Русский Журнал / Круг чтения /
www.russ.ru/krug/20011115_kalash.html

"Не почтовые голуби наслаждения"
Беседовала Елена Калашникова

Григорий Дашевский

Дата публикации:  15 Ноября 2001

Дашевский Григорий Михайлович (р.1964) - поэт, переводчик с английского, немецкого, французского; преподаватель латинского языка.

Автор 3-х поэтических книг. В его переводах выходили эссе В.Набокова, И.Бродского, теологические работы К.Барта, Д.Бонхеффера, произведения Ф.Йейтс, Р.Жирара, О.Хаксли (совместно с В.Голышевым) и др.

Русский Журнал: Какие из своих переводов вы любите больше всего или считаете, что они удались лучше других?

Григорий Дашевский: Я люблю не переводы (свои или чужие), а книги. Из тех книг, которые я сам переводил, мне больше всего нравится "Насилие и священное" Рене Жирара.

Григорий Дашевский
Григорий Дашевский. Фото Елены Калашниковой
Переводчики все-таки - "почтовые лошади просвещения", а не почтовые голуби наслаждения. А в 1940-ее годы в СССР победила идея, что перевод должен производить "равноценное художественное впечатление" и даже "заменять подлинник". Звучит возвышенно, но предпосылки у этих лозунгов такие: советский человек не знает, не будет и не должен знать иностранных языков; современные (то есть советские) русские язык и литература настолько богаты и, главное, универсальны, что способны адекватно передать и Руставели, и Данте, и Митчела Уилсона. Более того, слова о "замене подлинника" неизбежно наводят на мысль, что после появления "полноценного перевода" сам подлинник будет уже не нужен - вначале советским людям, а потом и всем народам мира. То есть в основе - обычное советское безумие.

Требование "создать русского Шекспира", как и родственный лозунг "создать современную "Войну и мир", - осмысленно, пока остается персональным идеалом пишущего человека, и нелепо, когда возводится в общезначимый стандарт. А общезначимым стандартом для перевода может быть только добросовестное ознакомление с подлинником, а не создание "равноценной ему книги" и тем более - не его "замена".

Теперь эти лозунги уже негде и некому произносить, но они продолжают определять представление о переводе. Недостижимый идеал превратили в общеобязательное требование, и понятие "добросовестный ремесленник", которое для переводчика должно быть похвалой, стало звучать осудительно - в результате таких ремесленников действительно все меньше. Есть или талантливые люди, чьи переводы - настоящая русская проза, или неграмотные мошенники, не знающие ни родного, ни иностранного языка. Поэтому, скажем, издатель, если ему нужен всего-навсего грамотный текст, заказывает перевод путеводителя или политической статьи человеку, который может перевести Джойса или Малларме. Переводчику Джойса это скорее выгодно, но, вообще говоря, это варварская растрата сил.

РЖ: Какие авторы и какие жанры "не ваши", вы не взялись бы за их перевод?

Г.Д.: Почти все авторы и почти все жанры; проще сказать, за что бы я взялся.

РЖ: А какие "ваши"?

Г.Д.: Где нет фантасмагорий, игры слов, шутливого тона, бесконечных цитат; где мысль, история или картина автору важнее, чем его собственная образованность, остроумие или виртуозность. Это касается и поэзии, и художественной прозы, и не художественной.

РЖ: Считаете ли вы кого-то своими учителями в области перевода?

Г.Д.: Да, двух человек. Во-первых, Николая Алексеевича Федорова, который преподавал у нас в МГУ латынь: он не учил нас переводить, но на его уроках, когда мы читали латинских авторов, делалось ясно, что значит "понимать текст". Во-вторых, переводчика Виктора Петровича Голышева.

РЖ: Чем, по-вашему, перевод поэзии отличается от перевода прозы?

Г.Д.: Перевод поэзии стихами, по-моему, имеет смысл только тогда, когда у переводчика есть желание и умение делать с родным языком что-то новое - аналогичное тому, что сделал автор оригинала со своим. Такие переводы есть, например, у Анатолия Гелескула, Андрея Сергеева, Алексея Прокопьева.

А для просветительских целей лучше было бы переводить прозой. Общепринятая практика переводить так называемым "размером подлинника" приводит лишь к тому, что 99% переводов не приносят ни удовольствия - потому что это плохие стихи, - ни пользы - потому что ради стихотворности, ради размера и рифмы искажается даже буквальный, поддающийся переводу смысл.

Не говоря уже о том, что сам "размер подлинника" всегда имеет лишь условное отношение к форме оригинала, которое каждый раз надо продумывать заново. Когда это условное отношение принимают за естественное равенство, стихотворный перевод превращается в бездумную и лживую (хотя часто и виртуозную) рутину.

РЖ: Много ли, на ваш взгляд, в отечественной литературе переводов устарело, надо ли делать новые?

Г.Д.: "Устарелость" перевода, по-моему, - это не абсолютное, а сравнительное свойство: читая книгу в оригинале, ты видишь, что она живее и современнее, чем ее русский перевод. Поэтому устаревают переводы классических или первоклассных вещей, а не средней беллетристики - но лишь тогда, когда эту "неустарелость" оригинала есть кому заметить. Чем больше людей будут для себя читать хорошие иностранные книги, тем чаще будут появляться новые переводы и, соответственно, устаревать переводы прежние.