Весь ноябрь переползал что-то из хвори в хворь, да к тому же мучило нарастающее чувство неприязни к "литературе" (ну, знаете, как это бывает - временами вдруг начинаешь ненавидеть самых близких). Ничего страшного тут нет, рано или поздно проходит, но в остром периоде лучше поменьше друг с другом разговаривать, дабы не наговорить гадостей. Так что, может, и болезни мои были отчасти литературного происхождения.

А когда физически худо да еще эстетически тошно, решительно нет никакого желания геройствовать, переносить болезнь "на ногах" и поднимать голову с подушки ради сочинения сомнительной стоимости текста про сомнительной стоимости опусы, прочитанные в суете и спешке. Словом, и выздоравливать особенно не хотелось, потому что вообще любая несмертельная болезнь - сценарий тупо-оптимистический. Вчера еще ты совсем загибался, и прошибали тебя свежайшие мысли "о жизни и смерти", сегодня тебе уже хочется брусники, и ты ни о чем не думаешь, а завтра тебя даже не будет тошнить от созерцания наглой рожи известного телеведущего. А послезавтра совсем поглупеешь от физической радости выздоровления и начнешь с умилением читать аж поляковскую "Литературную газету". Так что, если с другого конца посмотреть, то выздоровление - это нисхождение от сложного к простому, процесс деградации, коротко говоря.

Всю эту диалектику болезни//здоровья и ума//глупости очень подробно разжевывал своими простецкими мозгами Ганс Касторп, один из любимых моих литературных героев.

Я ведь, помнится, в последнем "Голоде" посоветовал публике перечитать дискуссии Сеттембрини и Нафты в "Волшебной горе" Томаса Манна - ну, и сам собственному совету последовал. Наверняка - единственный, что было бы абстрактно жалко, однако не сторож я брату своему, современному торопливому читателю. Но зато уж сам нисколько не разочаровался. "Волшебную гору" я помню довольно хорошо, раз в несколько лет перечитываю то целиком, то частями, но с последнего перечитывания, должно быть, лет семь прошло (и каких лет!), так что было опасение вдруг заскучать. Но ничуть не бывало.

Кстати, когда перечитывал, возникало временами чувство, что занимаюсь каким-то едва ли не неприличным делом: тут, понимаешь ли, новейшая суперлитература косяком прет, а я, вместо того чтобы тратить свои интеллектуальные силы на впитывание и растолковывание ее суперсмыслов жаждущей приобщения к ним публике, проваливаюсь вдруг на целую неделю в далекую и скучную архаику - читаю какого-то нафталином пропахшего Томаса Манна, которого Бродский, например, не любил.

О том, что Бродский Манна не любил, напомнил мне в очередной раз Лев Лосев: попалась на днях в руки старая "Иностранка" со статьей Лосева "Реальность зазеркалья: Венеция Иосифа Бродского". Профессорская такая статья, от которой я что-то быстро заскучал - и опять взялся за "Волшебную гору".

А поскольку на фоне перечитывания заболел, то получил право выпасть хотя бы из части своих служебных графиков и оказаться некоторым образом в положении Ганса Касторпа: с градусником, "влажным очажком в легких" и праздностью, позволяющей о многом подумать. У Ганса Касторпа, правда, было на раздумья семь лет, а у меня всего несколько дней, но ведь никто и не оставлял мне небольшого наследства, на проценты с которого можно было годами припеваючи лечиться в Давосе.

Когда вот так выпадаешь из мимотекущей литературной реальности, да еще делаешь это с серьезной классикой в руках, поневоле все переоценивается. На второй день такой жизни, если не очень по телефону достают, начинаешь думать: а какого черта надо быть все время "на литературном посту", в позе внимательного наблюдателя? Ведь, как правило, новые книжки, которые читаешь по обязанности, радости приносят мало - уж куда меньше, чем полузабытая или вовсе непрочитанная классика.

Когда я открываю любой роман Томаса Манна, я попадаю в художественный мир, где меня ждут, где ко мне и моему собственному миру относятся с величайшей серьезностью и уважением, где свято чтут древний контракт между писателем и читателем. Здесь я нахожусь, что называется, в "правовом поле", и все это превращает чтение в достойное и значительное занятие. Человек, который любит читать, не может не тосковать по пространству, где чтение - не онанизм, не садомазохизм и не другой какой-нибудь способ самоуслаждения или самораздражения, а достойная работа коммуникации на высоком технологическом (то есть - этическом и эстетическом) уровне.

Многие же современные тексты я читаю как бы из-за недружественной спины писателя, который меня знать не знает и острыми локтями акробатически отпихивает, который мне ничего не должен ("литература никому ничего не должна"!), но при этом свято убежден, что я-то, читатель, у него по уши в долгах, а потому обязан терпеть весь его жалкий подростковый "беспредел". Нет, и в самом деле: читая современную словесность, я себя чувствую порой в толпе агрессивных подростков. Все они талантливы (талантливость прет из них, как прыщи), но безответственны, шкала ценностей у них эгоцентрическая (ценность моей жизни и личности на ней не просматривается), а потому пребывать с ними в тесном контакте некомфортно и, в конечном счете, унизительно.

И чтение из достойного дела превращается в какое-то, прости господи, вынужденное "сафари" без азарта, зато с массой бытовых, нравственных и эстетических неудобств.

Но это я говорю о "серьезных" писателях, а еще есть роты и батальоны "чего изволите", подвизающиеся в сфере модного нынче "экстремального досуга".

