Показательно, что публикацию книги о Высоцком в жанре "ЖЗЛ" трепетный и тонкий наш критик, литературовед и писатель Вл. Новиков начал после обнародования "Романа с языком".

"Роман с языком" - беллетризованный вариант собственной биографии, пунктирно угадываемой за перипетиями развития художественного сюжета. Женщины, должности, воззрения... Именно здесь автор статьи "Филологический роман" скользит по грани, отделяющей правду от вымысла, рискует и подставляется, открывая окно в тайну собственного существования. Смелый и решительный шаг, требующий продолжения, следующей, еще более сильной дозы наркотика самораскрытия.

Именно поэтому, "получите дубль два", Вл.Новиков и начинает печатать главы из новой книги о своем дорогом кумире.

То, что Высоцкий для Новикова - фигура сакральная, центральная и необходимая (психоаналитически говоря, отцовская) становится ясно и без увеличительного стекла. "Великий поэт и актер" описывается Новиковым в умилительных тонах и просветленных интонациях житийной литературы, словно бы Высоцкий - все нашего времени.

Факт этот для исследователя - банальность, обыденность, но отчего-то, тем не менее, нужно ему заручиться поддержкой "Нового мира" для того, чтобы утвердить пафосный свой дискурс как очевидный. Тем более что официальное введение Высоцкого в пантеон официальной культуры пока что состоялось лишь по части кино: посмертная Государыня была вручена ему за роль в фильме C.Говорухина "Место встречи изменить нельзя". По всему выходит, что как актер Высоцкий утвержден, а как поэт - нет. Вот и необходимо привлечь тяжелую артиллерию самого авторитетного в стране контекста, для того, чтобы.

Между тем, артиллерия бьет по своим. Потому как, смею утверждать, нам еще только предстоит оценить тот чудовищный вред, который нанесли вирусы, запущенные г-ном Высоцким в русскую культуру. И здесь соперником ему, по силе разрушительных воздействий, может быть разве что второй такой же, с позволенья сказать, певец и исполнитель - г-н Окуджава.

Именно они, два этих человека, повели русскую массовую культуру по ложному следу обманок и подобий. В ситуации, когда оригиналы и первоисточники оказались недоступны и в обществе царили суррогаты и заменители, именно Высоцкий и Окуджава создали канон торжествующей приблизительности. После канон этот, выращенный в оппозиции официальному дискурсу, автоматически станет главным, главенствующим, подомнет под себя ростки всего более или менее нормального, живого и оригинального, обернется с наступлением новых, рыночных времен чудовищным шабашем громкокипящей пустоты и вседозволенности.

Образованщина, описанная Александром Солженицыным в грандиозной пророческой статье, требовала сделать ей красиво; оттепель создавала возможность для реализации мещанского дискурса и первых признаков приватной жизни. Именно в это время, в пустоте этических вывихов и разрывов, и возникают красиво лгущие пустопорожние авторитеты, чье творчество (первый признак симулякра) легко усваивается, подхватывается и, подобно воздушно-капельной эпидемии, разносится по стране только-только появившимися бобинными магнитофонами.

Все эти "дежурные по апрелю" и "комиссары в пыльных шлемах", не выдерживающие никакой критики с точки зрения текстуального качества, но поданные свысока, проданные под видом особенного какого-то откровения, ИМХО, постепенно (через виа и рокеров) вырождаются в нынешние запредельно пошлые текстовки отечественного шоу-бизнеса. Генезис текстуальной бессмыслицы наших эстрадных исполнителей, переплюнуть которую слабо даже изощренным концептуалистам, произрастает именно отсюда. Так, торговля искренностью, задушевностью оборачивается чесом, бессмысленным и беспощадным.

Скажем, какие-нибудь незатейливые "Ландыши", не скрывающие своего масскультного происхождения, оказываются в тысячу раз тоньше и честнее, чем трогательные братания не просто так, но с оппозиционным, видите ли, подтекстом. Когда любые слабости и подлости (беспробудное пьянство и бл#дство) оправдываются чудовищностью застоя и необходимостью противостояния. Типичная шариковщина, опоэтизированная ласковым прищуром и незатейливым (всяк повторить сможет) перебором. Так, собственно говоря, и возникает, утверждается подмена, растлевающая души, ни в чем не твердые.

