Если быть очень добросовестным, работа может растянуться до бесконечности - надо перечитать много литературы. Тут речь не только об авторе - многие фразы, особенно у книжного писателя, могут оказаться цитатами, историческими отсылками...

Я никогда на 100% не бываю уверен, что все в тексте выловил и все в нем понял. Всегда идешь на компромисс и допускаешь ошибки.

Например, в одной из своих первых работ я допустил их достаточно много. При втором издании пришлось их исправлять.

РЖ: О какой работе Вы говорите?

ЛМ: О "Завещании Оскара Уайльда" Питера Акройда. Тогда по заказу я впервые перевел роман, до этого были стихи, рассказы, документальная проза. С точки зрения стиля в этой работе, по-моему, все нормально - я почувствовал общий подход. Но тогда я мало знал об этой эпохе, культурной ситуации. Дилетантский подход сказался на работе. Об этом мне сказал один искушенный читатель. Но очень известный специалист отреагировал по-другому: "А я ничего не заметил..." Каждый читает по-своему.

РЖ: При переводе "Завещания Оскара Уайльда Вы ощущали себя дилетантом. А после какой работы Вы почувствовали себя переводчиком-профессионалом?

ЛМ: Тогда я думал, что сделал все замечательно, это, конечно, ошибочное мнение. Потом я продолжал считать себя профессионалом. Может, я и сейчас слишком себя переоцениваю.

РЖ: Какие свои работы Вы любите больше всего?

ЛМ: Во время работы "прикипаешь" к каждому произведению. Но "Бог мелочей" задел меня по личным причинам - ситуацией, человечностью, трагизмом. Над этим переводом я работал с большей отдачей.

РЖ: Какие жанры не Ваши?

ЛМ: Я брался за разные жанры, иногда вынужденно. Не мое то, где много современного молодежного языка, это литература типа Ирвина Уэлша. Она в своем роде требует мастерской работы.

Не люблю книги с подначкой, написанные не всерьез. Не близко творчество Павича.

Не "мое" также "книжное" творчество - там одно кивает на другое, сплошные отсылки. Хотя сам я скорее кабинетный человек... Мне близки более традиционные жанры, нежели то, что сейчас модно.

РЖ: В спорных местах Вы с кем-то советуетесь?

ЛМ: Есть разные спорные места. Например, может быть непонятен оригинал - ты что-то не знаешь из той эпохи. Или бывает несколько вариантов перевода.

Конечно, не всегда хватает эрудиции, приходится советоваться. Наверное, все переводчики прибегают к помощи тех, кто что-то знает лучше.

Когда я переводил роман Фолкнера "Пилон" (это моя последняя работа), я звонил Виктору Петровичу Голышеву. Он переводил Фолкнера и хорошо знает американскую литературу. Мои вопросы касались не того, как переводить, а неизвестных мне явлений (действие романа происходит в Америке 30-х годов).

Особенно часто приходится обращаться к знатокам, когда речь заходит о других странах, например, о Франции.

А во втором случае, когда кажется, что знаешь, как перевести, но сомневаешься, я советовался с женой.

РЖ: Какая литература Вам интереснее: американская или английская?

ЛМ: Не знаю, я не очень эрудирован в литературе.

В последнее время разница между литературами нивелировалась. Что касается литературы прошлых лет, наверное, мне ближе американская, Фолкнер. А в английской - Ивлин Во, Грэм Грин. Но американская все-таки интереснее.

РЖ: Кто Ваши любимые авторы?

ЛМ: Это мировая классика - Пушкин, Шекспир... А творчество Теннесси Уильямса я полюбил благодаря своей жене.

РЖ: В переводе, по-вашему, больше рационализма или вдохновения?

ЛМ: У кого как. В переводе, по-моему, скорее можно говорить об интуиции, а не вдохновении. В своей работе я больше доверяю интуиции. Конечно, в идеале она должна быть на фоне знаний. В ином случае интуицией компенсируешь незнание.

Что делает текст интересным? Неуловимые вещи: переводчик эмоционально не остался равнодушным к произведению и передает это дальше. Эмоциональный фон необходим, но решающий момент за интуитивным началом.

РЖ: Вы переводите несколько произведений одновременно?

ЛМ: То есть полдня одно, полдня другое? Иногда, по необходимости.

РЖ: Это произведения разных жанров?

ЛМ: Да, это и романы, и non fiction. А если срочно, то откладываю одно и начинаю другое.

Одно время я довольно много переводил фильмы. Переводил фильм за 3 дня, а потом возвращался к роману.

РЖ: Как у Вас происходил процесс перевода фильма?

ЛМ: Я брал кассету и текст. Некоторые переводят со слуха - я так не могу. Это были не дублированные фильмы, а с так называемым "закадровым голосом".

РЖ: Как Вы считаете, отличается ли подход к тексту, к переводу у гуманитария и у человека с техническим складом ума?

ЛМ: Мне кажется, человек, склонный к технике, в переводе будет искать то, что не дает ему техника - интуитивное начало. Он будет искать реализации того, что не предполагает первоначально выбранная им специальность. А гуманитарию, наоборот, интересна рациональная выстроенность, структура текста.

РЖ: Чем перевод прозы, по-вашему, отличается от перевода поэзии?

ЛМ: На перевод поэзии я смотрю немного пессимистично: в молодости я пытался переводить.

Для человека не выдающихся способностей перевод поэзии лежит за пределами возможного. Тут всегда слишком большие потери, за гранью допустимого.

В идеале перевод поэзии не отличается от прозаического. Как правило, перевод прозы возможен с допустимыми потерями. А перевод хорошей поэзии получается в редких случаях.

РЖ: Приведите, пожалуйста, примеры удачных поэтических переводов. У Пастернака, по-вашему, хорошие переводы поэзии?

ЛМ: Мне вспоминается творчество Рильке - в молодости я пытался переводить его стихи. На мой взгляд, получились пастернаковские переводы "Реквиемов" Рильке, написанные белым стихом. А вот у двух рифмованных стихотворений слишком большие потери. Вообще я не очень люблю переводы Пастернака - в них мало автора.

Хорошо, хотя и с отступлениями, перевел стихотворения Байрона Лермонтов.

А что касается удачного перевода на немецкий, приведу известный пример - перевод Рильке лермонтовского "Выхожу один я на дорогу..."

РЖ: Вы переводите и с немецкого?

ЛМ: Только стихи, но давно уже не занимаюсь этим.

РЖ: Вы думаете, стихи должен переводить поэт?

ЛМ: Обязательно поэт. А разве есть профессия "переводчик поэзии"? Удач в поэтическом переводе мало, и, по-моему, все они относятся к прошлому.

Хотя в отношении современной поэзии я не компетентен - мало что в ней понимаю.