Словом, пока болел, имел полное право простые мысли думать и простыми вопросами задаваться: "Почему, когда классику читаю, себя человеком чувствую, а когда современную словесность - не то подопытным кроликом, не то бедным родственником?"

Мысли, вестимо, непрофессиональные, несправедливые и огульные. Есть и в нынешней литературе многое, что радует, хотя и выпадают такие вещи, как правило, одинокими кристаллами: хочется, но не удается пока сказать "художественный мир Михаила Шишкина". Или Ольги Славниковой. Или Юрия Буйды. Или Ирины Полянской. Ну, еще пять-шесть имен в голове - может быть, и не надо больше на русскую литературу?

К тому же классикой, как одеялом, надолго не накроешься: расслабляться нельзя, жизнь требует ежедневного труда адаптации к ней, и актуальное чтение здесь что-то вроде мобилизующего тренинга.

Короче говоря, как немножко очухался, вылез в книжный магазин и накупил журналов да книжек для восстановления связей с реальностью.

Можно сказать, что мне повезло, потому что первое, что я прочитал, были "метафизические хроники" Леонида Костюкова под названием "Великая страна" в ноябрьской "Дружбе народов". Бог его знает, как эту вещь рецензенты прочтут, а я прочитал как увлекательную и добрую русско-американскую сказку с приключениями, превращениями, чудесами, бездной вставных новелл и обязательным состязанием Добра и Зла. Вполне возможно, что автор намерен был все вышеперечисленное зло отпародировать (сие нынче модно), но ежели так, то могу констатировать, что ничего у него не получилось. Читаешь без всякой оскомины - в юности примерно с таким же воодушевлением читались "Поиски жанра" Василия Аксенова или "Самшитовый лес" Михаила Анчарова. То есть это хорошая, веселая и умная беллетристика, и у "Великой страны", по-моему, богатый издательский потенциал. Как-то даже и странно, что Костюков тиснул ее в журнале, а не сразу книжкой.

Про книгоиздание же вспомнил я потому, что купил две первые книжки проекта "Оригинал" ("Литература категории А") издательства "Олма-пресс" - "Фабрикантшу" Натальи Смирновой и "Дайте мне обезьяну" Сергея Носова. И даже их прочитал.

Ну что сказать? Замысел серии, как излагал его несколько раз Борис Кузьминский, мне очень нравится, имена, которые он называл, мне большей частью симпатичны или, во всяком случае, не противны. И серийное оформление представляется удачным.

Но такое у меня чувство, что произошла некая историческая несправедливость или типографский сбой, что иногда одно и то же, и вышли какие-то не те книжки, которыми планировалось открыть серию. Эти вполне могли тоже выйти, но во второй-третьей порции.

Ну, предположим, издание нового романа Сергея Носова, попавшего в букеровский шорт-лист со своей позапрошлогодней "Хозяйкой истории", выглядело тактически (коммерчески) оправданным.

Хотя - ну что такое новый роман Носова? Легкая, веселая такая беллетристика. Томительно-модная тема, которую за несколько последних лет не один раз в нашей словесности пережевали и переварили, - про пиар. То есть свежей "познавательности" в этом смысле здесь нет, и про пиар лучше Жака Сегела читать. А про все остальное хочется почему-то с уменьшительными суффиксами говорить: не роман, а "романчик", не сюжет, а "сюжетец", не стиль, а "стилек", не язык, а "язычок", постоянно взбадриваемый инверсиями. Помнится, я и "Хозяйку истории" прочитал в свое время с теми же "уменьшительными" в подсознании - не без удовольствия, но и без всяких последствий. А от нового романа что в голове остается? Анаграммы (ЛЕОНИД СТАНИСЛАВОВИЧ БОГАТЫРЕВ - ДОЛОГ БЫВАЕТ В ЧАС ОСЕНИ ЛИТР ВИНА; АНАСТАСИЯ СТЕПАНОВНА НЕСОЕВА - А НОВАЯ НЕВЕСТА, ОНА И НАС СПАСЕТ). Это Ф.И.О. кадидатов в депутаты так в романе пиарят.

И еще мне у Носова нравятся некоторые фразы, вдруг выпадающие на километр эстетически нейтрального текста: "Встал, открыл холодильник, увидел огурец. Закрыл холодильник и вышел". Три небольших рассказа и одна из двух пьес, соседствующие в сборнике с романом, гораздо питательнее и глубже, чем роман, из-за которого, собственно, книжку и будут покупать.

То есть двойственное какое-то впечатление: талант автора продемонстрирован немногими образцами других жанров в своем как бы "объеме", а несущее всю книгу произведение демонстрирует плоскость того же таланта.

То же и с Натальей Смирновой. Есть хорошие, "состоявшиеся" рассказы, но сама "Фабрикантша" как-то физически неприятна. В тексте чувствуется какое-то упорное усилие неестественности. Бедную фабулу автор ломает и рвет в клочки - то ли для сокрытия ее бедности, то ли еще для неведомых каких целей. Бредешь по тексту, как по галерее этюдов, и эта дискретность неприятна: какой-то второразрядный ассоциативный кинематограф, зачем-то переведенный в прозу. И то же двойственное ощущение от книжки в целом: писатель, судя по рассказам, "перспективный", но ежели перспектива - это вещи типа "Фабрикантши", то очень жаль.

Я, во всяком случае, надеюсь, что вскоре в серии выйдут "опорные", весомые книжки и вообще все должно наладиться - уж очень замысел симпатичен.