Однако еще более страшную подмену совершает актер театра на Таганке Владимир Высоцкий, на переломе эпох грандиозно сыгравший выразителя коллективного бессознательного. Ведь именно с его легкой руки в официальную культуру была запущена эстетика воровского общака.

То есть, разумеется, блатной дискурс в стране, наполовину состоявшей из сидевших или надзирающих, существовал и раньше. Однако раньше, до появления г-на Высоцкого, утверждаться на поле воровской романтики было как-то стыдно, неловко.

Но пришел безответственный актер, которому все равно, что играть, - гэбешного провокатора Жеглова или светски хрипящего льва - и открыл шлюзы.

Верхушка шестидесятнического истеблишмента близоруко умилилась: "Интеллигенция поет блатные песни", Фазиль Искандер радостно констатировал: интеллигенты научили народ рассказывать анекдоты, народ научил интеллигенцию материться. И понеслась душа в рай.

Тонкой, стыдливой, застенчивой душе русского человека привили несвойственную ей грязь и агрессию, заставив терпимо относиться к разливанному морю пошлости и разврата, которые отныне несутся уже не из подворотни, но с телевизионного экрана.

Казалось бы - экая малость: умилиться смешным стилизациям... Но именно в этот момент и происходит размывание и стирание границ допустимого, ныне окончательно похеренных и забытых.

Можно, конечно, удивиться: чего это Бавильский злобствует на давно уже ушедшего и перемолотого общественным сознанием человека - к любому явлению же следует относиться исторически, да? Нужно же понимать, чем творчество того или иного персонажа складывалось тогда, в конкретно душную эпоху тотального застоя, а посему и не судить обо всем этом с высоты сегодняшнего знания.

Все верно, однако, подобный исторический аргумент не проходит в случае с масскультом, который принципиально неисторичен. И носит отчетливо вневременной характер.

То есть, для такого исследователя, как Вл.Новиков, обстоятельства, время и место написания того или иного текста имеют важное, существенное значение. Однако для реального потребителя масс-культуры, относящегося к готовому продукту как к данности, тот или иной текст существует здесь и сейчас. Для такого человека Высоцкий крут и авторитетен сегодняшним своим живым авторитетом.

- Если бы Володя был жив, в каком политическом лагере он оказался бы сегодня? - напряженно умствуя, спрашивает псевдокультурный телеведущий, а гости в студии начинают натужно импровизировать.

Период полураспада радиоактивных частиц пошлости и вранья продолжает длиться. Это и сегодня, и сегодня тоже болит и вызывает раковые опухоли. Слишком уж все болезненно и близко - для того, чтобы оставаться безучастным сторонником исторического подхода.

Отставим в стороне другую тотальную ложь Высоцкого, которая вылезла в его песенных циклах, посвященных "окопной правде" о войне, и недостойные примеры бытового поведения, которые, опять же, воспринимались и тиражировались восторженными поклонниками как образцы истинного бытия, а медленное и безвольное самоуничтожение возводилось в абсолют творческого горения. В данном случае интересно иное: отчего такой умница и рафинированный Вл.Новиков, адекватный, казалось бы, во всем остальном, человек, делает сомнительную и скользкую фигуру знаменем своей исследовательской программы?

Тем более что творческая беспомощность Высоцкого по части текстов, если изучать их без отвлекаловок в виде трех аккордов и якобы харизматической хрипотцы, очевидна.

Тем более что, дотошно (фирма гарантирует) разбираясь в хитросплетениях подопытной биографии, Новиков дает четкий генезис происхождения "песенного творчества" Высоцкого, которое возникает по служебной необходимости - для тех или иных спектаклей. Не как движение души, не как самостоятельный проект, но (очень театральная ситуация!) для того, чтобы дырку в сценической композиции прикрыть.

"В качестве анархиста он будет петь народную песню "На перовском на базаре", от имени часового - пару куплетов собственного сочинения. Сочинит он также песню революционных матросов и солдат, варьируя известные строки из поэмы Маяковского". Вот вам и генезис. Маяковский да Вознесенский, роман со стихами которого тоже возник по казенной надобности. В постановке "Антимиры".

Это видится мне важным, существенным, принципиальным моментом - неискренняя, театральная, деланная природа текстов в песенках.

Ведь народ то воспринимал и знал, мифологизировал именно поэта, который у нас, если вспомнить другой шестидесятнический штамп, больше самого себя, тогда как заигрывал с ним (с народом, то есть) Актер Актерыч, кривляка и лицедей, типичный представитель этого социально-биологического подвида. Твердо знавший про себя, что внутри он не такой, как в песенках, внутри он - другой.

Именно поэтому после одного из самых первых своих концертов Высоцкий оставляет важное свидетельство, приведенное дотошным Новиковым (гордость исследователя, раскопавшего раритет, понятна): "Не думайте, прослушав мои песни, что я сам такой! Отнюдь нет".

И личная трагедия надорвавшегося под бременем славы человека, ИМХО, и была завязана на это несоответствие между тем, что существовало у Высоцкого внутри, и тем, каким он воспринимался снаружи. Слишком уж этот спектакль затянулся, слишком уж по нарастающей шло нагнетание несоответствий.

Особенно трогают умилительные интонации, в которых Новиков описывает мотивации своего кумира. "Рассказывая о Высоцком, невозможно было не поддаться стихии живого, естественного и динамичного языка его поэзии и прозы, его устных рассказов и писем". Вот уж точно: ничто на земле не проходит бесследно. Подписываясь на "роман с Высоцким", подпитываясь его стилистическими изысками, Новиков начинает сюсюкать в суетливом псевдонародном духе смешения французского с нижегородским: "следующий чувствительный афронт", "раздухарился так, что потянуло сымпровизировать", "иной раз накувыркаешься вдоволь, народ посмешишь, но все-таки не в этом, наверное, смысл жизни", "тьфу-тьфу, конечно, не говори "гоп" и так далее...".

И так далее... Понятно, как интонации эти возникают: вышивание по документальной канве не дает автору исследования простора для особого стилистического маневра. Энергия первоисточника диктует общий стиль подачи материала.

"Новое ощущение и прилив энергии он испытывает, играя в "Дневнике женщины" перед телекамерами. Интересно, сколько зрителей теперь у него стало. Жаль, лапик не видела, очень я был..." О, это чудо перехода третьего лица в первое! Новиков подхватывает вирус лицедейства, подобно Высоцкому перевоплощаясь по ходу дела в кого-то Другого, в своего персонажа, прямо-таки по системе Станиславского, можно сказать.

Ужо ему!

Важен сам факт обращения исследователя к свету потухшей звезды. Зачем же нынче, в XXI веке, нужна эксгумация до последней крохи подобранного, разобранного на сувениры кумира?

Такое ощущение, что самоидентификация растерянного в нынешнем буйном потоке жизни человека требует подтверждения из прошлого, утверждения даже не преемственности времен, но верности себе вчерашнему.

И здесь Новиков делает типичную для нынешнего интеллигента ошибку: вместо того чтобы пытаться вписаться в актуальное пространство, люди оборачиваются назад, превращая редакции и кафедры в заповедники развитого стабилизма. Отставая все больше и больше. Дальше и дальше. Вот и происходит с нашими работниками умственного труда именно то, что и происходит: честный интеллектуальный труд вне химер и мифов коллективистских радостей (связь с народом, вера в особый путь России, далее до бесконечности) оказывается невозможной. Потому что результат выдавать и на кухнях кости начальству перемывать - две большие разницы.

Отсюда - пупырчатая, полая изнутри ностальгия, старый гимн, песни о главном, Высоцкий. Как звенья одной цепи. Все в жертву памяти моей, его, нашей. "И с отвращением читая жизнь свою" тут не проходит совершенно.

Сначала Вл.Новиков преобразует свое собственное прошлое в легкую, беллетризованную форму. Покончив с переустройством внутреннего мира, писатель берется за внешние обстоятельства, то есть за реконструкцию социального микроклимата, завязанного на будто бы харизматическую фигуру исполнителя собственных песен.

Оказывается, история с Орфеем так никого ничему и не научила!

Продолжение следует.